Спитамен - Максуд Кариев

— Что же это происходит, а, бобо[16]? — произнес кто-то рядом с Дариёдом, возле самого его уха; и он, обернувшись, удивился, узнав молодого джигита, степняка в высоком кожаном колпаке, защитившего продавца птиц, и все же, словно не веря глазам, спросил:

— Ты не тот ли самый смельчак, что затеял драку? Ну и ну!.. — покачал он головой, когда тот в ответ кивнул. — Ладно, делай, что велят, поскорее отвернись к стене и втяни голову в плечи, как черепаха!..

— Во имя чего весь этот сыр-бор, а, бобо? — спросил джигит, поневоле подчинившись старику и прижавшись, как и он, к глинобитной стене ладонями и грудью.

— Э-э, много хочешь знать, голубок!.. — усмехнулся в бороду старый сказитель и понизил голос до шепота: — Так и быть, скажу… За спиной у тебя проезжает дочь правителя Мараканды прекрасноликая Торана…

— Ну?.. — удивился джигит и хотел было обернуться, однако старик резко пригнул ему голову. — Не смей!.. Головы не жалко?..

Процокали кони, просвистели, рассекая воздух, бичи. Конная стража проследовала мимо. Но люди все еще стояли, замерев, не смея пошевельнуться, не решаясь даже согнать муху, ползающую по носу. Джигиту и досадно было и прямо-таки смех разбирал. Он глянул из-под руки — сначала в одну сторону, потом в другую.

Проследовал, надрывая голос, глашатай. А метрах в тридцати от него, заняв почти всю улицу, шествовал плавно и величаво, словно гордясь своей ношей, белый слон. На нем была златотканая попона с бахромой из кисточек, и чуть покачивался в такт шагам легкий, весь будто из деревянных кружев, паланкин. Четыре стороны его занавешены тонким белым шелком, сквозь который все прекрасно видно изнутри. Ошейник слона в мелких золотых колокольцах, они нежно позванивают. Джигит чуть не вывернул шею, не в силах оторвать от паланкина взгляда. Занавеска вдруг колыхнулась, промелькнула маленькая белая рука, и из-за белых складок появилось лицо знатной юной красавицы. Сердце молодого степняка точно провалилось куда-то. Она смотрела прямо на него. Их взгляды встретились. Она улыбнулась. Да, да, ему не показалось, она улыбнулась. И именно ему. И ей хотелось, чтобы он это увидел. Иначе зачем было ей отодвигать занавеску, и без того все прекрасно из-за нее видно? Она это сделала, чтобы он ее увидел!..

— Я ее увидел!.. Увидел!.. — сам не свой бормотал джигит.

— Ты с ума сошел! Гляди, как бы тебя не ослепили!.. Не забывай, тут полно соглядатаев, — незлобиво корил его старик Дариёд.

А белый слон, ступая мягко, уже прошествовал мимо; ему и впрямь было чем гордиться, он нес на себе самую знатную и самую красивую девушку Согдианы, потому и вышагивал так важно, помахивая время от времени куцым хвостом с вплетенными в него нитями жемчуга, чтобы отогнать от себя мух.

А вслед за белым слоном проследовали на белых лошадях не менее прекрасные рабыни принцессы. Платья на них из тонкого желтого шелка, сквозь который просвечивает розовое тело; коленки обтянуты красными шароварами; на ногах, вдетых в стремена, изящные серебристые туфельки; на шее и запястьях сверкают ожерелья.

Кавалькаду замыкали два пожилых чиновника дворца, ехавших на двугорбых верблюдах — бактрианах. У обоих широкие, как лопата, бороды, выкрашенные до красноты хной. Сидя меж горбов, они мерно раскачиваются, однако стараются держаться прямо, как и подобает людям, имеющим вес во дворце, и каждый держит в правой руке по красивой булаве, усыпанной драгоценными камнями, что является знаком высокого сана.

Вдруг в воздухе что-то свистнуло, джигит передернулся и скрипнул зубами. Ожгла и обвилась вокруг него сыромятная плеть и вновь взлетела вверх.

— Разве я не предупреждал тебя? — усмехнулся Дариёд. — А заметь они, что ты на Торану глазел, не плеть, а сабля была бы занесена над тобой.

Когда процессия удалилась, вновь улицу заполнили снующие туда-сюда люди.

— Наделав столько шуму, можно ли вести себя так опрометчиво?.. — урезонивал своего молодого спутника Дариёд — блаженный, когда они направились по улице, ведущей к храму; он хмурил кустистые седые брови, а глаза у самого смеялись. — Другой бы уже давно был за пределами Мараканды и бежал без оглядки…

— Как раз там, за воротами, должно быть, меня и ждут, — хитро прищурил миндалевидные глаза джигит.

— Не сносить тебе головы, если задержишься здесь.

— У меня есть талисман, который бережет от всяких бед, — сказал джигит и, протянув руку, потрогал серебряный кулон с изображением птицы с головой женщины, блеснувший под рваной рубахой на груди Дариёда. — А что это у вас, тоже талисман?

— Это изделие моего друга Каса. Искуснейший из всех ювелиров, каких я только знавал. Его отец очень давно бежал сюда из далекой Греции, женился на согдийке. И корни их, сплетясь, дали такой росток. Он почитаем в своей махалле не только как мастер, но и как Че — ло — век!.. — поднял вверх указательный палец Дариёд.

— Интересно, где он видел таких птиц с человечьими головами?..

— Он сам их не видел, но отец ему, когда был жив, рассказывал, что в той стороне, где их Эллада, много всяких чудес… Там есть остров, где живут девицы — птицы. И называются они сиренами. Волшебными песнями приманивают они к себе мореходов. И, повинуясь их зовущим взглядам, кормчие направляют суда прямо к острову, не замечая подводных рифов, о которые уже разбились тысячи кораблей. Ни одному отважному мореходу еще не удалось достигнуть этого волшебного острова…

— Красивая вещь… — согласился степняк, вновь заглядывая за ворот старца.

— Вижу, ты понимаешь в этом толк, — заметил тот, с интересом разглядывая его.

— Я художник… Человек, сотворивший эту вещь, поистине мастер.

— Ты, мой друг, прав. Руки у него и впрямь золотые. Но он не хуже работает и языком, — посмеиваясь, сказал старик. — Поверь, стоит ему заговорить — заслушаешься. Он столько всего знает, и главное, не отличишь, где быль, а где небылица. Порой просто диву даюсь, как все это в голове у него умещается.

— В Вихре все говорят то же самое о вас. О Касе я ничего не слышал.

— Если бы он захотел демонстрировать свое красноречие принародно, то стал бы достойным мне соперником. Но ему больше нравится занимать делом свои руки: наносит орнамент на щиты, ножны и рукояти мечей.

— И какой орнамент он предпочитает?

— Он вплетает в него изображения коней, львов, леопардов. А недавно получил заказ от знаменитого пахлавана из Пенджикента Спитамена. На его щите Кас изобразил голову любимого коня Спитамена…

— Я много раз слышал это имя, отец. Кто такой Спитамен?

— Я и сам его ни разу не видел. Но тоже наслышан. В Пенджикенте он владеет многими землями…

— А почему в таком случае его зовут не беком, а пахлаваном?

— Э-э, да ведь это очень почетно — называться пахлаваном. Не многие удостаиваются такой чести… Спитамен, говорят, на лету сбивает стрелой сокола. В полусотне шагов без промаха попадает копьем в вепря. Одним взмахом меча отсекает голову буйволу. И в борьбе, говорят, нет ему равных… Даже про коня его рассказывают легенды, не говоря уже о хозяине. Если верить слухам, то ни в Согдиане, ни в Бактрии нет коня, который мог бы угнаться за его Карасачем, который легко перелетает даже через пропасти…

— Вот бы увидеть Спитамена… — задумчиво проговорил степняк.

— Если желание твое вызвано добрыми побуждениями, то увидишь. Человек с человеком рано или поздно встречаются… Впрочем, Кас с ним близко знаком.

— Тогда познакомь меня с Касом!.. — обрадовался джигит.

— Хорошо, с Касом я тебя сведу… Может, и со Спитаменом свидишься скоро, если он у Каса — усто[17] еще не забрал свой щит. Он намерен отправиться к Гранику, куда царь царей стягивает армию… Сейчас Спитамен набирает войско из отборных джигитов.

— Да, я слышал, что с той стороны Геллеспонта[18] македонский царь грозил Дариявушу[19] копьем… Царь царей такого оскорбления не потерпит…

— У западных границ нашего царства командует войском знатный грек Мемнон, преданный Дариявушу. В войнах с надменными эллинами и македонянами он уже не раз прославлял оружие персов. Мемнон искусный полководец и верно служит Персии… Но если сам царь царей собирает войско, наверное, дело куда серьезнее, чем простая угроза копьем… — задумчиво проговорил Дариёд — блаженный и после паузы добавил: — Уж лучше бы он доверил оборону западных границ Мемнону…

— Почему вы так говорите, отец? — спросил степняк, несколько удивленный словами седого старца. — Я слышал, что Дариявуш истинный рыцарь и отличается храбростью. Еще в то время, когда он был сатрапом Армении, он вызвал перед началом битвы на поединок полководца враждебного войска и выиграл его. Таким образом уберег от гибели многих воинов и одержал победу…

— Чтобы побеждать, мало быть храбрецом, — заметил Дариёд — блаженный, прижимая к груди бороду, чтобы ее не слишком трепал встречный ветер, взметнувший в воздух пыль и всяческий сор.