Антропогенный фактор - Виталий Забирко

– Кофе аристонский, – сообщил он. – Лучший в обитаемых мирах. Его даже на Землю экспортируют.

Я не стал привередничать и тактично отхлебнул из чашки. По мне, лучшего кофе, чем зарекомендовавший себя в веках сорт арабика, быть не могло.

Ктесий пригубил виски и с прищуром посмотрел на меня.

– Давно замечено, что среди употребляющих чай много трезвенников, а вот среди любителей кофе – практически нет. Расслабьтесь, вне работы субординация у нас не соблюдается и алкоголь, как видите, не запрещён.

– Спасибо, нет. Мне как раз предстоит работать. Устанавливать и настраивать аппаратуру.

– Вольному – воля, – пожал плечами Ктесий. – Кстати, ещё одно замечание – наденьте форменный комбинезон и никогда не выходите из своего коттеджа в другой одежде. А ещё лучше и в коттедже будьте в комбинезоне.

– А как же несоблюдение субординации вне рабочего времени? – в свою очередь иронически поинтересовался я.

– О фантомах наслышаны? Они никогда не бывают оранжевого цвета. Будет весьма прискорбно, если вас ненароком кто-либо подстрелит.

Я чуть не спросил: «У вас здесь что, одни неврастеники?» – но, наткнувшись на строгий взгляд Ктесия, промолчал. Будем считать это второй проблемой, причём гораздо более серьёзной, чем собачья преданность имитанта плейшиского кугуара.

Из коридора донёсся звук размеренных шагов, и в холл вошёл коммодор. Не удостоив меня взглядом, он в раскорячку, на негнущихся ногах, подошёл к клетке и постучал ногтем по прутьям. Паук быстро, но бесшумно замельтешил лапами, словно обрадовался приходу хозяина. Коммодор тихонько посвистел и снова провёл ногтем по прутьям. Стоял он к нам спиной, и, честно говоря, я не был уверен, кто из них свистит – коммодор или паук. Со стороны посмотреть – милуется человек с любимой пташкой в клетке. «Пташкой», ничего, кроме омерзения, не вызывающей.

Внезапно паук снова замер, свист прекратился, и тогда коммодор отвернулся от клетки и направился к нам. Высокий, сухопарый, с непропорционально короткими ногами без стоп, он передвигался будто на ходулях – из-под штанин выглядывали странные костяные образования, чем-то похожие на раздвоенные копыта. Маннаэяра, родина коммодора, была одной из первых земных колоний, заселявшихся до открытия межпространственного перехода обыкновенными фотонными кораблями. Взять на борт большое количество переселенцев тогда не представлялось возможным, поэтому экспансия человечества в космос осуществлялась в виде замороженных эмбрионов и экипажа из десяти человек, выполнявших по прибытию в колонию роль воспитателей. Что случилось во время перехода от Земли к Маннаэяре неизвестно (некоторые антропологи считают, что произошло спорадическое облучение эмбрионов, другие – грешат на сбой в программе инкубатора), но когда корабль прибыл на Маннаэяру и воспитатели активизировали инкубатор с десятью тысячами эмбрионов, то все родившиеся мальчики (девочек это странным образом не коснулось) имели дефект «козлоногости», стойко передающийся по наследству. В скелете мальчиков полностью исчезли предплюсны, плюсны и фаланги стоп, берцовые кости в основании разошлись, так что образовали двупалые конечности с ороговевшими окончаниями. Генетика тогда ещё не достигла современного уровня, позволяющего устранять хромосомные аберрации, к тому же до открытия межпространственного перехода колонисты Маннаэяры почти четыре поколения находились в изоляции от метрополии. Поэтому, когда было налажено постоянное межпространственное сообщение между Землёй и Маннаэярой, колонисты, привыкшие к своему образу и подобию, категорически отказались от исправления уродливой мутации, даже несмотря на то, что девочки у них по-прежнему рождаются нормальными.

Основу переселенцев на Маннаэяру составляли скандинавы, однако коммодор Гримур внешне походил на американского индейца – прямые чёрные волосы, ниспадающие на плечи, горбатый нос, застывшие черты лица, чью невозмутимую суровость подчёркивала серая кожа – ещё одна отличительная черта колонистов Маннаэяры.

– Коммодор Гримур, планетолог Вольдемар, – представил нас друг другу Ктесий.

Коммодор молча пожал мне руку, сел напротив и раскрыл поданный Ктесием электронный блокнот. С минуту он читал, затем поднял на меня глаза.

– Вы в курсе, что во время прокладки туристических трасс придётся лазать по скалам? – спросил он, равнодушно пройдясь взглядом по моей отнюдь не спортивной фигуре.

– Да.

– А как же ваша высотобоязнь?

– При заключении контракта мою высотобоязнь посчитали положительным фактором для данной работы.

– Почему?

Вопрос прозвучал бесстрастно, и ни тени удивления не отразилось на застывшем лице коммодора.

– Потому что там, где пройду я, пройдёт и любой турист.

– Разумно, – согласился он и снова перевёл взгляд на блокнот.

Рано было начинать игру, однако я всё же рискнул и включил в себе обострённое восприятие эмоционального фона. Но, странное дело, ничего не уловил. Создавалось впечатление, что коммодор абсолютно равнодушен и ко мне, и ко всему окружающему. Такой же эмоционально инертный, как и выражение его лица.

С минуту он изучал моё представительское досье, затем закрыл электронный блокнот.

– Не понимаю, почему вы, человек зрелого возраста, да ещё такой профессии, до сих пор не избавились от столь нелепого недостатка? Насколько знаю, для генетиков это пара пустяков.

Только теперь я уловил отголоски эмоций коммодора. Но эти отголоски оказались весьма неожиданными. Не интересовали Гримура ни моя профессия, ни квалификация, и уж, тем более, мои врождённые недостатки.

– Почему не избавился? – Я постарался изобразить оскорблённую сдержанность. – По той же причине, по которой вы не устранили свою козлоногость.

Выпад прошёл мимо цели. Не то, что недовольства не уловил, наоборот, почувствовал снисходительную иронию по отношению к себе. Будто я говорил не о нём, а о ком-то постороннем, чья козлоногость для Гримура была в равной степени непонятной, как и мой неполноценный вестибулярный аппарат.

– М-да… – протянул он и обратился к Ктесию, словно меня здесь не было: – Не персонал, а какой-то паноптикум. И кто только его подбирал? Неужели не могли найти квалифицированных специалистов без изъянов?

Ктесий сочувственно кивнул и отхлебнул из стакана.

Я перевёл взгляд с одного на другого.

– Для того чтобы иметь высококлассных специалистов, им надо хорошо платить. Отнюдь не гроши. А так, как говорится в анекдоте: «умных к умным, а мине до тебе».

Но опять моё резкое заявление не оказало должного эффекта, и я почувствовал, что как одному, так и другому, безразлична квалификация подчинённых. И даже вроде бы, вопреки словесному утверждению, такой контингент их гораздо больше устраивал, чем любой иной.

– До мине, так до мине, – равнодушно согласился Гримур. – Завтра в девять утра приступаем к полномасштабным исследованиям. Мы и так отстали от графика на две недели из-за задержки вашего рейса.

– К задержке рейса я не имею никакого отношения! – возмутился я.

– Я тоже, – спокойно ответил Гримур. – Вы успеете к завтрашнему утру настроить и согласовать свою аппаратуру?

Я глянул в безразличные глаза коммодора и запнулся, поняв, что меня выпроваживают. И тогда обострённое восприятие эмоционального фона сыграло со мной злую шутку: полутёмный холл представился трюмом парусного корабля, козлоногий коммодор Гримур – пиратом Сильвером, а клетка с пауком – клеткой с попугаем. Дикость какая! Я тряхнул головой и поспешно отключил обострённое восприятие эмоционального фона.

– Д-да, – запоздало ответил я. – У вас ко мне всё?

– Всё.

– В таком случае – до свиданья.

Я встал.

– До завтра, – отозвался Ктесий.

Гримур промолчал.

Резких слов для окончания неприятной аудиенции не нашлось, поэтому я молча развернулся и направился к выходу. Но, уже находясь на пороге, не смог удержаться от мальчишеской выходки – наверное, сказалась активизация повышенного эмоционального восприятия. Шагнул к клетке и, подражая стивенсовскому попугаю, прорычал в неподвижные, как и у его хозяина, глаза паука:

– Пиастр-ры!

Паук испуганно присел, и две капли мутно-зелёного яда, скользнув с хелицер, упали сквозь прутья в стоящий под клеткой чернёный металлический поддон. Поза у паука была угрожающая, но голубые «человечьи» глаза продолжали смотреть то ли скорбно, то ли дóбро. Нет у пауков ни ресниц, ни век, и зрачки неподвижны, поэтому можно жестоко поплатиться, оценивая настроение членистоногого по разрезу глаз.

Я вышел на крыльцо, но перед глазами всё ещё стояла, словно фотографически отпечатавшись на сетчатке, клетка с Аранеем. И только тогда я осознал, что поддон под клеткой наполовину наполнен ядом, и, кажется, сделан из платины. Если это действительно так, то что же это за существо такое, чей яд обладает столь агрессивной реакционной способностью?