И никого не стало - Ника Варназова

дальше. Даже растеряв почти всё самообладание, он не мог позволить себе уйти без оружия.

Его руки дрожали от злости, но он всё равно, с трудом сдерживаясь, чтобы не наброситься с кулаками на Виктора и бабушку Еву, взял ружьё и захватил из погреба кусок мяса, уверенный, что до вечера домой не вернётся.

Диана спрятала голову под сложенное втрое одеяло, зажала уши ладонями, но голоса стариков всё равно гремели и гремели, вызывая боль в висках.

— Дай медок, — пробормотала она, высунувшись наружу.

Белка не отреагировала. Она сидела в углу, прижавшись щекой к стене и как будто внимательно смотрела на крупную щепку, торчащую в двадцати сантиметрах от её носа. Казалось, она заснула с открытыми глазами, не обращая внимания на ссору, продолжавшуюся внизу.

Диана толкнула подругу ногой, и та встрепенулась.

— Что?

— Дай медок.

Белка подползла к краю кровати и принялась шарить по полу, позвякивая чем-то металлическим. Прошло не менее трех минут, прежде чем она наконец протянула Диане небольшую банку с мутной жидкостью и шприц.

— Это же сахарок, — устало вздохнула та.

— А ты что хотела?

— Медок.

Белка снова свесилась с кровати, осматривая разбросанные вещи.

— Закончился. Надо новый варить…

Диана встряхнула головой, поморщившись от усилившейся боли, и медленно села. Она опёрлась ослабевшими руками на колени, чтобы придать им твёрдости.

— Ладно, пусть будет… Господи, когда же они заткнутся?

— Уже заткнулись, — сказала Белка, опять облокачиваясь на стену.

— А я их слышу, — возразила Диана с долей растерянности, но всё же, по большей части, равнодушно.

Её подруга слабо усмехнулась, прикрыв глаза, покрасневшие от сухости.

— Если бы они кричали, ты бы не слышала меня. Я говорю шёпотом.

На протяжении минуты Диана сосредоточенно пыталась разобрать, доносятся ли снизу голоса, и наконец неуверенно кивнула.

— Кажется, медка надо поменьше, — резюмировала Белка, отковыривая со стены раздражающую щепку.

Гурий шел вдоль реки, то и дело пиная попадавшиеся на пути камни. Они отлетали в воду, но всплески были едва различимы в шуме бурных потоков. Речка была небольшой, но быстрой, и вихляла по лесу на протяжении многих километров. Названия её никто не знал, поэтому в обиходе её именовали просто Рекой, а при общении с другими семьями — Хвостом, потому что она протекала вдоль длинного горного хребта, части внушительного массива, прозванного Ящером. Куда она впадала — нельзя было сказать наверняка. Виктор Иванович утверждал, что это приток Енисея, того, который протекает где-то дальше к северу (а может и к западу, но уж точно не к югу) на что бабушка Ева только качала головой. За Ящером, в нескольких днях пути, уже долгое время безо всяких перемещений жила группа Людмилы, состоявшая из шестнадцати человек, вторая по численности в этих лесах. Гурий всегда восхищался этими людьми — именно они обеспечили припасами всех выживших в тайге на многие десятилетия. Когда ещё не закончились массовые уничтожения, они успели вынесли из городов целые ящики лекарств, кое-каких инструментов, а главное — оружия. Гурий сжал в руке ремень ружья, перекинутый через плечо. Ему ещё не доводилось из него стрелять — это было на случай крайней опасности, которой, благодаря Виктору и Еве, их небольшая семья успешно избегала.

Выстрелы он слышал нечасто. Это случалось зимой, когда капканы и охота с арбалетами не обеспечивали семью достаточным количеством мяса. Если наступал откровенный голод, Виктор Иванович и бабушка Ева уходили в чащу и возвращались со здоровенной тушей.

Речка вывела на пологий волнистый откос, куда Гурий на протяжении нескольких лет периодически приходил посмотреть нору с лисятами. Он пытался прикормить мать семейства костями и жилами, но та не проявляла никакого желания подружиться и, наверное, только благодаря лени не перетаскивала детей в другое место.

Гурий по привычке подошёл к знакомой кочке. Нора, опустевшая прошлой весной, уже заросла и даже отдалённо не напоминала то уютное, хорошо скрытое лисье гнёздышко, откуда иногда высовывались остренькие носы. Отчего-то захотелось плакать, хотя так грустно не было даже когда он впервые обнаружил, что нора брошена.

— Подумаешь, лисы, — проворчал Гурий. — Просто глупое зверьё.

И тут же он понял, что тоскует вовсе не по ним. Когда-то давно он повёл сюда Людмилу, пришедшую по делам к Виктору и Еве. Несмотря на то, что женщина торопилась обратно к своей группе, она с интересом выслушала все рассказы про лисят и их мать и задержалась почти на полдня. Хотя они и виделись раз в несколько лет, тётя Люда проявляла к Гурию больше участия, чем его семья: бабушка постоянно отмахивалась, ссылаясь на занятость, а Виктор Иванович просто не умел никого слушать дольше двух минут.

— То ли дело ты, Мишка, — Гурий потрепал волкособа по шее. — Жаль только, речь не понимаешь.

Пёс склонил голову на бок и уставился на прямо в глаза. По крайней мере, притворяться умным собеседником у него получалось отлично, пока разговор оставался односторонним.

— Были раньше такие люди — психологи, — поведал Гурий заинтересованному Мишке. — Приходишь к ним, платишь деньги и говоришь целый час, а они слушают. Вот ты был бы хорошим психологом.

— Гав! — охотно подтвердил пёс.

— Представь: человек приходит с проблемой, час о ней говорит, а потом сам же её и решает. Психолог только кивает и задаёт вопросы «А вы как думаете?» «Почему вы так поступили?»

— Гав?

— Ага, именно так! Давай, спроси, что меня беспокоит.

Мишка ничего не спросил, но удобно устроился на мягком мху и положил голову на лапы, давая своим видом понять, что готов к сеансу.

— В чём моя проблема? Да в том, что я, блин, говорю с собакой, потому что психологов не осталось!

Гурий с досадой швырнул сосновую шишку о ствол.

— Врачей не осталось! Полицейских, строителей, учёных, космонавтов! Никого, нахрен, не осталось!

Слёзы всё-таки потекли. И хотя здесь не было, перед кем стыдиться, Гурий съёжился и уткнулся лбом в колени, пряча лицо.

— Некому спасти тётю Люду, — всхлипнул он.

Тёплый язык мягко прошёлся по пальцам. Мишка заскулил, не понимая, чем так расстроен человек.

Виктор Иванович больше не кричал. Он не бросал яростные взгляды на Еву и на любой источник звука, не шептал ничего под нос, не сжимал кулаки. Даже не строил карточный домик.

Когда бабушка со стуком поставила рядом с ним кружку ежевичного компота, он даже не повернулся.

— Зря мы тогда отделились от группы Людмилы, — глухо проговорил старик.

Ева тихо присела рядом.

— Думаешь, всё бы лучше сложилось?

— Не знаю.

— Нет, мы правильно поступили, — покачала она головой. — Каково было бы мальчику расти там? Ты же помнишь,