Наш Современник 2006 #1 - Журнал Современник

— Все? — всплеснула руками дама. — Но вы же разговаривали с ним около сорока минут! Как же ему быть с работой? С заграничной командировкой?

— Мама!… — укоризненно сказала дочь.

— Я высказал предположение, что ему надо подлечить психику в санатории. Он, между прочим, со мной согласился. Это надо использовать. О заграничной командировке, полагаю, следует забыть. Если он поедет, то будет хуже. Что же касается предстоящего повышения по службе, то едва ли начальство отменит его из-за того, что ваш муж попросится отдохнуть и подлечиться в санатории. Ценных работников не загоняют до полусмерти. Вы, наверное, и не помните, когда он последний раз был в отпуске?

— Да, кивнула дама.

— Ну вот. Значит, ему пора в отпуск.

Одеваясь, опытный Звонарев проверил карманы шинели, вытащил оттуда знакомый уже конверт и, строго насупив брови, вернул хозяйке.

* * *

Через несколько часов полковник Трубачев покончил с собой.

Утром на подстанцию нагрянули кагэбэшники. Они допрашивали Звонарева в кабинете заведующего, которого довольно бесцеремонно выставили за дверь. Пораженный известием о самоубийстве пациента, Алексей сразу же допустил ошибку: упомянул о его пистолете.

— А почему вы сразу не сообщили о нем — скажем, в милицию? — спросил, прищурившись, старший, представившийся капитаном Немировским, — человек с лицом, туго обтянутым кожей, как у египетской мумии, и длинными плоскими руками. — Сделай вы это, человек был бы жив.

— Да, если бы он не выбрал петлю. Я думал: он военный, ему положено оружие.

— А откуда вы узнали, что он военный?

— Жена сказала.

— Зачем?

— Это вы у нее спросите.

— А вы разве не знаете, что наши военные, как правило, не хранят табельное оружие дома?

— “Как правило” — вы сами сказали. Но у каждого правила есть исключение.

— В чем же оно в данном случае, по-вашему?

— Ну… видимо, он особенный военный, — допустил вторую грубую ошибку Звонарев.

— А об этом кто вам сказал? — Немировский глядел в упор на Звонарева.

Алексей вспомнил вдруг откровенно неприязненный тон, которым покойник говорил о “гэбэшниках”, и замялся.

— Да так… сам догадался.

— Не ври! — хрипло прикрикнул на него верзила чекист, сидевший сбоку стола. — Ты с ним беседовал сорок минут и не провел никакого лечения. О чем вы говорили? — Он, вероятно, играл роль так называемого “злого следователя”.

Звонарев, в жилах которого текла и дворянская кровь, болезненно не переносил фамильярности и хамства.

— Я с вами коров не пас, — сказал он сквозь зубы верзиле. — Попрошу не “тыкать”. — Судя по быстрому косому взгляду Немировского в сторону верзилы, этого было достаточно, но Звонарев никогда не умел вовремя остановиться. “Злой следователь” запнулся, а его понесло: — На арапа берете? Думаете: мы с этим фельдшером сейчас по-свойски разберемся? А знаете ли вы, что я студент Литературного института? — Это была его третья ошибка и, пожалуй, самая серьезная, судя по тому, как дернулись “гэбэшники”. Но наивный Звонарев посчитал, что они просто испугались, поэтому продолжил свой “натиск”, чреватый новыми ошибками. — Я вас, между прочим, свободно могу послать на три буквы! Я вам что — подозреваемый, что ли? Нашли за кого зацепиться! Вы что думаете: я к этому полковнику по своей охоте приехал? Я целые сутки работал, почти не спал, а они мне голову морочат! О пистолете я им не сказал! Пистолеты мне ваши до лампочки — я ими не занимаюсь. Я лечу людей, а пистолеты — ваше дело. И шпионов ловить, кстати, тоже.

— А почему вы думаете, что мы их не ловим? — тихо спросил очень внимательно слушавший его Немировский.

— Полковник говорил, как вы их ловите! “Проживали ли ваши родственники на оккупированной территории?” Из пушек по воробьям! Я сначала думал, что полковник свихнулся на шпионах, а теперь вижу, что это правда.

— Значит, вы думаете, что он был психически здоров?

— Я не психиатр, о чем сразу сказал родственникам. Мне он показался заторможенным, сильно удрученным проблемами по службе, но не сумасшедшим. Вас же никто не считает сумасшедшими, когда вы спрашиваете в анкетах про оккупированные территории. Вообще, вам лучше знать, здоров он был или болен.

— Это почему же?

— Потому что только вы можете ответить на вопрос, правду говорил полковник про шпионов или нет. Если правду, то он был здоров, если ложь — то болен.

— А что он конкретно говорил про шпионов?

— Может, вам лучше проехать к нему на службу? Неужели вы считаете, что за полчаса он рассказал мне нечто, что раскроет вам тайну его самоубийства?

— А вы считаете, что он застрелился исключительно из-за служебных проблем?

— О других он в разговоре со мной не упоминал.

— Ребята, — сказал Немировский своим спутникам, — подождите за дверью.

Верзила и другой чекист, носатый, смахивающий на армянина, вышли.

— Отнеситесь к моим вопросам серьезнее, — призвал Алексея Немировский, когда они остались одни. — Вы единственный человек, с которым он за последние дни вел продолжительный разговор. После того как вы уехали, с ним разговаривала лишь его жена, и то короткое время. Что это за проблемы? Называл ли он какие-нибудь имена?

— Никаких имен он не называл. А проблема в “кротах”, которые, как жуки-древоточцы, подтачивают наше государство. — О том, что такие “кроты”, по мнению полковника, были в Политбюро и руководстве КГБ, Звонарев, еще и сам не зная толком почему, решил не упоминать.

— А какая связь была между его работой и “кротами”?

— Ну, это вам виднее.

— Ничего мне не виднее. Он работал в Главном разведывательном управлении Генштаба, занимался разведкой, а не контрразведкой. Вы понимаете разницу?

— Читал детективы, — буркнул Звонарев.

— Тогда вы должны знать, что разведка сама занимается внедрением “кротов” в стан врага, а не отлавливает их в своем стане. Покойный по роду своей деятельности не соприкасался с иностранными шпионами. Поэтому из ваших слов вовсе не следует, что проблемы его были исключительно профессиональные.

— Я думаю, это у вас есть исключительно профессиональные проблемы, — насмешливо сказал Звонарев. — Текучка заела, понимаю… Фарцовщики, валютчики… Вы не допускаете возможности, что наши “кроты” в стане врага получают информацию о вражеских “кротах” здесь и передают ее по назначению?

Пристальный взгляд Немировского стал тяжелым.

— Вы уверены, что сообщили нам все, что рассказал вам полковник? — тихо спросил он.

— В общих словах — да. Что же касается деталей, то он сам их избегал, говорил довольно обтекаемо, намеками.

Немировский опустил глаза в стол, подумал, потом достал из папки лист бумаги.

— Изложите, пожалуйста, письменно все, что вы рассказали мне. Будет лучше, — с неуловимым нажимом, таящим в себе угрозу, продолжил он, — если вы вспомните что-то и помимо этого.

Звонарев не ответил, взял бумагу и ручку. Не снисходя до вопроса, на чье имя писать заявление, он начертал вверху листа: “В КГБ при Совете министров СССР”. Немировский, прочитавший эту надпись (в перевернутом виде), усмехнулся:

— Уже не при Совете министров. Впрочем, это не так уж и важно.

— Почему же неважно? Давайте исправим. При ком же вы теперь?

— А ни при ком, — небрежно бросил Немировский. — Отдельное ведомство.

— Кому же вы подчиняетесь? Лично главе государства?

— Пусть будет главе государства, если это вам так важно, — нетерпеливо сказал чекист. — Хотя глава государства у нас, как известно, — представитель законодательной власти. Вам будет трудно с ходу понять наш статус, так что не стоит зря тратить время. Приходите к нам в приемную на Кузнецком, мы вам все объясним. А сейчас пишите, пожалуйста.

— Так, может, вы, с вашим неопределенным статусом, и права не имеете заставлять меня что-либо писать? И допрашивать тоже?

— Успокойтесь, еще как имеем.

Алексей начал с милицейской фразы, которая ему, как любителю короткого жанра, очень нравилась: “По существу дела имею сообщить следующее…” — она сразу задавала пишущему стилистическую дисциплину, не позволяла ему плутать в трех соснах сопутствующих обстоятельств. Заявление Звонарева уместилось на одной странице. Это было нечто среднее между его короткими рассказами и историей болезни из медицинской карты.

— Негусто, — недовольно пробормотал Немировский, пробежав глазами бумагу.

— Чем богаты, — развел руками Звонарев.

— Что ж, если понадобитесь, вызовем. Вы никуда не собираетесь уезжать? И еще… — Немировский снова взглянул ему прямо в глаза. — Вы, хотя и не по своей воле, оказались замешанным в деле, связанном с государственными тайнами. Вам придется еще написать расписку о неразглашении обстоятельств этой трагической истории. — Он достал из папки отпечатанный в типографии бланк.

— Как это — о неразглашении? Да вы что? Меня же еще милиция не допрашивала!