Дева и цыган - Дэвид Герберт Лоуренс

— Не съешь ли заодно и мое?

— Спасибо! — рассеянно бросила раздосадованная девушка и все с тем же напускным безразличием надку­сила тетино пирожное. Но тут же, будто спохватившись, добавила: — А вам и вправду не хочется?

Теперь у нее на тарелочке красовались два пирожных. Люсиль побледнела как смерть и склонилась над чаш­кой. Тетя же позеленела от злобы, но внешне являла пол­ное смирение. И в разгар этого предгрозового затишья грузно восседавшая на своем троне бабушка, не чуя об­щего настроения, изрекла:

— Коли завтра ты, Люсиль, едешь на машине к мысу Бонсалл, захвати от меня письмецо к леди Чванинг.

Люсиль лишь вздохнула и искоса укоризненно взгля­нула на слепую старуху. Леди Чванинг — глава семейства, жившего на мысе Короля Карла, — всякий раз упоминалась бабушкой в угоду гостям.

— Хорошо, непременно передам.

— На прошлой неделе она мне так услужила — прислала со своим шофером сборник кроссвордов.

— Но ведь вы ее уже поблагодарили! — воскликнула Иветта.

— Я бы хотела послать ей записку.

— Так можно почтой! — не выдержала и Люсиль.

— Нет, нет, я хочу передать ее с тобой. В прошлый раз леди Чванинг навещала меня и…

Словно стая глупых мальков, пораскрывали рты молодые гости, а бабушка все говорила и говорила о леди Чванинг. Тетя Цецилия сидела молча. Девушки знали наверное: ее сводит с ума, лишает чувств и сил недавняя стычка. А может, бедняжка молилась.

К великому облегчению девушек, гости скоро ушли. Как намучились сестры за этот вечер. Тогда-то и приметила Иветта в старухе, на первый взгляд казавшейся воплощением материнства, жесткую и неуемную волю к власти. Бабушка глубоко вдавилась большим своим телом в кресло; красное одутловатое лицо, испещренное старческими крапинами, неподвижно; кажется, бабушка дремлет, но запечатлелось на бесстрастном, словно маска, лице что-то непоколебимое и беспощадное. Даже в покое проявлялась ее чудовищная деспотичность. Откроет бабушка глаза, пожует губами и начнет выспрашивать все до мелочей о Лeo О'Скопилли. Пока же она в полузабытьи, в старушечьих грезах. Но вот она заговорит, пробудится ее мысль, ненасытное любопытство к чужой жизни, и посыплются нескончаемые вопросы. Иветте вспоминалась старая жаба: та сидела на летке улья, и, как только появлялась пчела, жаба с непостижимой быстротой заглатывала ее. Иветта как зачарованная смотрела на жабу. Неужто весь пчелиный рой окажется в этом кожистом чреве, похожем на тугой кошелек? И так из года в год пожирала гадина одно поколение пчел за другим, и не суждено им было расправить крылышки и познать прелесть весны. Иветта позвала садовника, тот прибежал, разъярился и убил жабу камнем.

— Ишь, тварь поганая, полакомиться захотелось? Этак ты нас и вовсе без пчел оставишь!

3

Следующий день выдался серый и унылый, дороги развезло — недели две лил беспросветный дождь, — однако молодежь все-таки отправилась на мыс Бонсалл. Бабушкину записку они, конечно же, не взяли. Пока старуха взбиралась по лестнице после завтрака, внучки с друзьями незаметно выскользнули на улицу. Ни за что на свете не поедут они к этой леди Чванинг! Не ведала, не гадала безобидная вдова мелкого дворянина-врача, что станет ненавистной для молодежи.

Шестеро юных мятежников весело катили по дороге, из-под колес во все стороны летела грязь. Читалась однако, на молодых лицах и какая-то озабоченность. В конце концов, какие они мятежники! Родители отпустили их на волю, предоставили самим себе, и нет никаких преград, запретов, запоров. Ключи от их судеб в их собственных руках. Но что с ними делать — вот забота!

Ломать тюремные решетки куда легче, чем открывать двери в неведомое, — вот к какому огорчительному выводу пришли молодые люди. Взять хотя бы бабушку. Не прикажешь ведь несчастной старушке: «Ложись и помирай!» Безусловно, она всем в тягость, но она не чинит зла. И поэтому и ненавидеть ее просто подло.

Итак, молодые люди отправились на пикник, и на­строение старались поддерживать самое развеселое. Вольны делать все, что придет в голову! Но в голову, конеч­но, ничего не приходило. Они сидели в машине и пере­мывали косточки соседям, да еще парни пытались не­уклюже заигрывать с девушками. Удавиться от такого веселья! Вот бы им что запретили, а они возьми да ослу­шайся. Так нет же, отказались везти записку — и все ос­лушание. Да и то настоятель их в душе, наверное, и ко­рить бы не стал. Не очень-то привечал он семейство леди Чванинг.

Проезжая угрюмыми деревушками, они нестройно, перескакивая с одной на другую, запевали новомодные и, как казалось, веселые песенки. В предвечерней тени придорожных дубов и на опушках попадались лани, ко­сули — их словно тянуло к людям.

Иветта упросила остановиться — ей захотелось поговорить со зверями. Девушки в высоких сапогах повыскакивали на мокрую траву. Лани следили за ними, но смотрели без страха. Вот неспешно отошел самец, голо­ва его запрокинулась под тяжестью рогов. А самка, чут­ко прядая ушами, легко поднялась с травы и увела за собой детенышей, лишь когда девушки подошли едва не вплотную.

— Какие они грациозные и красивые! — воскликнула Иветта. — Трава мокрая, а они лежат себе — хоть бы что!

— Надо ж и им иногда прилечь! — рассудила Люсиль. — И под деревом не так уж и сыро! — Она оглядела примятую траву.

Иветта подошла, пощупала землю.

— Пожалуй. Даже тепло, — неуверенно согласилась она.

Лани вновь собрались вместе чуть поодаль и застыли в предзакатной тени. Луговина и лес спускались к быстрой речушке, а за перильчатым мостиком раскинулась обширная дворянская усадьба. Над иными трубами курился голубой дымок. А за усадьбой темной с пурпуром стеной вздымался лес.

Девушки молча стояли и смотрели, взявшись за руки, подняв меховые воротники. Высокие сапоги с широкими голенищами надежно защищали от сырости.

Внизу на серых стенах приземистой усадьбы играли розоватые блики. Лани маленькими кучками стояли совсем рядом, под кронами вековых деревьев. Так кругом было покойно, так безыскусно, так печально.

— Где-то сейчас хозяин-герцог? — нарушила молчание Элла.

— Да уж, конечно, не здесь, — ответила Люсиль, — где-нибудь на юге, за границей.

С дороги позвал автомобильный гудок и донесся голос Лео:

— Поторапливайтесь, ребята! Нам еще на мыс надо, а потом в Амбердейл, к чаю успеть.

Снова залезли они в тесную машину, ноги у них во время прогулки застыли. Промелькнул лес, шпиль тихой церквушки. Миновали широкие ворота, за ними — мост. Дальше начинались каменные дома большой деревни, стояла она у самой реки. Трудно и долго ехали по раскисшей дороге. За крупными скалами не видать солнца. Слева бежит говорливая река, справа — либо утес, либо лесистый холм.

Кроны деревьев склонялись над самой дорогой, она пошла в гору, и Лео переключил скорость. Медленно поползла машина вверх по белесой грязи. Наверху склона прилепились каменные домики деревушки Глиняный Холм, там на перекрестке с давних времен сохранилось распятие, стоявшее на приступке. От домов доносился аромат свежих булочек. Все дальше, все выше забиралась машина, с крутых, осыпающихся склонов ей кланялись поникшие от дождя деревья и папоротник. Но вот раздвинулись крутые холмы, нет больше деревьев, лишь чахлые былинки на невысоких, сложенных из тесаного камня межах-оградах. Они подъезжали к мысу Бонсалл.

Некоторое время молчали. По обочине дорога поросла травой, дальше бежала низкая каменная ограда, а по самой хребтовине холма вилась, поднимаясь к вершине, тоже сложенная из камня стена. Она словно подпирала низко нависшее небо.

Машина вырвалась на голую вершину, под самый купол серого неба.

— Ну что, остановимся на минутку? — крикнул Лео.

— Конечно! — разом воскликнули девушки.

Снова вылезли из машины, осмотрелись. Места эти они прекрасно знали. Но уж так повелось: приехал на мыс — непременно погляди окрест.

Холмы внизу — точно костяшки сжатых в кулак пальцев. Долины — как впадинки меж ними, тесные и мрачные, больше похожие на ущелья. Вот из скалистых глубин, словно из преисподней, клубами повалил дым — то медленно шел на север поезд. До вершин долетал дробный с тук колес, множимый раскатистым эхом. А вот глухой знакомый удар — взрывают в карьере.

Непоседа Лео уже торопил в обратный путь:

— Ну что, поехали! А то к чаю в Амбердейл не успеем. Или, может, где ближе перекусим!

Но все предпочли Амбердейл.

— Какой дорогой вернемся? Верхней, через перевал, или нижней?

Всякий раз перед ними этот выбор. Наконец решили, что поедут через перевал.

И машина отважно двинулась вперед. Они взобрались на самую хребтовину, выше — одно лишь небо. А внизу мелькали «костяшки» и «впадинки» холмов и долин. Внизу — весь мир. А здесь только голые вершины да сочно-зеленая трава по склонам. Как вены на руке, ветвились старые каменные ограды-межи, местами они уже порушились, кое-где видны следы былых свинцовых разработок и рудников. Вон каменный фермерский дом на отшибе, ощетинившийся редкими куцыми деревьями. Вдалеке серые каменные квадратики домов почти сливались — там деревня. На полях паслись унылые отары черных овец, все тихо и недвижно. Крыша Англии! И как всякая крыша — холодная, безжизненная. А под крышей этой теснятся графства.