Сержантиха - Александр Воцензук

Мое тело содрогалось от рыданий, и странное дело, я никак не мог остановиться, хотя прилагал огромные усилия. Вот текут слезы сами собой. Мдя -я. Вот она, бабская реакция. На фиг! Какая баба? Я же мужик. Маманя! Родненькая! Помоги! Ангелы и архангелы не оставьте сирого в уродстве этом! Медсестра довела меня до постели, стала укладывать, словно маленького ребенка. Я поднял ноги и открыл рот. На рубашке проступала кровь. И она текла из меня. Короче, текла оттуда. Много ее было. И меня охватил ужас. Караул! Умираю. Ой, мне плохо! Совсем плохо! Священника мне, исповедоваться во всех смертных грехах буду! Батюшку пригласите! Срочно! Ой, Господи, иже еси на небеси, да святится имя твое… Матушка Богородица, не остави меня грешного, то есть, грешницу! Все – несите меня на кладбище без очереди, или сразу в крематорий. Да и оркестр, оркестр не забыть пригласить. С музыкой понесут. С фанфарами. Венками.

– Хосподи! Курсант Воронцова. Ну, ей Богу, ты как маленькая. Чай, не первый раз у тебя. Хосподи, какая ты беспомощная. Сейчас все сделаем.

Медсестра вышла, и, через минуту вернулась в палату. Принесла огромный, как мне показалось, пук тряпок и ваты. А еще – панталоны. Просто огромные. Панталонищи. Размером в два раза больше основного купола парашюта Д – 6. С резинками. И их носят?! Я опять начал завывать и дергаться. Не хочу!!! Срочно надо проснуться. Выйти из этого кошмара. Фильма ужасов. Медсестра не обращая внимания на мои судороги, натянула на мой зад этот шедевр легкой промышленности, ловко и умело подложила тряпки с ватой. Потом принесла кучу порошков и стакан воды.

– Прими милая. Галина Петровна прописала. Да -да, сразу два порошка. Ну, знаю – горькие. А ты запей, запей…

Я вот я остался опять один. Порошки подействовали. Я постепенно стал успокаиваться. Рыдания стихли. Слезы высохли. Глаза начали закрываться, и, перед тем, как отключится, пронеслась мысль. Скорее бы вся эта чертовщина закончилась.

Утром я проснулся в хорошем настроении. Все пережитое мной вчера показалось дурным сном. Вот сейчас открою глаза, и все встанет на свое место. Пойду в туалет уже по настоящему. По нашему. По мужски. Гордо. Но, когда увидел над собой побеленный потолок, соседние заправленные койки, а перед носом два задорно торчащих бугорка с выступающими сосками, то застонал. Боже мой, Боже мой, на кого же ты меня оставил! Я опять в бабском теле. Ужас! Откуда – то пролетела мысль.

В девчоночьем теле. Да, какая нафиг, разница! Бабском. Опять потекли слезы. Сами собой. Да что же такое со мной происходит? Текут слезы по любому поводу. Так ведь я нытиком никогда не был. Эх, умереть что ли? Молодым и красивым. В панталонах и с титьками в придачу. И буду лежать в гробике такая красивая! Даже стихи вспомнились одной поэтессы, жившей в конце девятнадцатого века. «Я хочу умереть молодой. Не грустить, не жалеть не о ком. Золотой закатиться звездой. Облететь неувядшим цветком». Точно. Про меня. В палату вошла врач. Я сразу это понял. Ну, да, эта самая Галина Петровна.

– Ну, Воронцова, как настроение? Вижу, вижу. Намного лучше. Верочка мне рассказала о твоих рыданиях. Ничего страшного. Это посттравматический синдром. У каждого происходит по разному. У тебя в пределах нормы. Верочка сказала, что ты переживала за свою внешность. Понимаю. Поверь, Воронцова, все будет хорошо. Даже шрама через месяц не останется. Да, а к тебе уже с утра посетители. Но, предупреждаю сразу. Недолго. А теперь осмотрим. Рубашку поднимем…

Галина Петровна быстро осмотрела. Довольно хмыкнула.

– Повреждений нет. Одни ушибы и легкое сотрясение. К концу недели можно выписывать.

Я, скосив глаза, также осматривал свое новое тело. Днем гораздо лучше видно, чем ночью. Должен же я знать, куда меня занесло. Вроде бы ничего. Титьки небольшие, но упругие, не отвислые, словно вымя у одной шоу – балерины. Груди – опять донеслась возмущенная эмоция. Да откуда это все долетает? Надо разобраться позже. Живот идеальный плоский. Ноги ровные красивые. Даже вздувшиеся от тряпок и ваты в лобковой части панталоны с начесом не портили впечатление. Между прочим, и резкой надоедливой боли внизу живота нет. И как же девчонки такое терпят? Ума не приложу. Все – то у них не так, как надо. С причудами, да вывертами разными. Бедненькие…

– Воронцова, будешь жить долго, и, полагаю – счастливо. Здоровья у тебя на отделение хватит, да еще на хозвзвод останется, если самой не надоест. Принимаем микстурочку, завтракаем. И прием посетителей. Недолго, – напомнила врач. Я обреченно делал все, что было положено в таком случае. Даже мой поход в туалет типа сортир, отмеченный на плане буквами «мэ» и «жо», уже не вызывал чересчур негативных эмоций. И писать по ихнему, тоже вроде ничего. В то же время меня не покидало предчувствие, что это далеко не все потрясения, которые мне предстоит пережить. Хотя, чем еще можно удивить меня, когда я оказался в другом теле. Так и произошло.

Дверь в палату открылась, и вместе с Галиной Петровной вошел военный. Все бы ничего. Да только вот форма на нем была образца тридцатых годов. И цвет петлиц васильковый. Боже мой. Мне конец. Это НКВД. Почему – то кажется, что этот самый настоящий майор. А эта контора весьма серьезная. Вроде бы врагов народа ловила. А если я сразу признаюсь во всем, может срок скостят? Только вот еще не решил, немецким или английским шпионом записаться?

– Ну, курсант Воронцова, как настроение? Лежи, лежи. Сегодня тебе можно начальство принимать в неформальной обстановке.

Мать честная, а я не знаю, как его и зовут, и вообще, и кто такая эта Воронцова. Если она курсант, то, получается, я в том месте, где чему – то учат. Кошмар. Я же ничего и никого здесь не знаю. Запалюсь. Как пить дать запалюсь. Но надо реагировать. Как там, в фильме «Иван Васильевич меняет профессию», – молчит проклятый. А у меня, получается – меняю тело и молчу. Ха -ха. Но, совсем не смешно.

– Все хорошо, товарищ командир…- неожиданно писклявлю в ответ. И делаю попытку улыбнуться. Ничего путного не получилось. Оскал Франкенштейна добрая улыбка младенца по сравнению с моим выражением физиономии. Мда -а, ну и голосок. Только ворон отпугивать, или маленьких детей от банки с вареньем. Опять откуда – приходит эмоция возмущения. Да, что же это такое, в самом деле? Дадут мне спокойно помереть сегодня? Майор делает усилие, чтобы не упасть со стула в обморок от моего ярко выраженного дружелюбия, и платочком вытирает выступившую испарину на лбу.

– Ох, и напугала ты меня Воронцова. Вечно с тобой разные казусы происходят. Ну, все равно, скоростное вождение грузового автомобиля по пересеченной местности мы решили засчитать. Твоей вины нет. Кстати, и наш начмех на тебя за разбитую машину не злится. Почти. Да и пустяками обошлось. Ну, там радиатор заменили. Стартер с генератором. Рулевую колонку. Передний мост слегка погнулся. Еще рама в трех местах треснула. А кузов? Так мы давно его хотели на новый заменить. Кардан, тоже никуда не годен был. А это повод новый поставить. А если днем ездить, так фары и не нужны совсем, – майор замялся, – вообщем так. Воронцова, скоро тебе пилотирование предстоит сдавать. Ты уж, постарайся, как нибудь. А то наш инструктор по летной подготовке вместе с механиком и техниками рапорта о переводе в другую часть собираются подать. Хоть в Китай, хоть к черту на кулички, но чтобы подальше отсюда. Ты постарайся хотя бы самолет посадить. А если, что – шасси или консоли заменим – не впервой. Это уж такой пустяк. Ну, вот тебе подарок от всего преподавательского состава. – Майор торжественно положил на тумбочку просто огромную коробку шоколадных конфет.

Ой, как здесь любят эту самую Воронцову! Да кто же она такая, в самом деле? Вопросов у меня все больше, и пока ни одного ответа. После ухода майора не прошло пяти минут, как ко мне в палату ворвалась толпа девчонок. Причем, все они в форме тридцатых годов. Ага, стало быть, однокурсницы этой самой мадам, виноват – мадемуазель. Хотя, писали, сами французы это обращение из – за жалоб феменисток отменили. Вот идиоты! Красиво же звучит. Девчонки сразу же окружили мою кровать.

– Лелька! У нас вся школа второй день на ушах ходит, машину вдрызг! – наперебой начали выкладывать новости, – да, а, мотоцикл с коляской уже починили. Люльку теперь намертво приварили к раме. Только снарядом отбить можно. Ох, и умора была, когда она отвалилась вместе с инструктором. Ты дальше поехала, а он на коляске в речку угодил. Начмех с преподавателями по летной подготовке на радостях напились. Недельный запас спирта выдули паразиты, и ни в одном глазу. Как узнали, что тебя до конца недели здесь продержат, гармошку с балалайкой принесли, и на рембазе пляски устроили! Товарищ майор за нарушение дисциплины им разгон устроил, так они черти полосатые только рады. Мы еще готовы и взыскание получить, говорят, только лишь бы свобода не кончалась.