Кугитангская трагедия - Аннамухамед Клычев

Услышав плач и причитания жены, Закир-ага прицыкнул на неё и скрылся в кибитке. Вечером, забросив за плечи полупустой хурджун, чабан спустился с холма Базар-Тёпе и быстро зашагал в сторону Амударьи.

А Арзы и Янгыл в тот вечер, как всегда, вместе пригнали коз. За день они, о многом переговорили, и теперь Арзы решил, что пора объявить своим родителям, чтобы они посылали сватов в дом Ишали-ага.

Янгыл же, едва переступившую порог своей кибитки, Ишали-ага спросил:

— Не устала ли? Всё ли хорошо в горах?

— Хорошо, отец, очень хорошо! — отозвалась Янгыл, удивляясь столь необычным вопросам отца.

— Было хорошо, будет ещё лучше, — таинственно заключил Ишали-ага. — Иди к матери, она ждёт тебя.

Янгыл, войдя во вторую комнату, увидела мать за налаживанием коврового станка. Бике-эдже, взглянув на вошедшую дочь, приветливо улыбнулась:

— Ну, вот, доченька, и твоя пора наступила. Сядешь ткать свой самый лучший узор. Посмотри, какая хорошая пряжа!

Янгыл сразу всё поняла.

— Кто он, мама? — спросила она, покусывая от волнения губы.

— Разве тебе не всё равно, доченька? Да и кто спрашивает об этом? Отдадим тебя человеку достойному…

Янгыл повалилась на кошму и горько заплакала.

IV

В горах светило тёплое ласковое солнце, всё выше и выше поднимались травы, цвели кустарники, и красными островками пламенели маки.

Арзы, как и прежде, пригонял сюда коз, но ничего его теперь не радовало: ни красота гор, ни буйство весны, — юноша всё время думал о Янгыл.

Весть о том, что ей запретили выходить из дому и скоро продадут за калым, подействовала на него столь угнетающе, что первые три дня он проболел — не мог подняться с постели: Он не мог жить без Янгыл, а главное, не мог представить её в объятиях чьих-то чужих мужских рук… По ночам он бредил её именем, горел, словно на него навалилась лихорадка.

Отец юноши, видя это, заслал сватов в дом Ишали-ага. Но посланников там приняли холодно, ответили, что девушка ещё молода и её не собираются выдавать замуж. Сваты обо всём доложили отцу Арзы, а тот как мог успокоил сына. Арзы начал строить иллюзии: «Пройдёт ещё немного времени, и родители Янгыл согласятся». Ему не хотелось думать, что сватам был дан вежливый отказ.

Но именно так оно и было. Мшали-ага и думать не хотел, чтобы его дочь стала женой человека из другого, не его племени. Отказав одним, Ишали-ага зовёт не собирался скрывать, что выдаёт дочь за человека именитого и достойного. По Базар-Тёпе уже ходили слухи о скорой свадьбе Янгыл и моллы Лупулла — любимого ученика кази.

Арзы ничему этому не хотел верить, и, находясь в предгорьях со своими козами, сжигал своё сердце сомнениями: «Неужели Ишали-ага откажет?»

Тем временем Янгыл ткала свой свадебный ковёр. И пока у неё плохо это получалось. Но рядом с ней постоянно находилась мать и подсказывала, как вязать и обрезать узелки, рассказывая попутно, какие ковры бывают на свете. Мать всё время твердила, что девушка-невеста должна отобразить на ковре свою любовь к будущему мужу. Но Янгыл всё время думала о своём любимом и бедном Арзы, и ковёр у неё получался с печальными оттенками. Эрсаринская роза на ковре не цвела и не радовала, а была поникшей и толкала на глубокие раздумья о несчастной любви.

Между дел Янгыл забавлялась с малышами своего старшего брата Таджи. Глядя на двух маленьких девочек, она задумывалась о свеем будущем и сознавала, что и у неё когда-то будет ребёнок, и от мысли, что этот ребёнок будет от нелюбимого, приходила в смятение. «Ведь самое большое счастье на земле, — думала Янгыл, — когда встречаются двое, по взаимной любви соединяют свои судьбы, рождается новый, третий человек и живёт, и растёт, и переживает тех, что дали ему жизнь. И сам он в своё время кому-то подарит жизнь. И так без конца…»

Мысль о том, что ей придётся жить не с Арзы, убивала в девушке все радости жизни. Глаза её, наполненные печалью и слезами, вызывали сострадание даже у матери, но ненадолго. Бике-одже, видя, что дочь опять о чём-то думает, начинала утешать её, а потом и ругать за слёзы и вздохи. Тут же следовали правоучения и наставления о безропотном подчинении воле родителей, о законах шариата. Разбитая душевно, Янгыл снова принималась за ковёр. Руки её двигались безвольно, и в измученной душе не было ни капли надежды вырваться на свободу и встретиться со своим любимым. Да разве эта встреча спасла бы её от отчаяния и могла бы изменить что-либо в её судьбе, — ведь судьба её уже решена. Встреча с любимым только разбередила бы и без того измученное сердце.

Отчаяние же Арзы дошло до предела, когда он узнал, что очень скоро его любимую отдадут этому длинному, сухожилому, чахоточному мулле Лупулла. Арзы в отчаянии начал искать встречи с Янгыл. «А как же наша клятва? Неужели она нарушит её?» терзаясь, спрашивал, он себя и, точно повзрослев, хорошо понимал, что их клятва — всего лишь искренний порыв горячо любящих сердец, а жизнь совсем-совсем иное.

Вечерами он подходил к двору Ишали-ага и часами простаивал в надежде, что выйдет Янгыл, и им удастся встретиться вновь. Он видел её мать, отца, братьев, сестрёнок. Однажды, увидев её, Арзы подойти побоялся и только издали помахал ей рукой и заметил, что она остановилась, посмотрела в его сторону, а затем скрылась в кибитке. Он ожидал её почти до утра и, наконец, дождался. Янгыл вышла, когда уже занимался рассвет.

— Арзы, опомнись! Я любила тебя и буду любить вечно, — произнесла она со слезами. — Но скажи, есть ли сила, которая помешала бы моей горькой судьбе? Если есть — скажи, что мне делать, и я выполню!..

Арзы не нашёлся, что ответнть ей в утешение, и только еле слышно прошептал:

— Янгыл, ты всё равно будешь со мной…

В передней комнате закашлял Ишали-ага, и тихо скрипнула дверь. Старик успел заметить, как от дувала метнулась человеческая тень и донеслись торопливые шаги. Янгыл обмерла и залепетала невпопад слова оправдания, но Ишали-ага грубо схватил за плечо, сильно сжал его, а затем втолкнул девушку в комнату…

Прошло ещё несколько дней, и Арзы стал чувствовать на себе насмешливые взгляды. А потом пошли и разговоры, что сын Хаким-ага ведёт себя недостойно, крутится возле дома Ишали-ага. Теперь юноша лишился последнего утешения — даже к дому любимой он не мог подойти, чтобы хоть издали взглянуть на неё. Впервые он понял, что такое слёзы отчаяния. Они пришли вместе с сознанием своего бессилия. Как подкошенный он упал в траву и плечи его сотрясались от беззвучных мужских рыданий.

…В день свадьбы Янгыл, когда весь народ оставался в Базар-Тёпе, Арзы ушёл в горы. Словно помешанной, слонялся он по их склонам и не понимал — как ему жить дальше. От своего деда он слышал легенду о Меджнуне, который, сгорая от любви, проводил дни в пустыне, — но раньше он не верил, что любовь может принести такие страдания человеку. Слушая легенду, Арзы улыбался, насмехаясь над чувством Меджнуна. Но теперь он испытывал его сам. Видеть, как отдают его любимую другому, было свыше его сил. Он даже представить себе не мог, что вот Янгыл усадили в кеджебе, вот процессия двинулась к дому моллы Лупулла, вот ввели её к нему в кибитку, сейчас она должна развязать на нём кушак и снять с ног сапоги… Кровь приливала к лицу Арзы от таких видений, а рука машинально хваталась за нож: о, как бы он расправился со своим соперником! Но едва злость отходила от сердца, заговаривал разум. Нет, молла Лупулла тут ни при чём. Не за этого, так за другого бы отдали Янгыл её родители, но только не за него. Это он знал наверняка. Слишком бедна была его семья, да и племя его не такое знатное, как племя отца Янгыл.

Его наречённая пока неизвестна ему, но ясно, что она будет из бедного рода и из его племени. Отец и мать знают — кто она. По старому обычаю выбор невесты происходит задолго до свадьбы, иногда за несколько лет, — почему же не знать им?

Так и было: родители Арзы давно держали на примете дочь своего дальнего родственника. Сыну они пока об этом не говорили, да и зачем? Всё равно будет так, как они захотят. Чего доброго — мальчишка может встретить свою наречённую! А встреча до свадьбы со своей невестой непристойна и неприлична.

Арзы вернулся к себе домой лишь поздно ночью. А на другой день, когда возобновился свадебный той, он вновь подался в горы. Юноша опять провёл бы время в тоске и отчаянии, но что-то толкнуло его к реке. Приближаясь к берегу, он ещё издали увидел очень странное на вид судно. Оно было раз в десять больше туркменского каюка и по бокам его торчали, словно у арбы, громадные колёса. На берегу толпились туркмены, разглядывая судно и изъясняясь жестами с человеком в белой фуражке, какие носят урусы.

Это был русский капитан парохода «Обручев». Он подвёл пароход к берегу, чтобы выгрузить кое-какие товары, и прибрежные жители тотчас же окружили его. К своему удивлению Арзы увидел, что рядом с урусом стоит базартепинец Закир-ага. При виде его Арзы сразу догадался, что бывший чабан теперь работает амбалом — грузит на русский пароход товары. Юноша приблизился к собравшимся на берегу, и Закир-ага увидел его.