Фетиш - Тара Мосс

Как только пленка была отснята, Мак потянулась за пледом, который лежал в паре шагов от нее. Никто не обращал на нее внимания.

Тони Томас, фотограф, был недоволен качеством света. Он рычал на своего ассистента, и его приказания проносились мимо ушей Макейди, сливаясь со свистом ветра. С еле сдерживаемой улыбкой она следила за тем, как ассистент тащит на пляж огромный золотой рефлектор и упорно старается закрепить его на песке. Заказчик и режиссер наблюдали этот неуклюжий спектакль с каменными лицами.

— Все должно смотреться по-летнему, — настаивал один из них. — Джозеф, ты можешь сделать что-нибудь с ее волосами?

Джозеф, молодой человек деликатной наружности, наносил макияж на лица моделей так же вдохновенно, как художники пишут свои бесценные полотна: сделав мазок, он отходил на шаг назад, пристально вглядывался, затем добавлял новый штрих. Впрочем, сегодня на его лице застыло выражение недовольства. Он подошел к Мак, ступая осторожно, чтобы не нарушить гладь песка, который окажется в кадре, и попытался подколоть ее пышные волосы, чтобы убрать их с лица. Порывом ветра тут же унесло в воду пару шпилек, а остальные повисли на кончиках волос.

Мак знала, что в этом уголке земного шара будет зима, но совершенно упустила из виду, что у заказчиков свой календарь. Съемки летних коллекций одежды всегда проводились зимой, задолго до начала продаж; это относилось и к купальникам. Когда на нее никто не смотрел, она прижимала к груди бутылку с горячей водой — идеальный способ свести к минимуму эффект напряженных сосков.

Ланч состоял из зеленого салата довольно унылого вида, за которым посылали ассистента фотографа. Макейди могла бы поклясться, что видела, как сам фотограф втихую, когда никто не смотрит, уминает сырный пирог, запивая его пивом. К пяти часам она с облегчением подумала о том, что предстоит отснять последний наряд. Это был ярко-желтый купальник на молнии со смелым вырезом — ода тем временам, когда фирма «Кристи» относилась к модному дому «Бринкли», а не «Терлингтон». Как правило, финал съемки проходил в ускоренном режиме, поскольку заказчик торопился закончить работу и не задержать команду больше чем на двадцать минут сверх оговоренного срока. Это была своего рода точка отсчета, за которой следовало платить сверхурочные. Удивительно, как много съемок заканчивались именно на девятнадцатой минуте по истечении последнего часа.

Поскольку времени было в обрез, Макейди пришлось переодеваться прямо на берегу — за полотенцем, которое держал перед ней смущенный ассистент, честно старавшийся смотреть в другую сторону. Десять лет в модельном бизнесе излечили Макейди от романтических представлений о скромности, и она переодевалась быстро и деловито, как настоящий профессионал. Пока остальные искали уголок для финальной съемки, она вновь закуталась в толстый плед и крепко прижала к себе бутылку с горячей водой. Чувствуя, как из-за нехватки времени растет напряжение на съемочной площадке, она с самого ланча даже не выбралась в туалет, но сейчас почувствовала, что больше терпеть не может.

— Я на секунду! — крикнула она.

Мак направилась к зарослям высокой желтой травы. Сухие стебли секли по ногам, словно бритвой, а она уходила все дальше и дальше от группы в поисках укромного местечка. Она обратила внимание на странный запах, а вскоре в траве мелькнуло нечто, заставившее ее остановиться.

Туфля?

Мак обернулась. Увидев, что фотограф все еще ищет место для съемки, она стала пробираться дальше в траву. Чем ближе она придвигалась к заинтересовавшему ее предмету, тем шире раскрывались ее глаза. Невольно рот ее растянулся в подобии крика, хотя она его и не слышала.

Кровь хлынула к вискам, и в голове зашумело. Мак едва сознавала, что кричит, не слышала топота людей, несущихся к ней с берега. Перед глазами мелькал калейдоскоп из страшных картинок: зияющие черные раны на бледной коже; темные волосы, запекшиеся в крови; бесформенные человеческие останки. Длинные кровавые порезы испещряли голый торс, обнажая внутренние органы, а под темными волосами, частично закрывавшими лицо, угадывались знакомые черты.

Потом она почувствовала, как чьи-то руки волокут ее по траве, оттаскивая от чудовищного месива, от тошнотворного запаха. Она попыталась заговорить. Поначалу ничего не вышло. Вокруг нее царила суматоха. Наконец она с ужасом расслышала собственные слова:

— О боже! Кэтрин! О Боже…

* * *

Мак смутно осознавала, что с ней рядом сидит женщина с дымящейся чашкой в руках.

Не замечала и полыхавший кроваво-красным заревом закат, хотя вокруг все пребывало в движении и суете, звучали голоса, перекликались полицейские рации. Женщина в униформе молча наблюдала за Мак. Их обеих усадили подальше от места происшествия, огороженного сейчас яркой лентой. Искусственный свет, которым были залиты поросшие травой дюны, превращал лица окружающих в бледные застывшие маски. Руки в латексных перчатках что-то строчили в блокнотах, и это напомнило Макейди об отцовском блокноте в строгой официальной обложке. Она подумала о том, свидетелем каких жестокостей он был, какие тяжкие преступления были в нем описаны.

Сильный ветер обжигал ей лицо, и она дрожала, хотя и была закутана сразу в несколько теплых одеял. Оглядевшись, она заметила, как снуют в сгущающихся сумерках лучи фонариков. Увидела, как визажист Джозеф удаляется к машине в сопровождении полицейского, а на берегу Тони Томас ведет горячий спор с высоким человеком в костюме. Мужчина держался спокойно и уверенно, в руках у него был предмет, весьма похожий на фотокамеру Тони, и его поза выдавала в нем человека, облеченного властью. Тони, казавшийся еще ниже ростом, отчаянно жестикулировал.

Камера Тони? Зачем она им понадобилась?

Когда их спор, казалось, утих, Мак увидела, как сникшего Тони уводят в направлении автостоянки, где скопилось немало машин. Полицейский хирург, патологоанатом, эксперты-криминалисты, детективы — все они были на месте происшествия: измеряли и записывали, выясняя мельчайшие подробности и детали. Она видела, как полицейский фотограф освещает вспышкой своей камеры темные заросли травы. Каждый из присутствующих занимался привычной работой, и все они были единой командой.

Лица разные, а работа у всех одинаково проклятущая.

Она вдруг вспомнила коллег отца. Сейчас их работа приобрела для нее новое значение. Полицейские, сыщики, судмедэксперты — сколько она помнила, все они казались одной семьей. Некоторые даже приходили навестить в больницу ее мать, когда она умирала. Отец не уходил из ее палаты. На протяжении трех месяцев он каждую ночь проводил рядом с ней на неудобной кушетке.

— Как вы себя чувствуете? — Мягкий голос ворвался в ее мысли. — Я — констебль Карен Махони. Согрелись? Вызвать для вас врача? — Голос был спокойным и уверенным, а круглое лицо констебля излучало симпатию.

Макейди удивилась: как удается этой женщине день изо дня видеть боль и смерть и при этом сохранять спокойствие и невозмутимость?

— Нет, я в порядке. Мне не нужен врач, я думаю, я… — Голос у нее дрогнул. — Вы видели ее? Девушку?

— Да. Может быть, вам выпить кофе? — Констебль протянула Макейди дымящуюся чашку. — Очевидно, вы знаете убитую? Да?

Кэтрин.

Озноб пробежал по спине. Тело, обезображенное, в крови, такое мертвое. Неужели это может быть Кэтрин?

— Я… я думаю, что знаю ее. Я не уверена. Мне показалось, что это она — Кэтрин Гербер. Я остановилась у нее, но ее до сих пор нет дома… — Слова более походили на нечленораздельное бормотание.

— Все нормально. Я понимаю, что вам сейчас очень трудно. Вы ведь первая обнаружили тело?

Макейди медленно кивнула.

— Нам придется задать вам несколько вопросов, а позже мы попросим вас опознать жертву. Вы сможете это сделать?

Макейди вновь медленно кивнула головой. Она оказалась совершенно не готова к этому. Иногда у нее проявлялось что-то вроде шестого чувства, интуиция предупреждала о грядущей опасности. Но только не в этот раз.

Может, я просто ошиблась? Может, это был просто сон…

Сон…

Сейчас ей уже трудно было вспомнить детали того ночного кошмара, в памяти остались лишь разрозненные фрагменты, лишенные всякого смысла, но наполненные ужасом и скорбью от прощания с Кэтрин. Впрочем, все это было слишком абстрактным, чтобы составить полную картину. Однако грань между сном и явью оказалась слишком тонкой.

Мак с отчаянным оптимизмом подумала, что все-таки ошиблась. Под впечатлением от сна она просто решила, что убитая девушка — Кэтрин.

И эти темные волосы. Да мало ли темноволосых! Кэт обязательно позвонит. Мак подняла взгляд и увидела рядом с собой высокого мужчину в костюме. Это он разговаривал с Тони Томасом на берегу. На фоне яркого слепящего света прожекторов он казался темным силуэтом без лица и эмоций.