Род-Айленд блюз - Фэй Уэлдон

Комплекс “Золотая чаша” построен в духе Художественного центра Гетти в Санта-Монике, то есть это вдохновенная копия древнеримской виллы — длинное низкое здание, колонны, бассейн, водяные лилии, вьющийся по стенам плющ, фасад облицован ослепительно-белым камнем, в Калифорнии все это было бы вполне на месте, но под сереньким небом Род-Айленда вызывает оторопь. Не радует глаз, а оскорбляет, сказали бы про этот архитектурный шедевр люди молодые и недоброжелательные, однако старикам нравится эта яркость, их греет мысль, что они могут провести свои последние дни среди этой роскоши, именно по этой причине местное общество охраны заповедной природы перестало устраивать демонстрации протеста и смирилось с существованием “Золотой чаши”.

Пока София летела в Бостон, с большим опозданием вырвавшись навестить свою бабушку, старшая сестра Доун и доктор Джозеф Грепалли, знаток человеческих душ и директор “Золотой чаши”, решали судьбу кровати, которая освободилась вследствие скоропостижной смерти спавшего на ней доктора Джеффри Роузблума. Окна в комнатах были распахнуты настежь, потому что рабочие уже отделывали помещение, белили потолки — доктор Роузблум был тайный курильщик и основательно их закоптил, — клеили на стены приятные обои в классическую бело-розовую полоску поверх прежних, с лиловато-кремовыми цветочками. Светлые обои можно наклеивать друг на друга много раз слой за слоем, не сдирая предыдущих, а вот яркие краски в сыром помещении могут проступить на новом слое. Можно спокойно клеить до пяти-шести слоев, но уж потом надо сдирать все до штукатурки, иначе обои начнут пузыриться, хотя такое случается в среднем раз в пять лет. Бело-розовые в полоску были всего лишь третьим слоем за двадцать два года существования “Золотой чаши”. Предшественник доктора Роузблума дожил в добром здравии и ясном уме до ста двух лет и тоже скоропостижно скончался на этой самой кровати. Матрас тогда был в хорошем состоянии, и начальство решило его не менять.

— Две скоропостижные смерти в одной кровати — это уж слишком, — заметил доктор Грепалли, человек добрый и щедрый. — На этот раз надо хотя бы матрас сменить.

— Кровать не виновата, что на ней умирают, — возразила сестра Доун, которая только притворялась доброй и щедрой, а на самом деле была злыдня и скупердяйка. — Доктор Роузблум курил, видите, как закоптил потолок; если бы у него была сила воли, нам не пришлось бы сейчас его заново белить. Я думаю, инфаркт спровоцировало какое-то легочное заболевание.

— Ах, сестра Доун, сестра Доун, — с нежностью сказал доктор Грепалли, — вам хочется, чтобы все жили вечно, не имели вредных привычек и никогда не болели.

— Конечно, — подтвердила она. — Зачем Господь позволил кому-то из нас жить дольше, разве не для того, чтобы в отпущенное нам дополнительное время мы обогатились новыми познаниями?

По ее глубокому убеждению, человек должен неустанно самосовершенствоваться, даже в самом преклонном возрасте нельзя давать себе поблажки.

В “Золотой чаше” жило около шестидесяти подопечных, которые называли себя — да и все окружающие их так называли — “друзья по чаше”. Желающим поселиться в пансионате должно было непременно исполниться семьдесят пять и они должны уметь жить в коллективе, это залог долгожительства. Слабосильные к настоящему времени сошли в могилу, остались только крепкие и жизнеспособные. Средняя продолжительность жизни друзей по чаше составляла девяносто шесть лет — завидный возраст, и все благодаря соответствию требований сестры Доун к физическому состоянию будущих обитателей и их характеру. Специальной подготовки у нее не было, она делала выбор, следуя собственному чутью. Ей было довольно одного взгляда: этот будет жить долго — добро пожаловать, этот нет — сожалеем, но у нас нет места.

Смерть, при всей своей неизбежности, вовсе не была повседневным явлением в “Золотой чаше”. Ее обитатели перемещались в пределах комплекса из одного корпуса в другой: сначала вы живете в коллективе (когда вам просто не хочется быть одному), потом вам необходимо оказывать небольшую помощь (вы сами не справляетесь с надеванием чулок), дальше вы начинаете нуждаться в уходе (вы сами не в состоянии поднести ложку ко рту), следующая ступень — полное обслуживание (вы уже не встаете) и, наконец, если вам сильно не повезло, интенсивная терапия (вы хотите умереть, но вас не отпускают на тот свет). Считалось в высшей степени желательным, чтобы семья переложила всю ответственность за переселяющегося в “Золотую чашу” на ее руководство. Слишком любящие родственники дурно влияют на душевное состояние престарелого пациента и понижают индекс продолжительности жизни в пансионе, гораздо лучше, когда о нем совсем забывают. Одна из самых удачных лекций доктора Грепалли была посвящена именно этой теме. Как учитель не любит родителей и обвиняет их в бедах детей, так и Грепалли относился к родственникам настороженно и не верил в искренность их чувств. Доктор был чуть ли не самое яркое светило в области разработки практических мер по продлению жизни людей преклонного возраста, выступал время от времени по телевидению и писал статьи для ежемесячного журнала “Счастливая старость”, которые потом перепечатывались в медицинских изданиях по всему миру. Обитатели “Золотой чаши” восхищались им и гордились. Так, во всяком случае, твердила ему сестра Доун.

Самый долгий срок пребывания пациента в “Золотой чаше” составил двадцать два года, рекорд краткости пребывания — пять дней, но эти пять дней сочли статистической аномалией и в выведении средних показателей не учитывали. За двадцать два года существования “Золотой чаши” ее покинули по собственной воле, а не ногами вперед, всего восемь человек. Обитателям “Золотой чаши” была обеспечена полная, насыщенная жизнь — естественно, относительно полная и насыщенная, но степень относительности была значительно ниже, чем в других учреждениях подобного рода, взимающих со своих подопечных столь же высокую плату. Впрочем, мало кто в округе мог соперничать с “Золотой чашей”, где вам предоставлялась возможность дряхлеть до полной немощи в одной и той же обстановке. Когда старики деградируют физически или умственно, их, как правило, вырывают из привычной обстановки и помещают в более подходящие их состоянию заведения, они теряют друзей, а часто и имущество, остаются в тесном замкнутом пространстве. В “Золотой чаше” вы наблюдаете смену времен года среди знакомых вам пейзажей, под знакомым небом и в назначенный вам срок тихо отходите в мир иной.

Джозеф Грепалли и сестра Доун слегка поеживались от холодного утреннего ветерка, который разгонял запах краски. В глубине души они были довольны: доктор Роузблум умер неожиданно во сне в возрасте девяноста семи лет, до ста не дожил, но каждый год сверх девяноста семи улучшает статистику. Неплохо, очень неплохо, хоть он и курил.

Матрас и кресло покойного — кстати, совершенно чистые — решено было отвезти в мебельную комиссионку; ведь если кровать, как считает доктор Грепалли, невосприимчива к личности спящего на ней человека, то кресло словно бы впитывает своего хозяина в себя, и когда тот умирает, оно проседает и мрачнеет.

— Какой ты романтик, Джозеф, — сказала сестра Доун, — и как я это в тебе люблю.

На ее взгляд, кресло выглядело превосходно. Она всеми силами старалась свести расходы до минимума, но надо, чтобы у Джозефа всегда было хорошее настроение, надо поддерживать в нем уверенность, что он все очень тонко чувствует и необыкновенно добр. И она согласилась, что новую мебель следует купить сегодня же в оптовом магазине.

“Золотая чаша” в высшей степени искушена в искусстве быстрого восстановления душевных сил и смены интерьера, что должно способствовать воцарению в вашей душе полного мира и гармонии, а также извлечению максимальных прибылей для заведения. По этой причине ни одна комната, ни один номер, ни одни апартаменты люкс не должны пустовать дольше трех дней, это предел. Но и раньше трех дней их заселять нельзя, даже сестра Доун с этим соглашалась, потому что дух усопшего все это время пребывает в помещении, поэтому там гуляют сквозняки, мысли у вас путаются, и вообще это к беде. Список желающих поселиться в “Золотой чаше” был длинный; чтобы завершить все дела и переехать сюда, иным требовался месяц, а то и больше, но плату полагалось вносить с того момента, как в освободившемся помещении заканчивалась подготовка к приему нового жильца. Так скорее выветривается дыхание смерти, гнетущее чувство пустоты, вызванное смертью. Это как с походами к психоаналитику: сам факт, что вы уже внесли плату, оказывает благотворное, целительное воздействие. То, что не умещалось в сознании, становится обыденным.

Заново отделывались также ванные и уборные; Джозеф побаивался зеркал — вдруг новый обитатель посмотрит в зеркало и увидит там своего предшественника? Зеркала на такое способны, считал Джозеф Грепалли. У них есть память, свой собственный взгляд на мир. Все старые лица похожи одно на другое, однако не все их обладатели готовы с этим согласиться. Джозеф любил давать волю фантазии. Сам он был доктор филологии, его отец, доктор Гомер Грепалли, знаменитый врач-геронтолог и психоаналитик, завещал сыну “Золотую чашу”, и тот сделался специалистом во всем, что необходимо знать руководителю такого заведения. У сестры Доун был диплом, позволяющий ей работать в области гериатрической психиатрии, руководству “Чаши” этого было вполне достаточно.