Уроки жизни. Юмор, сатира, ирония - Валерий Казаков

– Эта орясина у вас весь строй портит. Определите его куда-нибудь с глаз долой.

Командиры подумали, подумали и решили отправить деда учиться на фельдшера. Пусть в госпитале солдат лечит. Там от него больше проку будет…

А когда дед выучился – началась первая Мировая война. Дед сразу попал на фронт и стал выносить с поля боя раненых солдат. Сначала носил по одному, а потом чтобы много не ползать – двоих сразу. Одного в одну руку, другого – в другую.

Раненых в первые месяцы войны было много. Амуниция на солдатах грязная, так что однажды в суматохе боя дед спутался и притащил в полевой госпиталь контуженого немца. Немец в госпитале опомнился, залепетал что-то испуганно, хотел было из лечебного учреждения сбежать. Но дед быстро пресек это подлое намеренье – контузил вражеского солдата повторно только уже кулаком.

После этого случая моему деду за проявленную доблесть и героизм дали Георгиевский крест…

***

Потом по какой-то причине наша армия неожиданно оставила позиции. Это произошло ночью, а дед по старой привычке очень крепко спал. Полевой госпиталь по приказу начальства быстро эвакуировали, а про деда в суматохе передислокации почему-то позабыли. Он остался в крестьянской хате, на окраине села, в которой квартировал.

Утром дед встал как обычно, пошел к реке умыться. Глядь, – рядом с ним немец какой-то зубы чистит. Дед решил, что это непорядок. Должна же быть хоть какая-то субординация: линия фронта и прочие атрибуты военного права. Подошел и восстановил справедливость – врезал немцу по загривку, так чтобы неповадно было забегать на чужие позиции.

На обратной дороге в деревню – встретил ещё двух германцев. Они несли воду в какой-то посудине. Это деда окончательно вывело из себя. Он решил, что у неприятеля нет никакого уважения к правилам ведения военной компании. Им бы только наступать. Им бы только лесть на рожон. Не долго думая, дед поставил и этих негодяев на место. Вернее уложил. Одного кулаком другого – жбаном, в котором враги воду несли.

Вернулся дед от реки в деревню, а там вообще творится черт знает что. Кругом германцы хозяйничают, как у себя дома. Да ещё и что-то орут по-своему, мельтешат, мешаются под ногами. Дед рассвирепел – начал дубасить их направо и налево… Немцы долго не могли понять, что это за странный солдат, на котором из одежды одни кальсоны, так развоевался. Машет и машет кулаками без разбору. А когда опомнились, когда скрутили его как следует, – поняли, что поймали вражеского лазутчика – агитатора и большевика… Таким образом, на какое-то время мой дед стал революционером. Он попал в одну камеру к матерым большевикам. Они стали склонять его к противоправной деятельности. Но стезя революционера моего деда не прельстила. В нем подспудно дремал мелкий собственник, тайный ценитель православной Руси, и изжить это беса до конца из деда было невозможно.

Вскоре в Питере произошел Октябрьский переворот. Военная компания 1914 года была объявлена преступной, а рядовые служащие германской армии стали лучшими друзьями российского пролетариата.

***

После революции дед вернулся в родные места, открыл небольшую лечебницу и стал лечить окрестный народ от разных хворей… Вскоре построил хороший дом в шесть окон по фасаду. Освоился, разбогател и с интересом стал приглядываться к девкам на выданье, подыскивать себе невесту. Узнал, что в соседнем городке у владельца красилен и маслозаводов Бориса Карпинского есть дочь Антонина – красавица девка. Даже то, что она на еврейку похожа его не смутило. «Ну и что, что у девки волосы рыжеватые, нос с горбинкой. Это ещё ни о чем не говорит. Была бы доброй душа», – решил дед. Через какое-то время дед приехал к Карпинским свататься и ему не отказали. Он был высок, красив и всем своим видом внушал уважение. На груди у него красовался Георгиевский крест.

Как практикующий доктор дед неплохо зарабатывал. Если у кого-то не было денег – дед брал плату за лечение зерном и бараньими шкурами, полотном и шерстью, дровами и строевым лесом, маслом и молоком, картофелем и капустой, рыбой и яйцами…

Но, к сожалению, счастливая жизнь у Степана и Антонины продолжалась недолго.

Как-то в окрестностях Красновятска объявился неизвестный продотряд под командованием товарища Груздовского. До зубов вооруженные продотрядовцы, как настоящие разбойники, нападали на местных крестьян и всё у них отбирали. И фураж, и семенное зерно, и солод, и муку. Дед решил, что их руководитель – бандит с большой дороги, и решил для борьбы с ним собрать народное ополчение. На его призыв откликнулись хорошие люди из окрестных сел. Они вооружились охотничьими ружьями, выступили продотряду навстречу и дали генеральное сражение новоявленным грабителям на реке Буй возле деревни Щино. Малочисленный продотряд Груздовского в этом сражении был наголову разбит народным ополчением, а его командир бежал за реку и тайными лесными тропами вынужден был пробираться в революционную Вятку.

Дед решил, что за проявленный героизм он получит ещё один орден, только уже от Советской власти. А получил десять лет лагерей за организацию контрреволюционного мятежа.

Все ждали, что после отсидки он вернётся домой. Такого богатыря никакая тюрьма не сломает.

Но дед почему-то не вернулся. От него осталась пожелтевшая фотография в старом альбоме, на которой он напоминает действительного статского советника, да красивое позолоченное пенсне, которое бабушка, пока была жива, хранила в маленькой серебряной шкатулке.

Дядя Саша, который червяка съел

Так называют моего дядю, который живет в Москве и приезжает к нам каждое лето, чтобы отдохнуть. Дядя Саша худой, маленький, загорелый и жилистый, как все деревенские мужики. Он любит выпить и поговорить. В пьяном виде он пристает к одиноким женщинам, легко находит с ними общий язык и часто появляется в нашем доме только под утро.

Порой я гляжу на него и не могу понять, для чего он заводит эти случайные знакомства? Чтобы любить местных вдовушек, одаривать их лаской, или для того чтобы блеснуть перед ними своей эрудицией?

Дядя Саша всегда весел, потому что почти всегда пьян. От него не услышишь жалких сетований на жизнь, грустных воспоминаний и слов покаяния. Дядя Саша доволен жизнью, хотя за душой у него нет ни гроша. После себя он ничего на земле не оставит ни детям, ни внукам. Да они, вероятно, и не ждут от него ничего хорошего.

Зато дядя Саша уверен, что он живет правильно. И никакой другой жизни ему не нужно. Так он устроен…

Как-то я был проездом в Москве, естественно, дядя Саша решил встретить меня на вокзале. При мне была бутылка водки, и дядя Саша каким-то таинственным образом это почувствовал. Я уже давно заметил, что если дело касается выпивки – в дяде Саше просыпается экстрасенс. Мне не хотелось пить на улице, но дядя Саша стал настаивать. Тогда я привел ему последний аргумент, сказал, что из горла пить водку не буду – это неприлично.

– А зачем из горла, – тут же нашелся дядя Саша и повел меня какими-то тайными тропами в крохотный сквер, расположенный поблизости от Московского вокзала. В этот сквер проникал зигзаг ржавой водосточной трубы от соседней крыши. Дядя Саша сунул руку в темное горло трубы и вытащил оттуда настоящий граненый стакан.

– Вот видишь. Тут всё приготовлено.

– Что всё? – переспросил я брезгливо.

– А вот, – и дядя Саша снова засунул руку в трубу, потом двинул её чуть дальше и вытянул оттуда целлофановый пакет, в котором оказалась половинка копченой селедки и целая буханка черного хлеба…

Дальнейшее продвижение к дому дяди Саши сопровождалось демонстрацией ещё более виртуозных фокусов и способностей. Дошло до того, что в одном из московских скверов он достал из дупла пожилого дерева полную бутылку «Перцовки». Потом в каком-то мрачном подъезде, в углублении между дверным косяком и стеной, обнаружил заначку в тысячу рублей, пакет со сменной обувью и удилище. Я стал подозревать, что в следующем тайнике, чего доброго, может оказаться голая женщина, так как дядя Саша с большим энтузиазмом стал рассказывать о своих любовных похождениях.

Надо признаться честно, Москва в тот вечер произвела на меня гнетущее впечатление. Меня буквально тошнило от Москвы. Она напоминала мне холмистую и пересеченную местность, где все дороги почему-то ведут в гору, и ни одной – с горы. Передвижение по такой непривычной Москве было сопряжено с большими трудностями. Потому что я не замечал уже ни зеленых скверов, ни красивых зданий. Видел только серые фундаменты домов, грязные подъезды да опоры каких-то бетонных столбов, которые, то и дело попадались нам на пути. Присутствие Третьяковской галереи или Кремля в этих каменных джунглях могло показаться кощунственным.