Роковая молния - Уильям Форстен

Эмил промолчал, почувствовав в словах друга упрек.

Эндрю взглянул вдоль пути. Рядом с ординарцем, стоявшим достаточно далеко, чтобы не подслушивать разговоров, но в пределах видимости, на случай, если он понадобится, виднелась еще одна фигура. Кэтлин подошла поздороваться.

— Что ты здесь делаешь, черт побери? — раздраженно спросил Эндрю.

Он был вынужден находиться в самом центре этой сумятицы по долгу службы, но его нисколько не радовало, что его жена тоже здесь.

— Стараюсь распределить по вагонам тех несчастных, которые могут погибнуть, если мы им не поможем, — ответила она, подойдя ближе и сняв с него очки, чтобы вытереть их краем влажного платья. — Я посадила ту пожилую пару с внуками на твоем месте. В нашем вагоне разместилась еще дюжина беженцев; твои офицеры согласились ехать стоя.

Эндрю хотел было возразить — мальчики из его штаба должны были хоть немного отдохнуть, — но не стал этого делать, представив себе насквозь промокших беженцев в штабном вагоне. Скорее он согласился бы пойти пешком, нежели выгнать их.

— За это я тебя и люблю, — сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать Кэтлин в лоб, пока она водружала на место его очки, которые протирала.

Он помог жене забраться в вагон, а Эмил протянул руку Эндрю, чтобы тот не поскользнулся на мокрых ступеньках.

— Отправляйте поезд! — крикнул Эмил, свесившись с подножки.

Тормозной кондуктор, стоявший рядом с ординарцем, заторопился к паровозу, на бегу подняв свой дымивший фонарь и размахивая им взад и вперед. Через несколько секунд прозвучал резкий свисток, еле слышный в раскатах грома. Пол вагона дернулся под ногами Эндрю. Медленно набирая ход, состав прокатился мимо станции. На соседнем пути стоял поезд Пэта. В горящих факелов и вспышек молний было видно, что открытые вагоны забиты солдатами; даже на крышах вагонов сгрудились насквозь промокшие люди. Эта грустная картина усиливала тягостное впечатление, которое оставляла колонна беженцев, продолжавших брести на восток вдоль путей.

— Выигранная битва навевает муть ли не такую же меланхолию, что и проигранная, — проговорил Эмил.

— Веллингтон, насколько я помню свой предмет, — отозвался Эндрю.

Эмил кивнул.

— Хотя Веллингтону никогда не приходилось наблюдать такого зрелища, — продолжил он.

— Веллингтон никогда не терпел такого сокрушительного поражения, — сказал Эндрю. — Даже в Испании.

— Зато ты обеспечил нам необходимую передышку. — Эмил старался, чтобы его слова прозвучали жизнерадостно.

— Но какой ценой? — прошептал Эндрю.

— Ты имеешь в виду беднягу Юрия? — спросил Эмил. — Он стал мертвецом, когда мерки взяли его в плен, еще двадцать лет назад. Ты дал ему возможность с честью кончить свою жизнь, и он воспользовался ею. Не вини себя за эту жертву.

— Меня беспокоит не его гибель, доктор, — глухо произнес Эндрю.

— Тогда что? — спросил Эмил, придвигаясь ближе и чувствуя огонь, сжигающий душу его друга.

— Пленники, — ответил Эндрю после долгого напряженного молчания. — Карфагеняне и все прочие, кто, подобно Юрию, живет в орде.

— А что с ними?

— Около пятидесяти тысяч карфагенян, оставшихся в живых, плюс еще тысяч сто человек, а может, и больше, — произнес Эндрю, пристально глядя на запад, будто надеясь увидеть этих несчастных.

Эмил ждал, не решаясь задать вопрос.

— Как только мерки сожгут тело Джубади, все до одного будут принесены в жертву. Юрий рассказал мне об этом обычае. Я получил тридцать дней, а сто пятьдесят тысяч человек поплатятся за это своими жизнями.

— Гамилькар знает об этом? — спросил Эмил.

— Скоро узнает, — ответил Эндрю.

— Да поможет ему Бог.

— Да поможет ему Бог, — шепотом повторил Эндрю. — И Боже, прости меня, поскольку больше никто не сможет меня простить.

Кэтлин обняла его дрожащими руками, стараясь найти успокаивающие слова и сознавая, что мысль об изначальной обреченности пленных вряд ли облегчит его душу. Она прижалась головой к пустому рукаву его мундира и расплакалась, впервые за долгие годы.

Эндрю, почти не чувствуя ее близости, наблюдал, как последние огни станции растворяются в темноте.

— Друг мой, уже поздно.

Тамука тронул Хулагара за плечо, но тот не пошевелился.

Ты не обязан здесь оставаться, — сказал Тамука.

Хулагар не ответил.

Тамука, носитель щита кар-карта Вуки, сына Джубади, подошел ближе и опустился на колени рядом с Хулагаром. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь ритмичным боем больших барабанов, имитирующих стук сердца. Этот бой не стихнет в течение тридцати дней, пока для Джубади не настанет время последней скачки к вечным небесам. Это была первая из тридцати ночей — ночь безмолвной скорби, когда духи предков плывут над лагерем в волнах тишины. Не было слышно ни вечерней болтовни перед закатом солнца, ни песен прославленных певцов, ни хвастливых рассказов у тысяч костров по всему стойбищу. В эту ночь духи предков собирались вокруг жилища кар-карта.

Просторная золотая юрта освещалась единственной висящей в центре лампой, которая отбрасывала тусклый свет на обнаженное тело Джубади, бывшего кар-карта меркской орды.

Весь лагерь был погружен во тьму, горела лишь единственная лампа скорби. От ее слабого, неверного пламени взметнется к небу погребальный костер и унесет с собой душу Джубади. И только после того, как огонь уничтожит останки тела Джубади, новый кар-карт вернет огонь погребального костра своим подданным, и он сохранится в кострах племени до той поры, пока не настанет очередь кар-карта Вуки вознестись к небесам.

Тамука посмотрел на своего старого товарища, своего первого учителя и наставника. Эти двое не нуждались в разговорах — они и без слов могли заглянуть друг другу в душу. Хулагар застыл в мучительном безмолвии, хотя ни один из обитателей орды не осмеливался обвинить его в случившемся несчастье. Тем не менее щитоносец винил себя, и Тамука понимал его. Он прекрасно знал, в чем заключается истинный смысл высокого титула щитоносца. Разве не он должен защищать кар-карта, прикрывать его бронзовым щитом и всегда быть готовым заслонить собой повелителя от любой опасности? А теперь Джубади мертв, а его щитоносец продолжает жить.

Как будто услыхав его мысли, Хулагар поднял на него глаза. «Я должен был предвидеть это», — говорил его взгляд.

— Ты не мог предвидеть, — сказал Тамука. — Стражники прочесали все окрестности. Мы не знали, что существует оружие, способное поражать на таком расстоянии.

Хулагар шевельнулся, впервые за всю долгую ночь скорбного бдения у тела своего повелителя и друга.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});