Тельняшка - моряцкая рубашка - Марк Ефетов

Когда война кончится? Как будто я мог на это ответить. Я сам об этом сколько раз отца спрашивал. Самому хотелось и поесть и согреться. Хотя у нас куда лучше было, чем у того малыша: отец с нами и работает. Паёк какой-никакой, а получает. Рыбы наловит - тоже еда неплохая. От орудийной стрельбы стёкла в окне вылетят, отец фанерой забьёт. Отец - он всё умел, всё мог. А на мой вопрос, когда война кончится, у него всегда один ответ был:

- Когда беляков и всю нечисть в море скинут, тогда и кончится.

К этому делу и шло...

Уже проскакали по улицам нашего города на приземистых лошадёнках красногвардейцы в островерхих шапках-будёновках. Теперь мама не вскакивала по ночам, заслышав на лестнице шаги, и не говорила отцу: "Не за тобой ли, господи!"

В нашем городе уже кое-где вместо коптилок загорелись электрические лампочки. А там дым пошёл из больших труб: заводы заработали.

Но вот на обувной фабрике никак не могли пустить в ход одну машину. Хоть убей, не получалось. Машина заграничная, запасных частей к ней не было. А снаряд с вражеского броненосца угодил прямо в цех Обувки. (Так мы промеж себя называли обувную фабрику.)

Что делать?

Рабочие ходят по кафельному полу цеха и стучат колотушками: стук-стук, клац-клац. Осень. Зима на носу. По снегу в школу в деревяшках не пойдёшь. Нужны ботинки и детям и взрослым.

Вот тогда в газете появилось большое объявление:

КОНКУРС

Государственная обувная фабрика призывала всех желающих испробовать свои силы, а вернее говоря, свою сообразительность - сделать такое изобретение, чтобы заработала главная машина, которая шьёт ботинки. Кто это сделает, тому премия - десять тысяч. Мне об этом сказал в школе Женя Ежин.

Он показал газету и предложил:

- Давай изобретём машину для Обувки. Десять тысяч. Деньжищи!

Женя зажмурился и мотнул головой:

- Давай! Денег - вагон и маленькая тележка. Давай! По рукам!

Я спросил:

- Зачем нам столько денег?

- Как - зачем? Наймём студентов, чтобы они за нас уроки делали. Это раз. Купим у спекулянтов золота и бриллиантов. Это - два. И главное удобство, ты подумай, - никогда работать не будем. Сказочная жизнь!.. Потом...

- А машину как починить? - спросил я.

- "Как-как"! Ты же учился у Емельяна Петровича шить ботинки! Учился! А он самый лучший мастер в городе. Любые туфли или сапоги сделает, хоть на выставку. Он всё знает. Спроси. Разузнай. Потом бегом на Обувку.

- А Емельян?

- Что - Емельян?

- Как - что?! Ты, Женька, больно хитрый. Если Емельян Петрович может машину починить, то сам он её и починит. Нужны мы ему очень!

Женя хлопнул себя по лбу:

- Дурья твоя башка! Зачем же ему машину чинить, чтобы она нашила ботинок на весь город и у него заказчиков отбила? Где ему выгода? Он же эти десять тысяч у себя заработает. У него от заказчиков отбоя нет.

- Да, - сказал я, - от заказчиков отбоя нет.

- Ну, понял теперь? Так давай чини машину, бери десять тысяч - и, чур, пополам. Денег будет вагон и маленькая тележка. По рукам, а?

Жене я ничего тогда не сказал, но к дяде Емельяну пошёл. Хотел рассказать ему о конкурсе. Только на его двери увидел петушка. Это у него такой самодельный замок был - железный петушок.

Заходил я и поздно вечером, после уроков. Мы тогда в три смены занимались и домой приходили, когда уже спать пора. Так вот и вечером петушок был на двери, и утром.

Что случилось? Никогда Емельян Петрович так надолго не отлучался. Заказчики целый день ходят - всё мастера спрашивают. Я не знаю, что им отвечать. Вот беда! Но вышло, что никакой беды не было. Оказывается, дядя Емельян день, ночь и ещё день провел на Обувке. Он там к этой самой машине приспособление придумывал. И придумал. И десять тысяч получил. Новенькими деньгами.

А деньги в те времена, надо сказать, были нехитрые. Бывали даже такие, что их на длину мерили. На большом листе бумаги напечатаны квадратиками деньги, как теперь почтовые марки печатают. Только те деньги были размером побольше марок и без зубчиков. Ножницами половину денег отрежут и идут с ними на базар. Назывались эти деньги "керенками". А Емельян Петрович получил другие деньги - наши, советские. Но и они не так уж хорошо были напечатаны, и бумаги-то хорошей в те времена не было. Сложены были деньги бумажка к бумажке. Номер за номером. Чуть липкие от краски и краской же пахнут. Положим, на одной десятирублёвке напечатано КИ 794228, и на следующей обязательно КИ 794229...

Деньги эти были в пачках, как кирпичики. Дядя Емельян мне их показывал. Кирпичи из денег твёрдые и тяжёлые. Только гнутся. И обёртка при этом лопается.

Теперь на Обувке задымили трубы. А вскорости отец принёс мне новые ботинки. Как раз вовремя: назавтра выпал первый снег, и без ботинок я бы не смог из дому выйти.

Все школьники нашего города получили по паре ботинок. Потом фабрика стала выпускать обувь для взрослых.

ДЕНЬГИ

У Емельяна Петровича заказчиков поубавилось. В городе начали открывать магазины. И то, что раньше можно было достать только у спекулянтов - на рынке или в тёмных подворотнях из-под полы, - теперь продавалось в магазинах. И стало теперь проще купить новые ботинки, чем чинить старые.

Но Емельян Петрович без дела не сидел. Когда не было заказов по сапожной части, мастерил что-нибудь - изобретал. Опустят ему в ящик на двери газету или письмо, и сразу же у него над столом флажок выскакивает. А на флажке красной краской написано: "Почта".

Я очень любил изобретения дяди Емельяна. Но самым интересным казалась мне его денежная машина.

Десять тысяч премии он, как известно, получил десятирублёвыми бумажками... Тысячу десятирублёвок. И все новенькие.

Часть этих денег Емельян Петрович истратил, а для оставшихся построил станочек, в который и заложил все свои новые десятирублёвки.

Тут надо сказать, что любое своё изобретение дядя Емельян любил, как он говорил, оформить. Рамку ли сделает, замок на двери, тросточку обязательно с выдумкой. Чтобы красиво было и как-то по-особенному, на другие такие же вещи не похоже.

Вот так он сделал и этот денежный станочек. Со стороны глядя - хитрая машина: рычажки всякие, ручки да кнопочки. А станочек этот был такой: крутануть разок ручку - и выскакивает новенькая десятирублёвка. А взамен, чтобы уровень бумажек не снижался, надо опустить в щель такой же, как деньги, листок чистой белой бумаги. Сколько раз я видел, как утром, собираясь на рынок или в магазин, дядя Емельян крутанёт пару раз ручку, выскочившие деньги засунет в карман и скажет:

- Хорошо машина работает.

Он и мне позволял иногда крутить ручку денежной машины. Мне это очень нравилось. И один раз он сказал:

- Приходи завтра. Я пойду в магазин пальто себе на зиму покупать. Накрутишь мне денег из машины.

Назавтра к нему зашёл как раз Женькин отец, Илья Григорьевич Ежин. Он-то и увидел, как я ручку кручу, чистую бумагу подкладываю, а Емельян Петрович новые десятирублёвки подбирает. Они ему прямо в руки летят.

Ежин расправил усы, кашлянул:

- Изобретаете, Емельян Петрович?

- Помаленьку. Наше дело такое - мастеровое.

- Д-да. Ловко придумано. А ну, малый, крутани ещё разок.

- Чего ему крутить, - сказал дядя Емельян. - Две сотни он мне выкинул. Хватит. Сегодня больше не надо.

- А поглядеть можно? - спросил Ежин, а сам уже тут как тут у самой машины: чистые листки бумаги щупает, в машину закладывает, охает, кряхтит.

- Смотрите, смотрите, - говорит Емельян Петрович. - Только руками не трогайте. Штука тонкая, сломаться может.

- А она не портится?

- Пока не случалось.

- Ну я вас прошу, дорогой Емельян Петрович, скажите мальчику, чтобы крутанул ещё разочек. Вам же лишняя десятка не помешает. Завтра же у вас расходы будут? Какая вам разница! Прошу вас!

- Крутани, мил человек, - говорит мне дядя Емельян. - Только бумажку подложить не забудь, а то десятка не выскочит.

Я вижу всё это, стараюсь не смеяться, а щёки сами так и пляшут, рот растягивается - сдержаться тяжело. Но держусь.

Опускаю в щель бумажку, кручу ручку - и прямо в протянутые руки Ежина вылетает, как птица, десятирублёвка.

Ежин оглядывается, делает шаг назад, плюхается на стул, снимает картузик и вытирает лоб. Он у него мокрый.

- Д-да, здорово сработано.

- Как есть ничего мудрёного... - говорит дядя Емельян. - Вы с ботинками? Простите, сейчас не чиню. На углу коопремонт открылся. От обувной фабрики. У них машина подмётки пришивает. Не оторвутся. Сам им машину эту чинил. Сходите.

Я слушаю этот разговор и понимаю, что дело не только в коопремонте, а в том, что Емельян Петрович ни за что не хочет работать на этого буржуя.

Что с того, что он называется красным специалистом! Мы-то знаем, что он всё равно буржуй: изо всех сил старается так жить, чтобы другие на него работали, а он только загребал деньгу и копил рублик к рублику.

Ежин молчит. Ему теперь не до ботинок. Ежину жарко, душно. Он делается каким-то лиловым, и всё лицо у него блестит. Будто только что из бани. Кряхтит, отдувается и сразу не говорит, а выкрикивает: