Тому кто знает - Даниил Курсовский

Успокоившись, она еще раз оглядела свой третий «А», теперь уже не с целью приструнить кого-либо взглядом или жестом, что она умела делать очень хорошо, а желая молча поблагодарить этих мальчиков и девочек за то, что они такие.

 Такие, о которых любой учитель может только мечтать.

- Ну что, ребятки, мне очень приятно видеть вас отдохнувшими и нарядными, но лето уже позади, и впереди у нас целый учебный год. – начала Антонина Николаевна. – Нам предстоит много потрудиться, узнать много нового, интересного, вместе с авторами умных книжек побывать в разных странах, и я думаю, что наше путешествие к знаниям будет очень полезным для нас всех!..

Подобную речь первого сентября Антонина Николаевна произносила уже далеко не в первый раз в своей жизни, но реакция этих детей ее удивила.

Они набрали побольше воздуха, закричали «Ура-а!» и дружно зааплодировали, как будто Антонина Николаевна была не самой обыкновенной учительницей, а какой-нибудь народной артисткой.

Она только руками развела.

И начала свой первый урок в этом классе и в этой школе. 

Антонине Николаевне было слегка за сорок, и больше двадцати лет своей жизни она проработала в разных школах в качестве учителя начальных классов. Пять раз она брала под свое крыло малышей-первоклассников, вела их четыре года, вкладывала в них душу и затем со слезами радости и печали передавала дальше, теперь уже не одной учительнице, а целой команде учителей.

Когда-то она была замужем, но очень недолго, и уже забыла своего мужа, свой неудачный брак, и даже свой выкидыш, после которого ей объяснили, что детей она не сможет иметь больше никогда, и что лучше ей найти другие цели в жизни, чтобы не провести целые годы в тоске и разочаровании.

Однако ей ничего не нужно было искать. У нее уже была такая цель. Она хотела учить детей, сеять разумное, доброе, вечное, затем выращивать всходы и ухаживать за ними.

И не ее вина, что среди этих всходов появлялось очень много сорняков. Может быть, намного больше того количества, на которое она была согласна. 

Вот такое расхождение ее полудетских наивных представлений с реальностью стало для нее очень неприятным открытием в первый же год работы. А к концу пятого цикла оно так утомило, что Антонина Николаевна решила покинуть школу. Не какую-то конкретную школу, а школу вообще. Решено – сделано! Целый год Антонина Николаевна проработала обыкновенным дворником, причем сразу на трех участках. Это была хорошая работа, результат которой был виден очень быстро. Он возникал прямо на глазах, и с каждым взмахом метлы становился все более неоспоримым.

Правда, на следующий день всю работу нужно было начинать сначала, но к вечеру порядок был вновь восстановлен, и это радовало гораздо больше, чем прорастающие из прекрасных семян сорняки.

Однако через год работа дворника тоже стала утомлять Антонину Николаевну. Она окончательно поняла, что этот мир не совершенен, и что ей необходимо пойти на какие-то компромиссы, чтобы достичь согласия с миром и самой собой.

Но эта необходимость вызывала в ней такой внутренний протест, что она все тянула и тянула с принятием какого-то нового решения. В сомнениях прошли зима, весна, большая часть лета, и наступил август. Ее настойчиво звали на работу в школу, ее не хотели отпускать из дворников, а она сама не могла найти в себе достаточно силы воли, чтобы сделать решающий шаг в ту или иную сторону.

И вдруг ей поступило это неожиданное предложение приехать в Жуковку и принять даже не первый класс, а сразу третий. Две учительницы не смогли работать у нас сказали ей. Вы поймете сами, почему, сказали ей, когда приедете к нам, и все увидите своими глазами. Вам у нас понравится, сказали ей. Она с едкой иронией осведомилась, откуда они это знают, а ей ответили, что знают, и все. Такая уверенность обезоружила ее, и она поехала. Кое-что увидела. Правда, поняла далеко не все, но в Жуковке ей понравилось, и она осталась.

И только через несколько недель работы, уже под конец сентября, стала понимать, почему же ей здесь так хорошо.

Здесь не было того расхождения, которое мучило ее долгие годы!

Здесь из прекрасных семян вырастали прекрасные растения, и было ясно, что по-другому и быть не может. А то, что где-то бывает по-другому, казалось здесь каким-то легко преодолимым недоразумением.

Здесь люди думали, что говорили, и среди их мыслей не было ни грязных ни «запретных». И потому люди здесь не боялись своих желаний, и, желая чего-то, не оглядывались ни на какие эталоны, раз и навсегда установленные образцы или «священные» формулы. Они просто желали и добивались исполнения своих желаний, и каким-то чудесным образом желание всякого отдельного человека не мешало желаниям других людей.

Здесь.. Здесь было много такого, о чем Антонина Николаевна мечтала еще ребенком и не переставала мечтать, став уже взрослой, но так и не повзрослев.

«Я сплю?..» - спрашивала она себя, как когда-то на пляже у озера. – «Я сплю и вижу сон?!.. Или же это все – спектакль!.. Красивый, прекрасно поставленный, но все же только спектакль, и вот пройдет еще немного времени, актеры раскланяются, насладятся аплодисментами, и затем все – и актеры, и зрители - вновь расползутся по своим маленьким норкам, и будут и дальше жить-проживать свои маленькие суетливые жизни!..»

Но спектакль не прекращался.

Он все длился и длился, с каждым новым днем расцветая множеством новых великолепных красок, и каждодневные заботы не превращались в мелкую суету, и новые желания, возникая, давали энергию для их осуществления, и настоящее было прекрасным, и будущее обещало быть не менее прекрасным, чем настоящее, потому что…

Потому что это был не спектакль.

Это была просто жизнь.

Такая жизнь, какой она и должна быть.

И, чтобы она была такой, требовалось сделать совсем немного.

И здесь это было сделано.

И каждый день делалось что-то новое. В том числе и каждым из учеников вверенного попечению Антонины Николаевны третьего «В».

Это были такие же дети, которых Антонина Николаевна видела в других местах, и других школах. Они также дружили и ссорились, они также веселились, шалили и даже дрались время от времени, но не было в их действиях той окончательной злости, того холодного равнодушия, которые так огорчали Антонину Николаевну в людях вообще и в детях в частности.

Они умели сердиться, но умели и радоваться.

Они огорчались, но не надолго, и новая радость вскоре заставляла забывать о временном огорчении.

И, кроме того, они очень хорошо умели радоваться за других, и вместе с другими.

Когда Миша Копылов первого сентября пришел в школу в своем нарядном платье, все его одноклассники были очень рады – прежде всего тому, что Мише удалось, наконец-то, преодолеть свое обнаженное одиночество, и никому даже не пришло в голову смеяться над ним из-за «неправильной» одежды.

И если дети просто приняли наряд Миши как нечто само собой разумеющееся, то их родители, особенно мамочки, были в полном восторге. Те из них, у кого были дочери старшего возраста, натащили Надежде Андреевне целый ворох платьев, кофточек и прочих девчачьих нарядов, из которых их девочки выросли, и Миша вмиг обзавелся таким обширным гардеробом, что новое платье он мог надевать не каждый день, а два или даже три раза в день.

И каждое новое платье или кофточка дарилось с такой радостью и добросердечием, что Надежда Андреевна могла только принять дары с благодарностью. Это при том, что родители Миши не испытывали никаких материальных затруднений, и могли и сами купить Мише все, что нужно. 

В Жуковке вообще было принято делать друг другу подарки подобного рода, но почему все эти наряды ждали Мишу, а не были подарены раньше другим младшим девочкам, Антонине Николаевне было не вполне понятно.

Здесь был какой-то секрет.

И не только здесь.

Кроме Миши, у Антонины Николаевны были еще двадцать три ученика, и каждому из них она стремилась уделить равное внимание. Можно сказать, что она была «вся в детях» постоянно. Но в этой школе роли изменились.

Много лет мечтая о настоящих, искренних отношениях со своими учениками, наполненных любовью и взаимным вниманием, Антонина Николаевна вдруг получила эту любовь и это внимание в таком объеме, что все чаще самой себе казалось вовсе не взрослой, и умудренной опытом учительницей, а маленькой девочкой. Это о ней заботились. Это ее учили чему-то такому, чего она раньше не знала. Это ей до поры до времени не говорили чего-то такого, чего она еще не могла понять.

Но Антонина Николаевна всегда была способной ученицей. В повседневных учительских (и ученических!..) заботах она не забывала о каждом своем ученике, и с особенным вниманием наблюдала за Мишей.

Каждый день он приходил в школу в новом платье, как бы стремясь уделить равное внимание каждому из своих подарков. Это все были пышные платья, все в кружевах и оборках, и они смотрелись на Мише очень естественно. Иногда Антонина Николаевна пыталась представить себе Мишу в брючках или шортах, но, как ни напрягала свою фантазию, у нее ничего не получалось.