Царь Федор. Таймлайн - Роман Злотников

Из-за войны все прожекты преобразования страны оказались похоронены, поскольку основная масса активных людей сублимировала свою преобразовательную энергию участием в военных действиях и последующем освоении вновь присоединенных земель. Действия же руководства страны в войне вроде бы совершенно сняли с повестки дня вопрос совершенствования государственного управления. Вследствие этих, а также и иных причин, в основном личного характера, «Челобитная сотня» распалась.

После первой, наиболее массовой зачистки территорий от «нечестивых агарян», закончившейся весной 1686 года, иррегулярные и вассальные войска отправили домой, удоволив кочевников и горцев скотом, конями и рублем денег на каждого. А мурзам да вождям — по трем и по десяти.

В 1687 году был разработан масштабный проект реконструкции Царьграда и строительства портов и дорог во вновь присоединенных землях. По самым скромным подсчетам, этот проект втрое, а то и вчетверо превышал возможности русской казны. Но, несмотря на ожесточенное противодействие приказа Большой казны, он был-таки принят к исполнению.

Главные же сражения в эти три года развернулись между дипломатами. Причем особую активность проявили иезуиты. Столь чудовищного и, главное, молниеносного разгрома османов, столетия угрожавших христианскому миру, никто не ожидал. Поэтому все пребывали в некоторой растерянности. Кроме иезуитов, сразу же понявших, какое значение имеет появление на месте османов могущественной православной империи и насколько сложившаяся ситуация опасна для сохранения влияния Престола святого Петра. Так что они предприняли все усилия для вбивания клина между союзниками. И Леопольд I, поначалу пришедший в восторг от исчезновения с границ Священной Римской империи турецкой угрозы и собиравшийся заключить мир на любых условиях, предложенных русскими, сыгравшими в сем исчезновении главную роль, был тут же взят в оборот. А настраивать против русских венецианцев и французов не было никакой необходимости — они и так были настроены резко негативно.

Однако нет худа без добра. Вследствие очевидного участия как Святого престола, так и просвещенной Европы в явных и тайных действиях, направленных супротив страны, российское общество охватил порыв единства. Фрондеров из университетской профессуры и иных представителей образованного слоя, коим надуло в головы вызывающих идей из-за западной границы державы, внезапно обуял патриотизм. И в пику вольнодумной Франции среди русских интеллектуалов стало модным подчеркивать свою религиозность и приверженность православию. Подобные настроения оказались столь сильны, что более сорока ученых-иностранцев, работавших в русских университетах и академиях, демонстративно перекрестились в православие. В среде же церковнослужителей эти настроения привели к тому, что все наиболее сильные богословы, ранее активно полемизировавшие друг с другом, заключили негласное перемирие и переключились на яростное противодействие внешним оппонентам. Ну или как минимум направили свои силы на установление тесного и живого взаимодействия с православным клиром вновь присоединенных земель.

В 1689 году русские закончили разбираться с захваченными землями и очисткой островов Эгейского моря и, поскольку султан, отбиваясь от персов, упорно не соглашался на подписание не то что мирного договора, но даже и перемирия, провели десантную операцию в Эгейском и Мраморном морях, захватив Смирну и Изник и двинувшись в направлении Бурсы. А другая армия, численностью 45 тыс. человек, состоявшая из вновь призванных на службу кочевников и вассальных горцев Кавказа, вступила в Мингрелию, Осетию и Аджарию. Еще одной косвенной причиной возобновления боевых действий было то, что в сентябре на Балканах появился единственный сын и наследник царя Ивана V — сержант артиллерии Борис Годунов. Он просто рвался в бой и был сильно раздосадован тем, что опоздал к главным битвам.

В 1690 году умер Иван V, и корона перешла к его сыну — Борису II. Иезуиты было воспрянули, но вступивший на престол взамен свергнутого в начале года Мехмеда IV Авджи султан Сулейман II наконец-то согласился подписать с русскими перемирие, несмотря на то что прописавшиеся у него при дворе иезуиты изо всех сил убеждали его не делать этого. Однако русские на западе уже продвинулись до линии Сегюд — Кютахья — Ушак, захватив и первую столицу османов — Бурсу, а на севере взяли Карс. Так что затягивание с перемирием могло привести к полному краху. Этим же летом окончательно определились и с западной границей. Священная Римская империя получала Трансильванию, Сербию, Боснию и Албанию. Вскочившим в последний вагон венецианцам достались Далмация и Ионические острова, России же отошли Молдавия, Валахия, Болгария и вся остальная Греция. На востоке граница русских владений по договору начиналась от устья реки Сакария, от Сегюда поворачивая к Кютахье и далее к Ушаку, затем долиной реки Большой Мендерес спускалась к Эгейскому морю. Иезуиты, заправлявшие в посольствах Священной Римской империи и Франции, поняв, что удержать османов в войне не удастся, специально поддержали эти запросы России. Расчет был на то, что османы никогда не согласятся с одномоментной утратой двух столиц — блистательного Истамбула и древней Бурсы, и русские получат на Востоке постоянную головную боль. Захваченный же Карс русским под давлением тех же французов и пристегнутых к ним иезуитами цесарцев пришлось вернуть. Так что граница на юге пролегла по линии Чылдыр — Батуми. Кахетия, Картли, Армения и практически вся Месопотамия перешли к персам. Французам же был обещан Египет, буде они его все-таки когда-нибудь захватят.

Иезуитам удался и еще один ход конем — с русскими было подписано только перемирие, а со всеми остальными новый султан подписал полноценный мирный договор. И то, что Леопольд I спокойно принял эту несправедливость, изрядно обидело русских. Впрочем, к предательству союзников русские были готовы, чай, не первый раз цесарцы так поступили, так что никакого шока не было. А вот в отношениях между Священной Римской империей и Россией на радость французам появилось заметное охлаждение.

Царь Борис II принял страну в довольно плачевном состоянии. Несмотря на великую победу, финансы были в совершеннейшем расстройстве. Как выяснилось, царь Иван V сильно уступал своему батюшке в искусстве управления государственными финансами. Что, кстати, показало и принятие амбициозной программы восстановления и перестройки Царьграда и остальных присоединенных земель. Поэтому итогом войны стал первый в российской истории масштабный финансовый кризис. Причины его были не столько объективными, сколько являлись следствием допущенных ошибок. Перед началом войны бюджет страны находился в блестящем состоянии, поэтому Иван V не стал, как всегда делал его батюшка, продавливать на Земском соборе чрезвычайный военный налог. Он счел, что накопленного запаса, а также полученных трофеев будет довольно для успешного исполнения всех намеченных планов. Но война и развернувшиеся переселенческие и строительные программы быстро сожрали все финансовые запасы, махом проглотили трофеи и ввергли казну в большие долги. Курс ассигнаций, ранее менявшихся на серебро по номиналу, упал втрое.

Армия тоже была не слишком довольна, ибо по причине расстроенных финансов по окончании войны войскам не было выплачено никаких премий, как это было заведено в правление Федора II, которое все уже начали именовать Золотым веком. Впрочем, этот вопрос в существенной части удалось снять, увеличив размер испомещений для дворян более чем в два раза от тех, что практиковались при Федоре Великом. К тому же поместья выделялись во вновь завоеванных землях, то есть уже с крестьянами. Однако это породило конфликты с молдавским и валашским господарями, на землях которых появилось по несколько тысяч дворян, вассальных не им, а напрямую московскому царю. Затеянное одновременно с началом войны строительство шести крупных каналов привело к тому, что уже к 1692 году все шесть строек практически остановились вследствие полного отсутствия денег в казне и истощения запасов царевых хлебных складов, истраченных в том числе и на переселение. В 1693 году в семи северных губерниях случился голод.

Программа переселения на вновь завоеванные земли русских людишек также забуксовала, причем не только из-за отсутствия средств, но и из-за активного противодействия общин. Как и предупреждал царь Федор Великий, идти в даточные людишки и отправляться в дальние края, в тяжелый жаркий климат люди не шибко хотели. А принудить их было весьма сложно, ибо, в отличие от французских и немецких, русские крестьяне не были закрепощены и все переселения до сих пор осуществлялись не как перевод крепостных из одной крепи в другую, а по традиции посошного войска. Мол, царь требует от земли встать миром и помочь укрепиться на новом месте. Пока авторитет царя был высок и никаких сомнений в его праве требовать сие в обществе не возникало — все было нормально, а как в стране начались нестроения, финансовые проблемы и так далее, авторитет центральной власти пошатнулся — и возникли проблемы. Ибо юридически крестьянин был вполне защищен от произвола, поскольку имел на руках юридический договор (порядье) с лицом, распоряжающимся землей, — дворянином, монастырем, а черносошные, через соответствующие приказы, с самим царем. И хотя на новые земли, как правило, отправлялись вновь образованные семьи, главы которых зачастую еще не имели собственного порядного договора (договор заключался с главой семьи, все остальные ее члены — жены, дети, братья и прочие, не были обременены подобными ограничениями), заставить крестьянина заключить порядье против его воли также было невозможно. Либо требовалось прямое принуждение, ни традиций, ни механизмов коего после царя Федора в распоряжении ни власти, ни дворянства не существовало. Тем более что совсем недалеко, в давно присоединенных и за прошедшее время довольно-таки обустроенных землях — Сибири, причерноморских, приволжских, прикаспийских и приуральских степях свободной земли еще было до черта! Впрочем, около четырехсот тысяч душ на новые места переселить все-таки успели. До смерти Ивана V народишко бунтовать побаивался. Кровь-то батюшкина — и отказавшиеся переселяться на северные берега южных морей вполне могли бы поехать куда-нибудь на южный берег, но уже Северного Ледовитого океана.