Пока нормально - Гэри Шмидт

А потом заснул.

Ее испуганный глаз.

* * *

В воскресенье я проснулся и сразу понял, что сегодня будет один из тех отчаянно жарких дней, когда удивляешься, как на земле вообще осталось что-то живое. Солнце только встало, а комната уже накалилась. Если бы у нас были занавески, то они висели бы как мертвые.

Когда я спустился на кухню, мать была вся в поту: оладьи она сунула в духовку, чтобы не остыли, хотя духовка тут не очень-то работала, на сковородке у нее шипел бекон – слава богу, хоть одна конфорка горела, – а рядом стояла миска с болтушкой из яиц, причем надо было рассчитать все так, чтобы поджарить яичницу в жире от бекона, пока отец будет есть этот бекон с оладьями, и подать ее вовремя, а то он обязательно разозлится. Думаю, мать решила, что лучше уж попотеть, чем лишний раз нарываться.

Я вышел, чтобы она не запуталась. Все вокруг было белым-бело и дышало зноем. Солнце поднялось еще не высоко, но все равно приходилось щуриться, и от этой ослепительной белизны по телу разливалось тоскливое чувство, когда понимаешь, что день предстоит долгий, унылый и тягучий, и надо бы найти где-нибудь бассейн, и как это будет здорово, когда в него плюхнешься.

Хотя в этом тупом Мэрисвилле небось и бассейна-то нет.

Я подождал у задней двери. Солнце палило все сильнее, а я смотрел на плотно утоптанную землю во дворе и удивлялся, как сквозь нее умудрились пробиться жалкие ростки сорняков. Я ждал, когда отец позавтракает и уйдет куда-нибудь с Эрни Эко. Ждал, когда брат спустится на кухню, доест остатки оладий и тоже уйдет – скорее всего, с кем-нибудь, кто уже стоит на учете в полиции. Подождав как следует, я вернулся в дом. Мать сложила газету в несколько раз и подсовывала ее под шаткий стол.

– Ты был на солнце, – сказала она.

Я кивнул:

– Там уже жара.

– Сделать тебе яичницу?

Я покачал головой:

– Сам сделаю.

Я выпустил на сковородку два яйца. Жир от бекона был еще горячий, и они быстро начали поджариваться.

– Как думаешь, тебе будет здесь хорошо? – спросила мать.

Яйца белели на глазах.

– Наверное, – сказал я. – Не хуже, чем в любом другом месте. А тебе?

– Мне? – отозвалась она. – Не хуже, чем в любом другом месте.

Она вылезла из-под кухонного стола.

За такую улыбку, как у моей матери, передрались бы все голливудские актрисы. Думаете, я вру? По-вашему, Элизабет Тейлор умеет улыбаться? Да если б вы увидели улыбку моей матери, вы бы Элизабет Тейлор и в одну комнату с ней не пустили.

А если бы улыбку моей матери увидел Джо Пепитон, он отказался бы ради нее от бейсбола. Вот какая чудесная у нее улыбка.

Она приготовила нам гренки, а я порылся в еще не разобранных ящиках, которые так и стояли на кухне, и нашел баночку с клубничным джемом. К тому времени желтки у яиц совсем затвердели, но кого это волнует? Мы с ней съели по одному и поделили гренки, а потом тихонько посидели, хотя и в доме становилось все жарче, – я посматривал на нее и думал, смогу ли я когда-нибудь нарисовать ее улыбку, такая она была чудесная.

Я заметил, что моя рука шевелится, будто прикидывая, как это можно сделать. Но это было все равно что пытаться нарисовать перья той птицы. Я чувствовал, что мои пальцы движутся не так, как надо. Я знал, что они движутся не так, как надо.

После завтрака мы вместе убрали со стола. Потом вынули из ящиков все тарелки, кастрюли, крупы и так далее и разложили их по полочкам (стопку разбитых тарелок я вынес, даже не развернув). Тем временем температура в кухне поднялась градусов до ста, но когда мы оглядели кухню, то убедились, что все в ней устроено точно так, как она хотела, и когда я сказал: «Вот не думал, что когда-нибудь попаду в комнату, где можно пожарить яичницу прямо в руке», – она подошла к раковине, набрала полный стакан холодной воды и выплеснула его прямо на меня. Думаете, я вру?

Честное слово.

Потом она снова улыбнулась и засмеялась, и я тоже засмеялся, взял другой стакан и подставил его под кран, и она сказала: «Дуги, не вздумай…» – но я все равно окатил ее водой, и она стала смеяться еще громче, пока не начала всхлипывать, и тогда мы оба засмеялись еще сильнее, и она опять наполнила стакан, и я тоже, и скоро у нас под ногами хлюпало и везде висели капли.

И тут домой пришел отец вместе с Эрни Эко.

Мать посмотрела на отца, потом открыла шкафчик и достала банку с мелочью. Она дала мне несколько монеток и велела купить галлон молока – на самом деле оно у нас и так было, но я отлично понял, что к чему. Я вышел через заднюю дверь, пересек плотно утоптанный двор и исчез раньше, чем случилось то, что должно было случиться.

* * *

Ночью я все слышал сквозь картонные стены. Наша Дыра – вовсе не такая помойка, как он говорит. Ну и что, если Эрни Эко видел нашу мокрую кухню? Что с того?

Я лежал в темноте, брат на нижней койке храпел, как уголовник, а я думал о чудесной улыбке моей матери. Может, она когда-нибудь отведет меня на стадион «Янки».

Я снова почувствовал, как движутся мои пальцы, стараясь уловить линии этой улыбки.

* * *

Я вернулся в библиотеку в понедельник, вскоре после того, как мой отец с руганью вышел из дома и отправился на Бумажную фабрику, где собирался объяснить мистеру Толстосуму Балларду, что он ему не какой-нибудь сосунок. Когда моя мать сказала, что, может, не стоит говорить ничего в таком духе, а надо бы, наоборот, поблагодарить, что у него есть какая-никакая работа, он ответил ей такими словами, которые вам слушать ни к чему, хотя я-то отлично их слышал, поскольку стены в нашей Дыре, как я уже говорил, картонные.

Так вот, я пришел в библиотеку слишком рано, потому что внутри было еще темно, и сел на мраморные ступени ждать – а что еще прикажете делать в этом тупом Мэрисвилле, штат Нью-Йорк? Конечно, я бы лучше покидал мячик с Хорасом Кларком, но его-то вряд ли сюда когда-нибудь занесет.

В результате я прождал чуть ли не все утро. Прохожие смотрели на меня так, как будто я неизвестно откуда взялся. По-вашему, это приятно? Сами попробуйте.

Вот если бы мимо шел Джо Пепитон, он наверняка остановился бы. Думаете, я вру? Нет, он присел бы рядом со мной на эту тупую лестницу, и мы с ним обсудили бы текущий сезон, как старые приятели. Просто поболтали бы. Например, про то, что сезон складывается не так удачно, как он рассчитывал. Про то, что в прошлом году у него было всего тринадцать хоумранов[1] – ну и что с того? Зато в позапрошлом их было тридцать один. И даже при том, что в этом году он не слишком часто играет, у него есть шансы набрать заметно больше тринадцати. В общем, про всякое такое.

А потом кто-нибудь заметил бы, что на лестнице перед библиотекой, рядом со мной, сидит Джо Пепитон, и эта новость разлетелась бы по всему этому тупому Мэрисвиллу, и люди вроде той девчонки с придурочным розовым замком начали бы собираться вокруг и глазеть на нас и мечтать, как здорово было бы им самим посидеть рядом с Джо Пепитоном. А потом Джо Пепитон сказал бы: «Слушай, Дуг, что-то тут многовато народу. Может, пойдем куда-нибудь, покидаем малость?» И мы встали бы и пошли через толпу, и та девчонка со своим тупым велосипедом волей-неволей отодвинулась бы, чтобы нас пропустить, и все смотрели бы на нас и мечтали пойти и покидать малость с Джо Пепитоном вместо меня.

Так что я сидел на лестнице и ждал.

Но Джо Пепитон не пришел.

В отличие от девчонки с велосипедом.

Я посмотрел на нее.

– Опять в библиотеку, что ли? – спросил я.

– Нет, не в библиотеку. А ты что тут делаешь?

– А ты как думаешь?

– Думаю, ждешь, пока откроется библиотека.

– Правильно. – И я откинулся на ступеньку. Этак небрежно, как в тот раз.

Она слезла с велосипеда и поставила его на подножку.

– Как считаешь, могу я тебе доверять? – спросила она.

Я подумал, нет ли тут какой-нибудь ловушки.

– Можешь, – сказал я. Хотел понебрежней, а получилось как-то неуверенно.

– Тогда посмотри за ним, ладно?

И зашагала по улице. Я наклонился и увидел, как она заходит в магазин. Через минуту она вышла оттуда с двумя бутылками кока-колы. Вернулась и протянула одну мне. Бутылка была такая холодная, что снаружи еще не растаял лед, а замерзший воздух поднялся из открытого горлышка, как туман.

Девчонка села рядом со мной.

– Смотри-ка, даже велосипед не украл, – сказала она.

– Это барахло?

– Между прочим, тебе долго придется ждать.

– Где ты взяла кока-колу?

– Мой папа – владелец «Спайсерс дели».

– То есть ты просто вошла туда и попросила у него две бутылки, и он тебе дал?

– Нет, я не просто вошла туда и попросила две бутылки. Я попросила одну для себя, а вторую для тощего хулигана, который сидит на лесенке перед библиотекой.

– Для тощего хулигана? – я огляделся по сторонам. – Тут есть кто-то еще?

– Библиотека работает только по субботам, – сказала она. – А поскольку сегодня понедельник, тебе придется подождать здесь некоторое время. Поэтому мне стало тебя жалко, и я принесла тебе кока-колы.