«Б» – значит безнаказанность - Сью Графтон

– Вы не знаете, где могла бы быть миссис Болдт?

– Нет, не знаю и я подозреваю, что эта женщина тоже скоро съедет. В кондоминиуме запрещена субаренда, и меня удивляет, что Элейн пошла на это. Мы неоднократно подавали жалобы в ассоциацию, и, по-моему, мистер Маковски уже просил ту даму освободить помещение. Разумеется, она возражает, заявляя, что у них с Элейн договор, который действует до конца июня. Словом, если хотите лично побеседовать с ней, лучше поспешить. Я видела, как она брала в винном магазине пустые картонные коробки; думаю... вернее сказать, надеюсь, она уже собирает вещички.

– Благодарю вас. Возможно, так я и сделаю. Вы мне очень помогли. Постараюсь заглянуть к вам, если представится такой случай.

– Дорогуша, может быть, вы играете в бридж? Последние полгода мы вынуждены резаться в кинга, по этой причине Ида стала совершенно несносной. У меня и у миссис Уинк терпение на исходе.

– По правде говоря, ни разу не играла, но можно попробовать, – не слишком уверенным тоном произнесла я.

– Мы играем по центу, – заявила она не терпящим возражений тоном, и я невольно рассмеялась.

Затем я позвонила Тилли. По тому, как тяжело она дышала, можно было подумать, что ей пришлось бегом бежать к телефону.

– Тилли, привет. Это опять я, Кинси.

– Я только что из магазина, – выпалила она. – Подождите, дайте дух перевести. Уф! Чем могу помочь?

– Хорошо бы взглянуть на квартиру Элейн.

– Зачем? Что-нибудь случилось?

– Во Флориде, по словам соседей, ее нет. Возможно, нам удастся выяснить, куда еще она могла отправиться. Если я подъеду, вы мне откроете?

– Да... думаю, да. Мне надо только разгрузить покупки, но это пустяки.

* * *

Добравшись до кондоминиума, я позвонила в домофон, и Тилли впустила меня. Она ждала меня у лифта с ключом от квартиры Элейн. Пока мы поднимались на второй этаж, я вкратце передала ей мой разговор с флоридским управляющим.

– Вы хотите сказать, что там ее никто не видел? Значит, что-то случилось, – сделала вывод Тилли. – Определенно что-то случилось. Я точно знаю, что она уехала и что собиралась именно во Флориду. Я собственными глазами видела в окно, как подъехало такси, – водитель просигналил, и она вышла. На ней была ее миленькая шубка и меховая шапка-тюрбан. Уезжала она поздно – ей это не очень нравилось, но она себя неважно чувствовала и надеялась, что перемена климата пойдет ей на пользу.

– Она была больна?

– Ну, знаете, у нее разыгрался гайморит, да к тому же она мучилась не то от простуды, не то от аллергии. Не хочу никого осуждать, но, знаете ли, Элейн была немножко ипохондриком. Она позвонила мне и сказала, что решила немедленно уехать. Все произошло так внезапно. В ближайшие две недели она никуда не собиралась, но потом врач посоветовал ей переменить обстановку, вот она и сорвалась. Наверное, заказала билет на ближайший рейс.

– Вы не в курсе, пользовалась ли она услугами транспортного агентства?

– Наверняка. Вероятно, здесь есть где-то по соседству. Машину она не водила, поэтому предпочитала конторы неподалеку от дома. Ну вот мы и пришли.

Тилли остановилась перед квартирой № 9 – на втором этаже, как раз над ней. Она открыла дверь, и мы вошли.

В квартире царил полумрак, шторы были задернуты – воздух сухой и спертый. Тилли подошла к окну и раздвинула шторы.

– С тех пор как она уехала, здесь никого не было? – спросила я. – Может, заходила уборщица или рабочие?

– Насколько мне известно, никто не приходил.

Мы обе, словно сговорившись, перешли едва ли не на шепот, как будто попали в читальный зал, – впрочем, когда находишься в чужих владениях без приглашения, на самом деле невольно чувствуешь себя злоумышленником. Я чувствовала себя так, точно сквозь меня пропускали слабые электрические разряды.

Мы огляделись, и Тилли сказала, что все как будто на месте. Ничего подозрительного. Все как обычно. После этого она оставила меня одну, и я не спеша, чтобы ничего не упустить из виду, приступила к более тщательному осмотру.

Квартира была угловая, и окна выходили на две стороны. С минуту я смотрела на казавшуюся пустынной улицу. Только какой-то мальчишка с прической, словно у могиканина, стоял, прислонившись к припаркованной у тротуара машине. Голова его была гладко выбрита, как у приговоренного к гильотине, и только на самой макушке торчал гребень, напоминавший разделительное ограждение, какое устанавливают на автострадах. Гребень был выкрашен в ядовито-розовый цвет; я не видела такого с тех самых пор, как из моды вышли коротенькие "велосипедки". Выглядел мальчишка лет на шестнадцать-семнадцать, на нем были ярко-красные спортивные брюки, заправленные в высокие, военного типа ботинки, и оранжевая фуфайка-безрукавка с какой-то надписью – слов я разглядеть не могла. Некоторое время я наблюдала, как он сворачивает и прикуривает сигаретку с марихуаной.

Я подошла к боковым окнам, откуда открывался вид на небольшой каркасный домик. Крыша домика была обглодана огнем и походила на остов пережаренной рыбы. Дверь заколочена досками, стекла вылетели – должно быть, под воздействием жара. Опаленный огнем газон венчала приколоченная к деревянному колышку табличка "Продается", при виде которой в воображении вставала картина деревенского кладбища. Словом, зрелище не из приятных, при том что Элейн, видимо, выложила за эту квартирку больше ста тысяч долларов. Я недоуменно пожала плечами и прошла на кухню.

Все сияло чистотой. Полы вымыты и натерты до блеска. В шкафчиках запасы консервов, в том числе кошачьих: мясной рацион "Мясо для девяти жизней"[1] и печеночный паштет. Холодильник пуст, если не считать обычного набора на дверце: оливки, пикули, горчица, баночки с джемом. Электроплита отключена, шнур свешивается по передней панели, пересекая циферблат, стрелки на котором показывают 8.20. Под раковиной мусорное ведро, в нем пустой бумажный пакет с аккуратно завернутыми краями. Похоже, Элейн Болдт привыкла подолгу отсутствовать.

Я направилась в прихожую. Квартира была точной копией той, которую занимала Тилли. Пройдя по небольшому коридорчику, я заглянула в ванную, расположенную справа от меня: раковина, похожая на перламутровую ракушку, яркая, под золото, фурнитура, одна стена выложена зеркальным кафелем. Под раковиной плетеная корзинка – пустая, если не считать прилипшей к стенке каштановой, с проседью пряди волос, оставшейся скорее всего после того, как чистили щетку.

Напротив ванной находился небольшой кабинет: стол, телевизор, простое кресло и диван-кровать. В ящиках стола всякая всячина – ручки, блокнотики, бумага для записей и какие-то папки, просматривать которые в тот момент я не сочла нужным. Кроме того, мне на глаза попалась принадлежавшая Элейн карточка социального страхования, и я выписала номер. Затем оставила кабинет и прошла в спальню, при которой имелась смежная ванная комната.

Шторы были наглухо задернуты, и комната погружена во мрак. По правую руку я увидела платяной, шкаф, настолько вместительный, что его вполне можно было бы сдавать под жилье. Часть вешалок пустовала; на полках лежали вещи, и было видно, что часть из них Элейн также взяла с собой. В нижнем углу стоял небольшой чемодан, из дорогих, с затейливыми монограммами дизайнера.

Я заглянула в ящики. В некоторых из них лежали свитера в полиэтиленовых пакетах из химчистки. Некоторые были пусты, если не считать разбросанных там и сям мешочков саше, похожих на крохотные надушенные подушечки. Дамское белье. Кое-какие украшения.

Просторная, аккуратно прибранная ванная; аптечка – практически пустая, за исключением нескольких упаковок с лекарствами, которые продаются без рецептов. Я вернулась к двери и с минуту стояла, оглядывая спальную. Не было решительно никаких признаков, указывающих на что-то нечистое, на поспешное бегство, ограбление, акт вандализма, болезнь или самоубийство; на то, что кто-то мог побывать здесь; ничто не говорило о слабости к спиртному или наркотикам – ничего такого не было. Нетронутым казался тонкий слой пыли на полированных поверхностях.

Я вышла, закрыв за собой дверь, спустилась к Тилли и спросила, нет ли у нее какой-нибудь фотографии Элейн.

– Кажется, нет, – сказала она, – но, если хотите, могу описать ее. Мы с ней примерно одного размера, то есть в ней где-то пять футов пять дюймов росту, а весит она фунтов сто тридцать. Волосы светлые с проседью, она зачесывает их назад. Голубые глаза. – Тилли замолчала. – Постойте-ка, может, у меня все-таки есть фото... Я только что вспомнила. Подождите.

Она направилась куда-то в сторону кабинета, минуту спустя появилась с моментальным снимком, сделанным "Поляроидом", и протянула его мне. Карточка пожелтела – словно выгорела на солнце – и показалась мне какой-то липкой на ощупь. Это была фотография двух женщин в полный рост, стоявших во дворе перед домом; снимок, видимо, сделали футов с двадцати. Одна, в хлопчатобумажных, хорошего покроя брюках – я сразу догадалась, что это и есть Элейн, – стройная, подтянутая и элегантная, радостно улыбалась. Вторая, довольно дородная особа в очках в синей пластмассовой оправе и с прической, похожей на съехавший набок парик, застенчиво щурилась. По виду ей было за сорок.