Когда-то в Минной гавани - Валерий Петрович Екимов

резиновые кранцы, намертво пристегнутые к стенке пирса, они чрезвычайно проворно и к тому ж под острым углом заваливают Антилопу на правый борт. От сильного удара об убегающую мокрую палубу нога лейтенанта при приземлении подворачивается и, поскользнувшись, едет в сторону. Падая, он неудобно заваливается на бок и, больно ударившись головой обо что-то твердое, опасно откатывается к самым леерам на краю правого борта на юте.

— П-привет, Антилопа, — первое, что приходит ему в голову, после полученной порции холодной воды в лицо, приведшей более-менее его в себя, и осмотра места происшествия.

Дислокация на палубе корабля оказывается удручающей: правая нога, не раз прежде подвернутая на многочисленных лыжных и беговых кроссах, распухая, гудит в районе стопы; голова раскалывается; сам он сидит на мокрой палубе и молча обнимает леер правого борта, мысли путаются, врываясь в сознание бессвязным набором букв, слов, предложений.

— Ну, здравствуй, что ли… ещё раз, — повторяет уже вслух, получив повторный бодрящий окатывающий удар запрыгнувшей на палубу весёлой волны, — да ведь это я, твой новый командир!

— Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, что случилось? — обеспокоенно кричит ему со стенки подоспевший вахтенный матрос, похоже, чудом услышавший, монолог командира с кораблём. — Вы что-то сказали?

— Да, ничего, — окончательно придя в себя, глухо отзывается Феликс, пытаясь преодолеть боль и встать на ноги.

— Стойте, не двигайтесь, — увидев его безуспешные потуги на краю палубы, волнуется матрос, — я сейчас, — и тут же спокойно и деловито, сойдя на кранец, без видимых усилий запрыгивает на корабль и одним рывком, обхватив Феликса могучими руками за пояс, ставит его на ноги.

— Ох! — невольно вырывается у того.

— Что-то с ногой? — заметив гримасу на лице лейтенанта и неуверенно поджатую правую ногу под себя, заботливо спрашивает вахтенный.

— Всё… нормально, — не сразу давит из себя Феликс и, с трудом удерживая равновесие, уже беспечно добавляет, — не переживайте, товарищ вахтенный, сейчас всё пройдет, у меня с ней старые счеты.

— Держитесь за вьюшку, товарищ лейтенант, — строго требует тот, вытаскивая из образовавшейся на скачущей палубе лужи чемодан, рюкзак и фуражку, чудом застрявшую в них. — А рюкзаков разве не два… было? — ехидно улыбаясь, подтрунивает.

— Два… — безразлично кивает Феликс, — и сумка… ещё.

— По-нят-но, — веселится Стрельба, протягивая лейтенанту его мокрую фуражку. — Идти-то в состоянии?

— Само собой, — нарочито бодро выдает Стариков и, придав лицу нарочито беззаботный вид, спрашивает. — Как вас зовут, товарищ старший матрос Стрельба?

— Меня-то? — удивляется тот, — Сашка, — но тут же, посуровев, докладывает по уставу, — старший матрос Стрельба… Александр, боцман-артиллерист РТ-229.

— О, так мы с вами, получается, с одного экипажа, — радостно восклицает лейтенант, — очень приятно, товарищ Александр, боцман Антилопы, — протягивает руку. — Значит, будем знакомы, а я… Феликс, то есть лейтенант Стариков… — поправляется, — Матвей Феликсович.

— И мне приятно, — чуть заметно улыбаясь, отвечает огромный суровый вахтенный и, высвободив от поднятых вещей свою широченную ладонь, крепко жмет руку нового командира, — давайте-ка я вас провожу, товарищ… лейтенант.

— Не возражаю, — кивает тот, протягивая ключи от своей каюты.

Боцман переваливающейся с ноги на ногу походкой в такт амплитуде движения палубы, без труда маневрируя между кран-балкой, вьюшкой и надстройкой, ловко ныряет внутрь корабля, быстро добравшись до массивной железной двери тральщика по левому борту.

Феликс же, копируя его странные движения, пытается не отстать, из-за чего на полном ходу вновь прикладывается лбом теперь уже о низкий косяк двери, влетев в темный внутренний коридор корабля.

— Задрайте переборку, товарищ командир, — слышится уже откуда-то изнутри звонкий голос матроса, — и включите свет, а то лоб расшибете с непривычки, — запоздало командует, гремя уже ключами где-то в трюмах, — пакетник справа от броняшки.

— Вот, спасибо за своевременный совет, — обиженно бормочет себе под нос Феликс, потирая раздувшуюся шишку на лбу, — уже расшиб, зато нога чудесным образом перестала болеть.

Не без труда захлопнув за собой тяжелую бронированную входную массивную дверь, Феликс не сразу, но всё-таки нащупывает в темноте массивный железный электро переключатель. Тусклая желтая лампочка под низким потолком у разбегающихся в разные стороны кабель-трас мягко освещает внутреннее пространство. Крохотное помещение два на два метра густо усеяно многочисленными входами и выходами: три глухих люка вниз, одна капитальная бронированная дверь наружу и четыре легких дверки-лаза во все четыре стороны света.

— Товарищ лейтенант спускайтесь в кубрик, — прерывает созерцание лейтенанта приглушенный голос матроса из глубины корабля.

— У-у-у, — приложившись в третий раз на развороте о ближайший выступ кабель-трассы, всхлипывает Феликс и, неуклюже скатившись по крутому трапу вниз, чудом не врезается в очередной косяк у узкого прохода в дверь командирской каюты.

— Вот ваши апартаменты, — лукаво улыбается приключениям лейтенанта Стрельба, шумно откатив в сторону дверку командирской каюты, расположившейся на входе в матросский кубрик.

— О, Ларуня! — удивленно восклицает Феликс, заприметив внутри неё на письменном столе небольшую симпатичную черную крысу с белой грудкой. — Давно не виделись. Ты, не меня ль здесь дожидаешься?

Командирский люкс, отгороженный от матросского кубрика лишь легкой переборкой и движущейся вбок на роликах малюсенькой дверью-купе, судя по обилию оставленных крысой фекалий, давно пустовал, а потому не мог быть ею не облюбован. Ларуня, словно узнав голос Феликса, без страха и, как говорится, упрека воззрилась на него, шевеля своими потешными усиками.

— Ларуня? — с негодованием выдыхает боцман и, безапелляционно выхватив свой дежурный штык-нож из ножен, без спроса ринулся на неё, пытаясь настигнуть симпатичную бестию.

Крыса же не сразу, словно наигравшись вдоволь с беспокойным матросиком, в какой-то неуловимый для него момент вдруг просто исчезает, словно испарившись в пространстве, оставив боцмана в нелепой воинственной позе посреди малюсенькой командирской каютой.

— Я за этим зверем уж как год охочусь, — виновато поясняет свою несдержанность матрос безудержно хохочущему на этот раз лейтенанту, — всех крыс на корабле повывел, а эту, ненормальную, не могу, она все ловушки с презрением обходит, а наша корабельная кошка из-за неё так вообще, сбежала.

— Да, знаю-знаю, сам когда-то ловил её, — отсмеявшись, весело кивает Феликс, вдруг забыв обо всех своих сегодняшних ударах судьбы, обрушившихся на него, — она и меня не один раз вокруг пальца обвела.

— Ка-ак? Когда? — вскидывает брови боцман.

— Да было дело, — задумчиво цедит Феликс, мечтательно улыбнувшись чему-то своему, давнему, приятному, — на Юрковском.

— Ого! — недоверчиво тянет Стрельба, — да неужели на том самом… боевом морском тральщике, последнем довоенном, что списали в прошлом году.

— А то… каком же ещё!?

— Здо-ро-во, — по слогам уважительно тянет молодой боцман, — а я-то его лишь раз издалека, когда в гавань по распределению из Учебки прибыл, у заводской стенки видел. Может, расскажите?..

— Да что там рассказывать? — загадочно улыбается Феликс, мигом вспомнив все подробности совсем ещё недавнего прошлого начала