Тамерлан - Александр Сегень

– Да, это правда, – кивнул Мухаммед. – Мне сказали, что часть войска до сих пор с трепетом ожидает какой-нибудь причуды со стороны эмира. Например, что он отдаст приказ перерезать их и обложить ими со всех сторон мавзолей сына. Таково его горе! Но я все же думаю, до такого не дойдет. Сеньоры, прошу вас покинуть седло и отправиться в мечеть Хазрет-Имам, где для вас приготовлено пиршество.

Мечеть Хазрет-Имам примыкала к мавзолею Джехангира. Выяснилось, что это не случайно: здесь, внутри мечети, находилась усыпальница самого Тамерлана, которую он приготовил для себя, чтобы после смерти упокоиться рядом с любимым сыном.

В мечети царила прохлада, и, расположившись вокруг щедро украшенного узорами и богато уставленного яствами дастархана, гости с наслаждением чувствовали, как пот на них высыхает и одновременно истаивает усталость. Пустившись в путь сегодня на рассвете и проскакав шесть часов до приезда в Кеш, путники успели проголодаться и с огромным удовольствием накинулись на жареную баранину, телятину, запеченных фазанов и плов. Особенно хороши были бараньи кишки, фаршированные курдючным салом, бараниной, селезенкой, рисом и луком. Разные люди подходили и присаживались к дастархану. Мухаммед представлял их послам, и те вежливо здоровались. Подали печеную конину. Дону Гонсалесу она нравилась, дон Альфонсо ел из вежливости, а дон Гомес отказался и спросил вина. Мухаммед пояснил, что они все же находятся в мечети, где ни при каких обстоятельствах нельзя пить вино.

– Хотя я понимаю – обилие еды подразумевает, что надо время от времени споласкивать горло добрым вином, – улыбнулся добрый мусульманин. – Но могу предложить только фрукты, гранатовый сок, нехмельной айран и кумыс – в этом кувшине с сахаром, в этом – без.

Все отпробовали предложенных напитков, и дон Гонсалес чрезвычайно расхвалил кумыс с сахаром, попросив налить ему еще одну полную пиалу. Некий почтенный старец, представленный как улем[16] Расул ибн-Дауц, вдруг засмеялся и залопотал что-то очень быстро.

– О чем он говорит и чему смеется? – спросил дон Альфонсо.

– Он говорит, что слышал, будто в стране франков вина пьют даже больше, чем в Самарканде на царским пирах, – пояснил Мухаммед. – Ему смешно – он не может себе представить, как можно пить еще больше.

– Разве при дворе Тамерлана много употребляют хмельных напитков? – удивился дон Альфонсо.

– Это вам еще предстоит самим определить – много или мало, – улыбнулся Мухаммед.

Старый улем вдруг перестал улыбаться, и сделалось ясно, что смеялся он доселе горьким смехом, ибо он вдруг схватился за голову и стал страдальчески причитать что-то, раскачиваясь из стороны в сторону.

– О чем он теперь горюет? – спросил дон Гонсалес.

Мухаммед ответил не сразу. Наконец он тяжко вздохнул, отложил в сторону сочный персик, который только начал чистить, и сказал следующее:

– Старцы и ученые люди Кеша пребывают в страшной обеспокоенности за судьбу страны и монарха. Многим людям стали сниться очень плохие сны, множество появилось знамений, предвещающих недоброе. Недавно в Кеше родился совершенно седой мальчик, он умер на другой день после рождения, а у его отца на левом глазу бельмо.

– И что же это значит? – поинтересовался дон Гомес.

– Возможно, и ничего, – пожал плечами Мухаммед Аль-Кааги, – но да будет вам известно, что отец Тамерлана, Тарагай, тоже был бельмастый, а великий эмир и прибежище мусульман появился на свет седым, как старик.

Улем Расул ибн-Дауд снова заговорил, прямо обращаясь к послам короля Энрике, а Мухаммед добросовестно переводил его слова. Вот что сказал старый толкователь Корана:

– Мне уже девяносто пять лет. Когда родился могущественный Тамерлан, я был юношей и жил в Сябзе, это был пригород Кеша, а теперь он уже часть города и обнесен общим рвом. Там он и родился, наш Тамерлан. И много было страшных знамений, и все видели плохие сны. Ханом Чагатайской Орды[17] был Казган Джутай-хан[18], и вот ему приснился страшный сон, и послал он за прорицателем, чтобы узнать свою судьбу. Прорицатель сказал: «В пригороде Хеша живет Тарагай из старинного рода Барлас. У этого Тарагая скоро родится сын, от которого ты примешь смерть свою. А узнать этого Тарагая просто – у него бельмо на левом глазу и большая родинка на левой лопатке величиной с белый дирхем. А жену Тарагая зовут Текина-хатун». Обрадовавшись, что он может отвратить нависшую опасность, а того не понимая, что от воли Аллаха не уйти никуда, Казган Джутай-хан отправил своих нойонов в Сябз, и те привезли к нему Тарагая и жену его Текину-хатун, готовую уже вот-вот родить ребенка. И стал Казган Джутай-хан советоваться, как лучше поступить, и советники сказали: «Лучше всего удавить ребенка в чреве матери». Послушавшись их, хан велел своим нойонам давить живот Текины-хатун коленями, и они стали давить, покуда жена Тарагая не упала замертво. Видя, как Тарагай плачет, хан сжалился над ним и разрешил взять мертвую Текину-хатун, дабы похоронить как положено по закону шариата[19]. Взял Тарагай свою мертвую жену и повез ее в родной Сябз, а когда привез домой, она вдруг вернулась к жизни и стала рожать. Так появился на свет наш Тамерлан, и все удивлялись, а за то, что он выжил после того, как его давили коленями нойоны Казган Джутай-хана, мальчика и назвали Тимуром, что значит – Железный.

Старик ненадолго умолк, затем довершил то, что желал поведать чужестранцам:

– Не так давно в Кеше произошло несчастье. Одна женщина, ожидавшая ребенка, почувствовала себя плохо, потеряла сознание и свалилась в городской ров. Извлекли ее оттуда уже мертвую, но когда принесли домой, обнаружили, что ребенок стремится появиться на свет. Повитухи спасли его, а отец решил тотчас же присвоить крепкому сыну имя Тимур. Но прошло некоторое время, ребенок стал хиреть, и теперь он при смерти. Если он умрет, то это будет еще одним дурным предзнаменованием.

– А кроме всего прочего, звезды предвещают великому эмиру, что, если у него остались невыполненные дела или неискупленные грехи, он должен поторопиться, – когда умолк улем Расул ибн-Дауд, добавил другой старец, которого Мухаммед Аль-Кааги представил испанцам как лучшего ханского звездочета.

– Простите, достопочтенный Муса аль-Хакк ибн-Хаким, – возразил ему другой астролог, сидящий здесь же за дастарханом и лакомящийся финиками, – но я берусь доказать вам противоположное. По моим наблюдениям, хотя опасность для жизни и здоровья великого прибежища вселенной достаточно велика, он и на сей раз справится со всеми недугами, а весною следующего года отправится на завоевание Китая, который будет повержен им с такою же славою, как Индия, Хорасан, Великая Татария, Рум[20] и прочие страны.

Между астрологами разгорелся спор, настолько оживленный, что Мухаммед устал переводить выдвигаемые то одним, то другим ученым мужем доводы, и он предложил завершить трапезу и отправиться в большой Тамерланов дворец, где для гостей были отведены помещения. Гости охотно согласились, тем более что приближалось время асра – послеполуденной молитвы, и в мечети Хазрет-Имам должно было начаться богослужение.

Дворец Ак-Сарай, построенный Тамерланом, поразил воображение послов своим великолепием и размерами. Недавно побеленный, он выглядел так, будто вырезан из снежной глыбы, а в высоту, должно быть, достигал восьмидесяти локтей[21], если не больше. Полюбовавшись его красотой, послы короля Энрике вошли внутрь и отправились отдыхать в отведенные для них покои.

Глава 4. Тайна мирзы Искендера

Покинув своих спутников, Мухаммед Аль-Кааги отправился из Кеша в Самарканд. Часа за полтора до вечерней молитвы, которая совершается на закате и называется у мусульман магрш, он добрался до Тахта-Карачи – одного из загородных дворцов эмира, окруженного таким гигантским садом, что даже ходил анекдот про лошадь, заблудившуюся в этом саду и найденную лишь спустя полгода, – она одичала, и пришлось заново ее объезжать.

Выяснилось, что дальше путь держать не нужно, поскольку великий Тамерлан недавно сам прибыл в Тахта-Карачи вместе со свитой. Аль-Кааги не составило большого труда добраться до самого хазрета, ведь при нем была пайцза, выданная ему Тамерланом, когда тот отправлял Мухаммеда к королю Энрике после битвы при Анкаре. Она представляла собой золотую пластинку с изображением льва, за спиной которого вставало солнце, а в ногах у него располагались три круга, два сверху, один снизу, символ могущества Тамерлана над тремя частями света: Междуречьем и Великой Арменией на западе, иранскими царствами на юге, Самаркандом и Дели на востоке. Такие пайцзы, подобно тому как некогда Чингисхан, Тамерлан выдавал только своим самым доверенным посланникам, коих отправлял в далекие земли с особыми миссиями.