Старшая правнучка - Иоанна Хмелевская

Порядок в покоях уже наведен, и видно теперь, что главный грохот получился от падения не шкафа в библиотеке, а алебастровой фигуры с того шкафа, осколками весь пол усыпан, а также от падения фамильного серебра в столовой вместе с буфетом старинной работы. Алебастровой фигуры мне не жаль, никогда ее не любила, ибо непристойная и для прислуги соблазнительная, так оно и к лучшему, что разбилась.

Кузина Матильда с обеда заперлась в библиотеке и наказала ее не тревожить, мол, скорбь великую переживая, в одиночестве желает побыть. Невдомек мне, с чего это на нее скорбь великая навалилась? Не ради же разбитой алебастровой статуэтки непристойной и не ради Альбина, которого она, почитай, и не знала вовсе…

О, вот уже меня и кличут…

19 июня

Вечер, совсем поздно, наконец выдалась спокойная минутка. Вчера такой вовсе не нашлось, да и сегодня форменное светопреставление. Ну да запишу все по порядку.

Давеча пришлось записи прервать, потому как сторож отыскался. С разбитой головой, но живой. Только сейчас поняла я всю пропасть душевных мук своих и нестройность мыслей, ни словечком не упомянула в записках о стороже, а ведь искали его два дня всем домом. Никто не знал, куда сторож подевался, да и собаки его сгинули. Кацпер уже позже разузнал – за сукой увязались, а как вернулись, так и сторожа отыскали. Учуяли в дальнем углу сада, лежал, болезный, листьями присыпанный, а люди-то его и не приметили. Привели в чувство, голос совсем слабый, но понять можно. Как псы за сукой бросились, уж он их кликал-кликал, пока его сзади чем-то не огрели, он и свалился без памяти. Пан Ромиш мне все разъяснил так, словно собственными глазами видел. Сторож, когда собак звал, за шумом и не услышал, как бандиты к нему сзади подобрались, а они, напротив того, сторожа не опасались и знали, в каком месте стену в саду перелезть. И пусть ваш сторож-растяпа, говорил мне пан Ромиш, Всевышнего хвалит, что жизнь ему спас, не до смерти злодеи прибили.

Вскорости и злодей в чувство пришел, да поначалу только стонал, говорить лишь под утро начал. Кузина Матильда спустилась на него поглядеть и в лице переменилась, однако слова не произнесла. Сдается мне, наверняка знает злодея, но раз уж знакомство с ним скрывает, то и я промолчу. А злодей этот, как только мне доверительно сообщил пан Ромиш, подручный одного кузнеца из-под Груйца. В бреду он всякое несуразное нес, будто по пьяному делу какой-то секрет выдал, а дурные люди и подговорили его на наш дом напасть. Да все как-то туманно, бессмысленные слова бормотал, все какую-то бочку поминал. Я-то теперь знаю, что Бочкой за свою фигуру один из бандитов прозывался. Так его, обещал пан Ромиш, того и гляди схватят.

А кузина Матильда все стояла в ногах кровати, глядя на раненого, и лицо у нее такое, что во мне все застыло, а он потом как вскрикнет: «Шимон!» Тут и дух испустил. Кузина Матильда только голову повесила и молча из людской вышла. Кем был этот Шимон, не ведаю, может, второй бандит.

И сразу, будто беспокойства еще мало, кузина Матильда надумала в библиотеке собственноручно порядок наводить, книги в ящики складывать, а затем одни ящики в подвал отнести распорядилась, а другие на чердак. Вдруг передумавши, велела те, с чердака, напротив, в подвал перетащить, и тем самым весь дом на голову поставила, так что я ни минуты покоя не знаю. Кузен Матеуш, с полицмейстером договорившись, помощь ему оказал, и уже на рассвете двух злоумышленников изловили, так что все с облегчением дух перевели.

Хвала Господу, сегодня почивать легли вовремя, наутро же Вежховские отбудут к себе, если еще чего не случится.

21 июня

В недобрый час написала я те слова, будто предчувствуя новые неприятности. Отбыли Вежховские лишь сегодня, ибо вчера еще за завтраком ссора между супругами вспыхнула, заставив о приличиях позабыть. Кузина Матильда заявила, что домой покамест не вернется, здесь дел у нее много, но муж: согласия на то не дал. Слово за слово, к бранным выражениям перешли, холопья с утехой возмутительную сцену наблюдали, так что пришлось мне прислугу удалить. Кузина из-за стола сбежала, кузен ее догнал, и крик на весь дом подняли, а потом ехать уже поздно было. Вот и остались в доме еще на ночь, и опять кузина Матильда в библиотеке заперлась. Днем прибыли полицмейстер с паном Ромишем и о показаниях грабителей нам сообщили. Будь пан Ромиш один, уж от него я бы больше узнала, да и симпатию он вызывает, даром что полицейский.

Давеча писала я о подручном кузнеце. Сказал он, по пьянке бандитам проболтался, якобы в доме у нас великие сокровища упрятаны, а он доподлинно знает где. Места называть не захотел, только хихикал да обещался их самолично до тех сокровищ довести. А злоумышленники не иначе как тоже пьяны были, что ему поверили и в наш дом вломились. А кто из них больше вину несет, и в толк не взять. Пан Ромиш говорит – теперь все на покойника сваливают, тот себя оборонить не может, хотя полиция давно на примете всех четверых держит. Суку с течкой они и подпустили, чтобы псы сторожевые за ней увязались, но пан Ромиш об этом и без них догадался. Лакея Альбина, мол, тоже покойник убил. Да не получится у них все на покойника списать. Буфетный Польдик, пока сознания не потерял, много чего видел и Господом Богом клянется, что лакея Альбина два других бандита убивали, а кузнец в окно сиганул. Не миновать им теперь каторги, и пан Ромиш так полагает.

Слушая полицию, кузен Матеуш плечами пожимал, потом сходил за супругой, и уже вместе они дивились, какие это сокровища искали грабители в их доме, никогда никаких не было и нет. Разве книги в библиотеке, старинные фолианты, от руки писанные, в серебро и кожу оправленные, переплеты самоцветами украшены, да их всего четыре штуки, к тому же тяжести неподъемной. Да и кому бы их грабители продать могли? Истинная правда – с пьяных глаз нападение учинили.

И только полиция отбыла, как тут же к воротам подъехал старик на тощей кляче и кузину Матильду спросил. Не допустила я его до барыни, уж больно жалкий вид имел. Однако Кацпер мигом тут же оказался и к кузине доставил. Разгневанная, поспешила я следом и заметить успела, как кузина Матильда пустилась на хитрость – супруга своего Матеуша упросила незамедлительно в конюшню поспешать, там, мол, место для третьего жеребца освободить надо. Кузен по простоте души на мед ее сладкий попался и пошел в конюшню, а жена его с упомянутым оборванцем в библиотеке заперлась.

На попреки мои Кацпер с нижайшим поклоном пояснил – то старый слуга барыниной фамилии, некий Шимон, при внучке свои дни доживающий. Большие заслуги перед барыней имеет, видать, с какой просьбой приехал, так он, Кацпер, меня беспокоить не осмелился.

Вот и выходит, что тот Шимон, которого покойник выкрикнул, вовсе никакой не злоумышленник, а старый верный слуга. Какая между ними связь? И дознаться-то не удалось, библиотека ведь наша так устроена, что ежели кто под самой дверью впритык не встанет – ничего не услышит. Кузина Матильда со старым Шимоном в библиотеке до тех пор беседовала, пока кузен Матеуш из конюшни не воротился, а потом Кацпер того Шимона у себя угощал пивом и мясом, у меня позволения не спросивши. Однако пришлось промолчать, ибо кузина Матильда с явным одобрением к этому отнеслась, а хозяйка она.

Под вечер хозяева опять поссорились, причины так и не довелось уяснить, хоть я в кабинет к ним входила не однажды, принося вино и фрукты, и всякий раз при виде меня замолкали. Только и услышала – о Наполеоне речь вели да о моей благодетельнице пани Заворской, бабке кузины Матильды. Надо думать, секреты фамильные, над которыми кузен Матеуш вроде бы насмехался, кузина же злилась, а потом, желая совсем уж мне досадить, счета за год пожелала со мною просмотреть. И через это спать я отправилась почти под утро.

На заре кузен с кузиной наконец уехали, и в доме воцарилось спокойствие.

Далее в записках панны Доминики кровавые события последних дней постепенно вытеснялись будничными заботами домоправительницы. Пан Ромиш фигурировал в них все чаще и наконец, по прошествии года, ясно заявил о своих брачных намерениях. Очень возможно, что панна Доминика и закрыла бы глаза на такой страшный мезальянс, если бы жених в промежутке между предложением руки и сердца и получением от любимой решительного ответа вдруг стремительно не пошел на попятный. По всей вероятности, панна Доминика горько пожалела о том, что не тут же сказала "да", проявила свойственную скромной девице сдержанность, сыгравшую роковую роль. Не могла же девушка из хорошей семьи сразу ответить согласием на предложение молодого человека, попросила время подумать, а тот, наверное, обиделся…

Вскоре выяснилось, что дело было вовсе не в обиде. Пан Ромиш, человек в уезде новый, всего три года как приехавший из центра, был введен в заблуждение сплетнями провинциальных кумушек и собственным начальством. Он был уверен, что проживающая в Блендове панна Блендовская, представительница старинного шляхетского рода, располагает немалым приданым. Выяснилось, однако, что у девушки не было ничего, кроме ее должности домоправительницы, колечка, доставшегося от матери, и скромных накоплений за десять лет службы. Вот жених и отступился от благородной, но бедной невесты, возможно даже с сожалением, и предметом своих ухаживаний сделал дочку мельника. Та никаким благородным происхождением похвастаться не могла, зато была богаче панны Доминики ровно в двести раз. Последняя мужественно перенесла удар. Этому помогло убеждение в том, что поступить так жениха заставило отчаяние, ведь ее ответ он наверняка понял как отказ. Долгие годы панна Доминика горько себя упрекала…