Корректировка 2 (СИ) - Ледов Вадим

Несколько раз поезд останавливался на станциях, я запомнил Ростов.

С нашего вагона никто не выходил и не садился, но проводник по инструкции, во время остановки поезда, должен стоять в проходе. Я помог девушке отворить тяжелую входную дверь и спустить трап. Нашему последнему прицепному вагону не хватило платформы, пришлось приподнять трап, освобождая ступеньки лестницы.

Потом мы стояли вместе с Лейлой, дышали легким южным воздухом. После того, как поезд трогался, возвращались в купе.

Так мы мило и протрепались всю ночь, пока на рассвете не заявилась сонная Мария. Хмуро глянула на нас.

— Воркуете голубки? — сказано было с таким подтекстом, что Лейла явно смутилась, а я предпочел ретироваться.

* * *

Я спал до обеда, Лев Маркович ушел к своим ребятишкам и мне никто не мешал. Но потом он вернулся со своим лучшим учеником Мишей Сахаровым, тощим, коротко стриженным, белобрысым, малолетним ботаном, с ушами, торчащими, как ручки у сахарницы. Они тут же засели за шахматную доску, предварительно спросив: не помешают ли они мне?

Вопрос звучал, как ультиматум и мне ничего не оставалось, как согласиться, мол, не помешают. Впрочем, спать уже не хотелось.

Некоторое время я сидел, то таращась в окно на мелькающую природу, то кидая взгляд на шахматную партию. Потом мне осточертело слушать их азартные комментарии, сопровождающие каждый ход, и я вышел из купе. Некоторое время стоял, пялясь в окно уже в коридоре, размышляя, чем бы заняться.

Лейла еще дрыхла после ночной смены, а бегающая туда-сюда Мария бросала на меня такие плотоядные взгляды, что впору было опасаться, что она что-нибудь у меня откусит своими выступающими зубами. Наверняка Лейла похвасталась перед ней своим чудесным выздоровлением при моем непосредственном участии, а женщины любят необычных мужчин.

Короче, я решил идти в вагон-ресторан. А что еще делать страдающему в вагоне дальнего следования?

В вагоне-ресторане, несмотря на раннее время, шел дым коромыслом, пассажиры угощались. За ближайшим столиком перед батареей бутылок сидело трое военных и пара дам. Через проход — семья: отец, мать и двое деток уплетали люля-кебаб, запивая лимонадом. И остальные ряды отнюдь не пустовали.

Куда бы сесть? И тут я увидел парня в какой-то странной военной форме. Рубашка цвета хаки, с короткими рукавами и забавными металлическими пуговицами, заправлена в такого же цвета брюки. На ногах высокие ботинки, которые теперь называют берцами. Только пряжка ремня обычная, со звездой. На плечах погоны с тремя лычками. Он сидел один за столиком, тоже с люля-кебабом и бутылкой вина. Парень был уже заметно датый. Мы встретились глазами.

— О! — сказал парень и призывно махнул рукой. — Присаживайся братан.

Выбора, в общем-то, не было и я приняв приглашение, сел напротив.

— Девушка! — крикнул парень официантке, на мой взгляд излишне громко. — Можно вас? Будешь что-нибудь заказывать? — обратился уже ко мне. — У них кроме люлей этих и котлет с супом ничего на обед нет. Вечером, говорят, приходите пировать.

Подошла официантка. В коричневом платье с белым передником и в белой же косынке на голове она походила на бутылочку кока-колы ёмкостью ноль тридцать три.

— Красавица, дай еще один бокал, — он вопросительно посмотрел на меня.

Я пожал плечами.

— Люля-кебаб пожалуйста и бутылочку нарзана.

Через полчаса я уже знал о нем все.

Парень оказался «кубашом», так называли себя военнослужащие проходившие срочную на «Острове свободы».

Служил недалеко от Гаваны, связистом.

Плюс сорок летом и плюс тридцать зимой. Малейшая царапина гарантированно загнивала — влажность сто процентов. В сезон дождей каждый день после обеда, как по расписанию — ливень, потом опять до вечера небо ясное. Поначалу, робы хоть выжимай к вечеру, потом привыкли. Хлебное дерево, бананы, кокосы, апельсиновый рай. Мулатки, отдававшиеся за десять кусков мыла. Местные песо, они называли «псами».

Тут я взял ответную бутылку.

— Мы там были полулегально. — рассказывал мне Стас (так звали моего визави), — Никаких документов, и даже погон не носили. В увольнения по-гражданке. И сходить заставили по-гражданке, а военник выдали только в Питере. «Но, хер вам на воротник. Форму привез в багаже и переоделся. И погоны присобачил. Пусть знают кубашей!»

В оконцовке беседы он показал мне сувенир — маленького сушеного крокодильчика и сообщил, что живет в Ленкорани. Это небольшой город на юге Азербайджана, двести километров от Баку у самой границы с Ираном.

Изумительное по красоте место, равнина между горами и морем, где урожай собирают два раза в год. Звал в гости и дал адрес, сказав, что живет с родителями в своем доме.

Я записал и обещал заглянуть при оказии. Расстались мы друзьями, почти братьями.

В Минводах два наших вагона отцепили от Кисловодского поезда и прицепили к Ростовскому. Дальше потянулся Северный Кавказ: Осетия, Чечено-Ингушетия, Дагестан.

Поздно вечером мы прибыли в Махачкалу.

* * *

Скорый поезд Ростов-Баку прибывал на первый путь Махачкалинского вокзала опоздав на час, в двадцать один пятьдесят пять, по московскому времени.

Спекулянты, как тогда называли коммерсантов, отправлялись в Баку по пятницам. В основном это были базарные торговки. Вечером выезжали из Махачкалы на ростовском поезде, чтобы в субботу, в семь утра быть уже в Баку. Выходные дни они проводили в хождении по магазинам, базарам и лоткам, где закупали товар. С субботы на воскресенье ночевали на вокзале, чтобы не тратить деньги на гостиницу, а вечером в воскресенье, уставшие и измотанные, эти бедолаги располагались, в скором поезде Баку-Ростов, занимая купейные вагоны целиком. Поезд отправлялся в шесть часов вечера, и в четыре часа ночи прибывал в Махачкалу, а в семь или в восемь эти скромные труженицы коммерции были уже на своих рабочих местах.

Вместе с трудовым спекулянтским народом на гастроли отправлялись и крадуны-кошелёчники.

Был вечер четверга душного и горячего лета. Хоть с моря и веял легкий бриз, на перроне вокзала, его дуновение почти не ощущалось.

Подошедший поезд вызвал среди отъезжающих обычную суету и ажиотаж, да и встречающие тоже не дремали. Как только подходящий состав стал тормозить, скрипя колодками и шипя пневмоприводами, к тамбурам вагонов с баулами, сумками и узлами тут же бросилась толпа народу, торопясь, будто поезд остановился тут случайно и спустя минуту, осознав ошибку, укатится дальше.

В тот день с бригадой махачкалинских ширмачей отъезжал на гастроли Эдик по кличке Грек, парнишка, в свои девятнадцать лет, уже верчёный как поросячий хвост. С ним вместе покидали родные края его кореша: Черныш Расписной, Равиль Заяц, Шамиль Скорик и Леха Амбал.

Бригаду знали далеко за пределами Дагестана. Все представители этого веселого сообщества были настоящими щипачами, кроме Амбала. Леха не был вором, но исполнял силовую часть работы — на отмазке.

Разбившись на пары (Амбал ехал один), босота нырнула в состав, и разбрелась по нему в разные стороны, чтоб занять места согласно купленным билетам и залечь, до поры отложив воровство. Правильный вор не работает, там где живет.

Все было, как обычно, кроме одного странного обстоятельства. Накануне, всех членов бригады позвал к себе на точку Кацо Резаный, старый грузинский вор — смотрящий над Махачкалой и вручил фототелеграфные снимки с портретом какого-то паренька. Прям, как на досках: «их разыскивает милиция». Попросив (он подчеркнул — это просьба) если, приметят в поезде эту рожу, цинкануть по братве ему. Сказал, что мусорские фото — не западло, потому что фраер крупно обнес воровской общак и надо бы с него получить.

* * *

— Тебя ищут, — сообщила мне Ева с тревогой в голосе.

— Кто? — удивился я. — И с какой целью

— Не знаю, — покачала она головой, — просто чувствую интерес… какие-то люди… сели в Махачкале… — она напряглась, — … один из них идет сюда.