Узбекский барак - Юрий Черняков

«Они теперь не живут, а только пахнут?» — спросил он у матери, когда та закончила рассказ. «Запомни, их нет, они давно уже закопаны в землю. И не слушай никого, обещаешь?»

Игорь заснул у нее на руках, но как только она его уложила на койку, они тут же явились, и он подскочил. Она снова его успокоила, погладив по голове.

«Их нигде нет, — повторила она, — они тебе почудились. Посмотри сам, если мне не веришь». И вместе с ним она заглядывала под стол и койку. Потом долго сидела рядом, пока он засыпал.

Следующие несколько ночей были спокойными, без сновидений. Или снилось неразборчивое, то, что к утру забывалось.

После войны мать кое-что добавила к своему рассказу. Например, сведение о том, что наполовину сгоревший барак собирались снести, но поскольку эвакуированных прибывало все больше и уже расселяли по несколько семей в одну комнату, решили его восстановить.

«Узбекский» барак отличался от других тем, что там селили по одной семье в каждой комнате, и мать, решив, будто им здорово повезло, сначала не обратила внимания на запах гари.

3

Дома Игорь Андреевич неохотно отвечал на вопросы жены Полины о визите к доктору Фролову, и она замолчала, привычно поджав губы. Какое-то время он слонялся без дела, пытаясь занять себя, машинально включил-выключил телевизор.

За окном ударил гром, хлынул ливень с градом, ветер давил на стекла, стараясь ворваться в дом. Какое-то время он бездумно смотрел на пробегающих под окнами прохожих с вывернутыми от порывов ветра зонтами над головой.

— Ложись пораньше, — сказала Полина, когда гроза закончилась. — Ты сегодня сам не свой. Чем тебя там мучили?

Он не ответил. Было около девяти вечера, еще по-летнему светло, но от усталости слипались глаза. Игорь Андреевич принял ванну и лег.

Он лежал с открытыми глазами и долго не мог заснуть, ловя себя на том, что боится увидеть во сне сгоревших узбеков. Когда он наконец забылся, раздалась нетерпеливая трель телефона.

Наверняка звонила дочь Марина, отдыхавшая в Тунисе со своим новым «бойфрендом». Почему-то все поклонники Марины были на одно лицо, отчего Игорь Андреевич и Полина их часто путали. Иногда казалось, что это один и тот же человек, меняющий имя всякий раз, когда начинал ей надоедать.

Марина предпочитала тип тощего интеллектуала в круглых очках, желательно, чтоб был он стриженным под ноль, обязательно ровесник. Можно ниже ростом. (Поэтому все они были ниже.) Игорь Андреевич запомнил одного, его звали Денис. Он сразу понравился — милый юноша из хорошей семьи. Но распалось все вдруг, неожиданно, без всяких объяснений, после того как Марина, любившая горные лыжи, вернулась с Камчатки с новым обожателем. С ним она улетела в Тунис. А несчастный Денис попросту был изгнан.

Почему-то профессии ее «бойфрендов» запоминались лучше, чем имена. Денис был телевизионным художником, а этот последний — театральный режиссер. Правда, без театра. Впрочем, рассудил Игорь Андреевич, сейчас полно генералов без армии, собак без хозяев, политиков без партий, журналистов без газет и родителей без детей.

Игорь Андреевич не вполне представлял, как должен был выглядеть будущий отец его внуков. Возможно, говорил он Полине, это сказывается родительская ревность, принимаемая нами за взыскательность. И нам все будет не по душе…

Однажды они втроем ехали в метро и в вагон вошел высокий парень со спортивной сумкой через плечо. Он встал возле двери, как раз напротив Марины, и Игорю Андреевичу вдруг захотелось, чтобы они увидели друг друга.

Он познакомился с Полиной в сходной ситуации, в электричке. Матери Полина приглянулась. «Родниковая девочка», — сказала она. Полина была светлоокой и светловолосой, вспыхивающей от смущения всякий раз, когда мать к ней обращалась. Марина была поздним ребенком. При родах Полина потеряла много крови, едва выжила и с тех пор переменилась: на дочь смотрела, как бы не веря себе, стала всему искать объяснения, задавая детские вопросы. Мать это раздражало.

Игорь Андреевич заметил взгляд жены в сторону молодого человека и понял, что она подумала то же самое: вот кто мог бы стать их дочери парой. Полина даже взяла его под руку и о чем-то спросила, чтобы создать впечатление, будто Марина едет одна.

Так они негромко разговаривали, почти не слыша друг друга и стараясь не смотреть в их сторону. Но, краем глаз, следили.

Марина по-прежнему рассеянно смотрела в темное окно вагона, думая о своем, а молодой человек, ни разу не взглянув на девушку, стоявшую напротив, читал какую-то брошюру. Через несколько остановок он вышел из вагона и скрылся в толпе, не оглянувшись. Из всего вагона только Марина не посмотрела ему вслед.

Не может быть, чтобы они друг друга не заметили, подумал Игорь Андреевич. Наверняка увидели и оценили мгновенными взглядами, не привлекающими внимания. И возможно, интуитивно нашли слишком много совпадений. Они из тех, кто опасается попасть в зависимость к себе подобным и потому никогда ни в чем не идет на уступки, даже взаимные. Вот почему они всегда избегают искать себе ровню, выбирая лишь тех, кому можно снисходительно покровительствовать и от кого при желании легко освободиться, избавиться.

«Давай, родная, не будем бояться жизни и всегда встречать ее с открытым забралом. Тогда наше от нас не уйдет» — вспомнил он слова, которые незадолго до своей смерти сказала мать Марине. Тогда он ощутил нечто вроде детской обиды и зависти к собственной дочери. Ему мать таких слов не говорила. Не в сыне, а во внучке она хотела видеть свое продолжение. После смерти бабушки Марина преобразилась, стала особенно на нее похожей. А ее повседневность сразу наполнилась тем, чего бабушка была лишена в молодости и теперь будто наверстывала, перевоплотившись во внучку.

Их сходство было не столько внешним, сколько по существу — в характерах. Мать меньше всего волновало чье-то мнение о ней — и Марина не искала в чужих взглядах оценку собственной персоны. Похоже, парень, скрывшийся тогда в толпе, был из той же породы, что и она с бабушкой…

— Папуля, здравствуй, как вы там, не скучаете?

— Здравствуй. Скучаем, и еще как, — ответил он, взглянув на проснувшуюся жену. — Даже когда спим.

— Все время забываю про эти часовые пояса… — вздохнула Марина. — Не сердись, ладно? Тут такое пекло, все позабудешь. А Олег, как всегда, забыл мне подсказать… (Она с нажимом напомнила имя своего нового друга, на случай, если родителям вздумается с ним поговорить.) Кстати, он передает вам привет. Ты меня слышишь?

— И ему от нас, — буркнул Игорь Андреевич, переглянувшись с женой. — Его зовут Олег… — сказал он жене вполголоса, прикрыв ладонью трубку.

Ему вспомнились слова доктора Фролова о любви и о творчестве, останавливающих время. Год назад он был в командировке в Испании, где узнал, что такое сиеста, и сейчас подумал: тамошняя жара, когда лень даже взглянуть на часы, справляется с этим не хуже.

— Не сердись, пап, ладно? Лучше скажи, что твой целитель?

— Он не целитель, а настоящий врач, — Игорь Андреевич недовольно взглянул на жену.

Оказывается, они еще раньше успели созвониться и поговорить по поводу его сегодняшнего визита.

— Скажи Марине, чтобы поменьше болтала, — сказала Полина. — Это сейчас дорого стоит.

— Скажи это сама, — протянул ей трубку Игорь Андреевич.

Жена проговорила с дочерью еще минут двадцать.

— Ты же знаешь, с некоторых пор с Мариной постоянно что-то случается, проговорила она, — и как отец мог бы ей сказать, что не с ее здоровьем разъезжать на верблюдах при жаре 38 градусов.

— Сказала бы и ты как мать, — буркнул он.

— Я ей говорила, но она лишь тебя слушает, — ответила Полина, повернувшись к нему спиной. — Так уж твоя мать ее настроила. Выключай свет… Кстати, она спросила, подумал ли ты, чем отдавать ее долги?

— Опять долги… — проворчал он. — Сама заняла, пусть думает, как отдать.

Он долго не мог заснуть. Он лежал на спине, закрыв глаза, наблюдая за бликами автомобильных фар с улицы, медленно ползущими по потолку.

Все видевшие фотографии его матери в молодости говорили, что Марина копия бабушки Ларисы. Игорь Андреевич почти не помнил молодого материнского лица. А старые фотографии весьма приблизительны: об одних рассказывают много, о других почти ничего. Мать относилась к последним. Ее лицо было чересчур живым и изменчивым. Она, как и Марина, принадлежала к такому типу женщин, чью прелесть трудно уловить. Легкие, мимолетные выражения их лиц не поддаются запечатлению. На фотографиях же у матери всегда натянутое выражение, с каким она обычно смотрелась в зеркало, постоянно оставаясь недовольной тем, что там видела.

Тогда все обожали фотографироваться, вместе или поодиночке, — возможно, из неосознанного стремления остановить время, как полагал доктор Фролов. Или из желания казаться лучше, чем есть. Впрочем, это одно и то же.