Повесть о горячем сердце - Ася Котляр

мне сказала, глядя на папу, когда он смотрел на мамин портрет, висящий на стене:

– Смотри, душа моя, как он несчастен… как одинок…

Бабушка никогда не плакала, даже в день моего рождения: день моего рождения был днём маминой смерти. Поэтому мы вовсе не праздновали этот день. А чтобы я не чувствовала себя изгоем, мы не праздновали ничей день рождения: ни папин, ни бабушкин. Каждый год, просыпаясь в этот день, я находила на тумбочке, стоявшей возле моей кровати, вазочку с нарциссами. Я родилась в марте, и эти цветы уже продавали на базаре, а это были любимые мамины цветы.

До школы я считала, что так и нужно жить, не празднуя дни рождения, хотя с удовольствием ходила на дни рождения своих дворовых подруг. Но когда я пришла в первый класс, поняла, что эта традиция нашей семьи была скорее исключением, чем правилом.

Дети приносили в школу конфеты, все кричали: «С днём рождения!», и я стала ждать свой день рождения, чтобы отпраздновать его в школе.

Я ужасно боялась огорчить папу и бабушку, поэтому не могла так запросто подойти и сказать им: «Послушайте, дорогие мои папа и бабушка! Мне нужны конфеты, чтобы отпраздновать свой день рождения». Много раз проговаривая про себя эту фразу, я так и не решилась подойти ни к папе, ни к бабушке и, когда наступил долгожданный день, поплелась в школу в расстроенных чувствах.

В моём первом «А» классе все знали, что у меня день рождения. На стенде висела моя фотография, а над ней красовалась надпись: «Поздравляем!».

Надпись предназначалась для всех, а фотографии менялись в зависимости от именинников.

Я вошла в класс, и все дети дружно выстроились. Елена Михайловна, учитель нашего первого «А» класса, взмахнула рукой, и все ребята дружно три раза прокричали: «Поздравляем!»

Я стояла красная как рак и чуть не плакала.

– Ну, Машенька, что же ты молчишь? Ответь ребятам! И угощай, пока звонок не прозвенел.

– Мне нечем угощать, Елена Михайловна.

– Ты забыла конфеты дома? – протянула мне соломинку Елена Михайловна.

– Да, забыла, – чуть слышно сказала я.

– Ничего страшного, садись. Начинаем урок, дети…

Этот день был худшим днём в моей жизни. На перемене ребята окружили меня и стали дразнить: «Машка-бедняжка, Машка-забывашка», а я стояла и беззвучно рыдала. Слёзы текли по моим щекам, скатывались на белый воротничок. Те же, что попадали в рот, я глотала. И только Сашка Макаров стоял в стороне, с жалостью глядя на меня, на этот безумный хоровод, и молчал. Сашка тоже не принёс конфеты на свой день рождения. И в тот момент я была благодарна Сашке за то, что он не встал вместе со всеми и не кричал мне обидные слова. Тогда я ещё не знала, что у Сашки пьющие родители и что конфеты он ел только в школе, когда кто-то праздновал свой день рождения.

Елена Михайловна вошла в класс, когда моё сердце готово было разорваться от горя. В руках у неё был кулёк с конфетами.

– Машенька, – торжественно произнесла она, – что же ты стоишь как вкопанная? Твой папа принёс конфеты, которые ты забыла дома. Иди угощай ребят.

На ватных ногах я подошла к Елене Михайловне и взглянула в её глаза. Когда она купила эти конфеты? Или не купила? Или на самом деле их принёс папа? Много вопросов, слишком много…

Глотая слёзы, я взяла кулёк и стала угощать притихший класс.

И тогда Елена Михайловна сказала:

– А теперь все быстро извинились перед Машей. Немедленно. И чтобы я больше никогда не наблюдала такое бесчинство. Вы – советские дети, а советские дети всегда помогают друг другу.

Все стали подходить ко мне и извиняться, а я всё продолжала плакать. От жалости к себе, от стыда, от боли, от благодарности – сама не понимала, почему я стояла и плакала.

От всего пережитого у меня поднялась температура, и Елена Михайловна позвонила бабушке.

Я проболела всю неделю. У меня была горячка, так сказал врач «скорой помощи». Пребывала в каком-то беспамятстве, но, когда приходила в себя, видела папу, который сидел у моей постели и плакал.

– Не оставляй меня, Тыковка! Пожалуйста, только не оставляй…

Потом ко мне пришла моя мама. Она была в красивом белом платье, с распущенными волосами, и в руке у неё были нарциссы. Я всем сердцем потянулась к мамочке, но она сказала мне: «Не время, Тыковка моя! Побудь ещё с папой и бабушкой. Им так нужна твоя поддержка!» Я протянула к ней руки и сказала: «Не уходи, мамочка! Ты нужна нам!» Мама улыбнулась мне той самой моей любимой улыбкой, прямо как на портрете, и сказала: «Я с тобой, душа моя! Всегда-всегда!..» А потом она как будто бы растаяла. И я поняла, что очень хочу пить. Я открыла глаза, увидела склонившуюся надо мной бабушку и произнесла еле слышно: «Пить…»

Глава пятая

Что такое хвалёный еврейский ум?

Раз в неделю мы с папой и бабушкой ходили в кино или в театр. В нашем небольшом городке были вполне приличные театр и кинотеатр «Дружба». Бабушка была ответственной за культуру в нашей семье. Её никто не назначал – она сама взяла на себя эту святую обязанность: «культурно развивать ребёнка», то есть меня. Мы ходили на все театральные премьеры, но они были не так часты в нашем небольшом городке. А вот фильмы в кинотеатр завозили раз в неделю, и бабушка брала билеты на дневной сеанс. Она приходила за час до открытия касс, чтобы получить билеты на первый ряд. Папа спорил с ней, утверждая, что билеты лучше брать на пятый ряд. Папа был инженером и грамотно доказывал бабушке, что «технически удобно, когда смотришь на экран не вверх, а прямо». Бабушка сдвигала на нос очки, смотрела поверх очков на папу и всегда говорила одно и то же:

– Борис Семёнович, если вы такой умный, покупайте билеты сами. И давайте при Марии Борисовне мы не будем решать эти вопросы.

Папа молча одевался, шёл в кино, садился в первый ряд и задирал голову. Когда мы выходили из кинотеатра, папа усиленно вертел шеей, тёр её, всем своим видом показывая, как она затекла. Бабушка же всегда делала вид, что не замечает папиных манипуляций с шеей.

Я очень любила фильмы про любовь, но иногда приходилось смотреть и про войну или милицию, которая ловила преступников. Все киноленты были целомудренные и бескровные. Но если кто-то стрелял или целовался, бабушка закрывала мне глаза своей тёплой ладонью.

Папа шептал:

– Варвара Степановна, нужно было брать билеты на детский сеанс.

На что бабушка возражала ему:

– Борис Семёнович, девочка должна видеть реальную жизнь. Кто ей снимет розовые очки, когда нас с вами не станет?

Сидевшие рядом люди