Беззаветные охотники - Greko

чтобы обеспечить будущему Императору безопасное пребывание на берегах Темзы.

«С твоей кровожадностью за сына буду спокоен. Дозволяю все! Но смотри мне, не устрой России войну с англичанкой!» — изволил пошутить царь-батюшка. Или не пошутил. Вот так!

Моей легендой станет визит русской делегации в Лондон для выработки предварительных условий морской конвенции о Проливах и соглашения о совместных действиях против египетского паши Мухаммеда-Али. Делегация отбывала в марте из Крыма на русском фрегате, чтобы к ней могли присоединиться сотрудники из русского посольства в Константинополе. Меня к ней прикрепили как переводчика. Понятно, все переговоры будут идти на французском. Но дипломаты — тоже люди. Им и в город захочется выйти. А в лондонских пабах и магазинах не факт, что встретятся знатоки галльского. Легенда — не подкопаешься!

Явно не обошлось без Фонтона! Спасибо тебе, Феликс Петрович! Теперь главное — перехватить письмо, которое я нацарапал второпях перед арестом. В нем отныне нет нужды. Мои планы отправиться в Лондон неожиданно получили более чем твердое основание!

— На словах тебе велено сообщить следующее волеизъявление: выехать в Лондон вместе с супругой через Севастополь. Дворянке Варваци принимать участие в королевских раутах в национальном костюме, дабы подчеркнуть крепость уз, связывающих Россию с туземным кавказским элементом. С той же целью поручику Варваци следует находиться в мундире горского полуэскадрона императорского конвоя!

Я застонал! Вот и настигло меня божье наказание. Нечего было над Хан-Гиреем хихикать!

— И сагайдак⁈ — возопил я.

— Лук, наверное, будет лишним в великосветских салонах, — успокоил меня Катенин. И тут же добил. — Советую изучить танцы, принятые при дворе Его Императорского Высочества. Прежде всего, кадриль, вальс, а нужно знать также галоп, «снежную бурю», попурри и гросфатер. Среди столичных офицеров в Тифлисе найдите знатока. Приобретите перчатки и башмаки. На балах никаких сапог.

И снова настигла меня Божья кара! Не фиг было изображать из себя танцора диско!

Но как же достала эта ухмылочка флигель-адъютанта. Ну, ничего. Сейчас я ее сотру!

— Ваш брат, кажется, служил со мной в одном полку? Я его не застал. Как его дела?

Катенин тут же напрягся. Вгляделся в меня пристально: знаю или нет о бесчестии? Я был сама безмятежность.

— Павел мне не брат, а кузен, — ответил Александр Андреевич, демонстрируя олимпийское спокойствие. — Он нынче в Кизляре комендантствует. Я рассчитываю его посетить, прежде чем отправляться в войска. Хочу присоединиться к отряду генерала Граббе. Задуман большой поход на Шамиля! Будем травить зверя в его гнезде. В Ахульго! Я не я буду, если не выхлопочу себе награду.

«Ну как же без 'фазанов» в кавказской экспедиции⁈ — так и тянуло меня спросить. Вместо этого я огорошил флигель-адъютанта вопросом:

— Ваше Высокоблагородие! Полуимпериал не займете⁈

[1] Я вижу, вижу: у вас новая лошадь, обладающая столь же прекрасными качествами, что и вы (фр.).

[2] Камо в советское время выставляли самым удачным экспроприатором среди революционеров. Чепуха! Самое громкое дело вышло у террористов в Москве в 1906 г. В Московском купеческом обществе взаимного кредита эсеры-максималисты взяли баснословные 875 тысяч рублей.

[3] Флигель-адъютанты, состоявшие в полках и выше, как кн. Л. А. Дадиани, носили золотой аксельбант. Те, кто при свите царя — серебряный. Того же цвета и эполеты.

Глава 2

Вася. Крепость Грозная — станица Червленая, конец осени 1838 года.

Вася в обеих своих ипостасях — и как Василий Милов, бравый вояка-контрактник из XXI века, и как Василий Девяткин, унтер-офицер Российской армии из века XIX — никак не мог прийти в себя после нашествия на аул. Именно «нашествием» он называл про себя с виду блестяще удавшуюся военную операцию русского войска под водительством не очень далекого генерала Крюкова и отвратительного полковника Пулло. Военная операция против мирного аула!

Вася был прекрасным солдатом. В том смысле, что, дав раз военную присягу, четко и последовательно ей следовал. А, значит, выполнял приказы, защищая Отечество. И сейчас несколько раз пытался убедить себя, что нет поводов для самоедства. Он по-прежнему честно исполнял свой долг. Выполнял приказы вышестоящего начальства. И с него — взятки гладки. Но эта мысль совсем не успокаивала, не вносила в жизнь покой. Наоборот. Вася еще больше распалялся, понимая, что ищет себе оправдания, как распоследний трус.

Он, не страшась, не прячась за спинами друзей, не кланяясь пулям, воевал с врагом. С врагом! И никогда не представлял себя тем, кто поднимет руку на мирного жителя. На безоружных стариков, женщин, детей. Каким бы циничным он не был, но урюпинское детство, не испорченное паршивыми либеральными поветриями, ставившими под сомнение величие страны и её историю, все-таки выстроило в нём крепкую несущую стену. И эта стена строго удерживала его в рамках, позволяя четко определять для себя «что такое хорошо, и что такое плохо»! И история с аулом Миатлы при всех возможных доводах и оправданиях, никоим образом и никак не хотела втискиваться в эту границу между хорошо и плохо. Оставалась на темной территории ужасного, поднимая в Васе волну ненависти и стыда к себе, к своим соратникам и командирам, втянувшим его в эту грязную историю. И жалости. И к себе, и к пострадавшим однополчанам, а, более всего, к несчастным жителям аула.

«Я на такое не подписывался! — все время повторял Вася про себя. — Что я — фашист какой, чтобы с детьми и женщинами воевать⁈»

Но покой не наступал. Да, понимал, что не фашист. Да, в мечети не гадил. Да, ничего в этом ауле себе не взял. Не смог. Посчитал, что это никак нельзя считать заслуженным трофеем. Не с боя взято. Обычное мародёрство, по Васиным представлениям.

«И что дальше? — беспокоило Васю. — Послать всех? Пойти Пулло в морду дать? Встать сейчас на трибуну, речь толкнуть, что мы все пидорасы, раз так воюем? Ну, так сразу после этого нужно будет и застрелиться».

И не было ответов на вопросы. И покоя не было. Вася, сидевший сейчас в одиночестве на берегу реки, со злости швырнул камень в воду, выругался.

— Этакая благодать кругом, а ты материшься, Девяткин! — раздался насмешливый голос сзади.

Вася не обернулся. По голосу узнал Парфёна Мокиевича, фельдфебеля. По звуку шагов понимал, что фельдфебель идёт к нему и, наверняка, присядет рядом. Так и случилось.

Сев, Парфён пару раз набрал грудью побольше воздуха, улыбнулся.

— Эх! Хорошо!

Вася молчал.

— Ты чего материшься, а, Девяткин?

— А в чём