Наш Современник 2006 #1 - Журнал Современник

— Старик, вот же свидетели сидят!

Звонарев засмеялся.

— Смешно получилось.

— Смотрите, мужики, до него дошло наконец!

От пива Алексею полегчало. Все стали казаться хорошими, даже мрачно-медоточивый Яндарбиев. Он закурил, выпил еще бутылку. Кузовков внимательно наблюдал за ним.

— Ну как, Леха? Отдохнул, расслабился?

— Даже снова устать успел. Спасибо тебе, старик.

— Не пора ли тебе ехать? — с нажимом на последнем слове спросил Кузовков.

Ехать! А он уже и думать забыл про разговор в “Яме”. Но ответил так, как будто размышлял о нем всю ночь:

— Пора.

* * *

В железнодорожном агентстве он спокойно купил билет на вечерний поезд “Москва — Севастополь” — затруднений с билетами на юг в эту пору не было. Как студенту купейное место обошлось ему всего в 11 рублей. Потом Звонарев поехал домой, собрал вещички, взял деньги, путевку, медицинскую справку из поликлиники Литфонда, попросил родителей отвечать по телефону, как сказал Кузовков, и поехал на Курский вокзал. Все проблемы с работой Алексей решил оставить на потом, тем более что он еще до истории с полковником и аттестацией поменял и отработал заранее два дежурства, чтобы высвободить себе необходимые две недели в феврале для поездки.

Он шел вдоль состава по перрону, вдыхал волнующий запах топящихся углем титанов. Поезд был новенький, чистый, с буфетом, пива хоть залейся. В купе, куда он вошел, позвякивая бутылками, несомыми за “шею”, — новая приятная неожиданность: у окна сидела симпатичная рослая девушка в обтягивающем красивую грудь свитере. Звонарев с ходу, на “вчерашних дрожжах”, познакомился. Соседку звали Светой. Через пять минут они уже дружески распивали пиво. Так бы ехать до самого Симферополя и заняться чем-нибудь более интересным, нежели шутки под пиво, да ближе к отходу появились два других соседа.

Когда поезд тронулся, в купе заглянул еще один человек, удивительно похожий на покойного Джона Леннона — круглые очечки, падающие на лицо космы, крючковатый нос, — внимательно оглядел купе и предложил одному из новых соседей, пожилому мужчине:

— Не хотите ли поменяться местами? У вас какая полка? Верхняя? А у меня нижняя — тут рядом. Но попутчики — люди пожилые, солидные, и дама с ребенком, а я с молодежью люблю, музыку слушать. — Он хлопнул по свисающему с плеча на ремешке “Панасонику”.

Пожилой молча кивнул, собрал вещички и ушел.

— А вы, кстати, против музыки не возражаете? — несколько запоздало спросил волосатый у новых попутчиков.

Звонарев, которому все они — и молодые, и пожилые — испортили столь благоприятно складывающийся вагонный флирт, равнодушно пожал плечами, Светлана белозубо заулыбалась, а третий сосед, смуглый плотный коренастый мужчина с короткой стрижкой, которого лишь с известной оговоркой можно было отнести к “молодежи” (ему явно перевалило за тридцать), сказал:

— Врубай, веселее будет.

“Леннон” сбросил джинсовую “вареную” куртку на вате, оказался в джинсовой же безрукавке, плюхнулся на диван рядом со Светланой и щелкнул клавишей “Панасоника”. Музыка оказалась под стать его “фейсу”, “хайру” и “прикиду” — “Hey, Jude!” “Битлз”.

— Еду в Ялту, на Всесоюзный слет битломанов, — весело сообщил волосатый и многозначительно пояснил: — Неофициальный, конечно. Будем знакомиться? Алекс, широко известный в узких кругах как “Леннон”.

— Светлана.

— Константин.

— “Нормально, Григорий? Отлично, Константин!” Между прочим, в еще более узких кругах меня зовут “Ленин”, — он подмигнул. — Сволочь разная, как сами понимаете.

— “Ленин” лучше, — отозвался Звонарев. — Это по-русски. Битломаны моего детства называли Маккартни “Макаром”, а вот местного бомжа Василия Макарова — “Васей Маккартни”.

— Ништяк, — захохотал “Ленин”. — Вася Маккартни! Надо запомнить! А как же вас зовут, остроумный незнакомец?

— Тоже Алексей.

— Тезка! Класс! Может, мы и едем в одно место?

Звонарев хотел было ответить утвердительно, но вспомнил вдруг наставления Кузовкова и благоразумно смолчал.

— Можете загадывать желание, — обратился “Ленин” к Светлане и Константину, — между двумя Алексами сидите. За это надо выпить.

Волосатый достал из сумки бутылку водки с винтовой пробкой и экспортной этикеткой, пластиковые стаканчики и две бутылочки со светлым напитком. — Из “Березы”, между прочим. Водку с тоником пробовали? Оригинальный, освежающий, совершенно отбивающий запах спирта вкус!

— Я пас, — быстро отказался Алексей.

— Что так? — удивленно поднял брови “Ленин”.

— Вчера перебрал. Так что сегодня — пивной день. — Звонарев кивнул на свои бутылки.

— Алекс, русское пиво не оттягивает, а усугубляет, — с видом знатока объяснил “Ленин”. — Зачем тебе головная боль? Разбавь водочку тоником до градуса своего пива и отдыхай как человек. — Брелоком-открывашкой он ловко, с сухим щелчком откупорил пыхнувший легким дымком тоник и наполнил до половины стаканчики. Потом скрутил голову “Столичной” и протянул бутылку Алексею. — Водка добавляется по вкусу!

Звонарев плеснул немного в стаканчик, вопросительно глянул на Светлану. Она, порозовев, кивнула; не отказался и молчаливый Константин. Выпили.

— Ну как? — допытывался неугомонный “Ленин”. — Класс? “Кровавая Мэри”, пепси, апельсиновый сок с водкой — все это в прошлом. Теперь на крутых “сейшенах” пьют только водку с тоником. Если, конечно, нет вискаря или джина.

Освежающая смесь и впрямь пошла бойко. Бутылка кончилась, Константин сходил в буфет за второй — и выпили ее за милую душу по старинке, под бутерброды с ветчиной, без всякого тоника. За приятными разговорами о разных напитках, их свойствах и комбинациях и прочей болтовней с анекдотами проехали Тулу.

Звонарев вытащил запьяневшую Светлану покурить в тамбур и, еще не докурив, полез целоваться. Светлана, жеманно отставив руку с сигаретой, не сопротивлялась, но поджимала губы. Тут ввалился со своим “березовым” “Мальборо” “Ленин” и, не проявив ни грана мужской солидарности, стал трепаться про “Битлз”.

Алексею пришлось закуривать новую, ненужную сигарету и делать вид, что слушает. Сначала ему казалось, что волосатый “поет” специально для Светланы, но скоро заметил, что “Ленин” обращается преимущественно к нему: интеллигента в нем угадал, что ли? Алексей надеялся, что он докурит и уйдет, а они со Светланой снова станут целоваться, но не тут-то было: битломан прикурил от окурка старой сигареты новую. Тогда Звонарев предложил Светлане вернуться в купе. Она кивнула, а “Ленин” тут же выбросил свою драгоценную “мальборину” и потащился за ними. В купе он продолжал вдохновенно вещать о “Битлах”. Остановить его, видимо, было уже невозможно.

— “Битлз” — это же не просто музыка! Это стиль жизни, философия, если хотите! Мой мир из черно-белого стал цветным, когда я услышал их. И знаешь, почему? Никто не захочет смотреть черно-белый телевизор, если есть возможность смотреть цветной. Поэтому “Битлз” и не пустили в СССР. Нашему народу, видите ли, не нужны “пресловутые “жучки”! Естественно: все бы рухнуло, все эти декорации под названием “советская эстрада”!

При слове “жучки” что-то неприятное шевельнулось в памяти Звонарева, но он так и не смог сразу вспомнить, что именно.

— В связи с этим анекдот, — продолжал без остановки “Ленин”. — Выползают из дерьма два червяка, отец и сын, и сын говорит отцу: “Папа, оказывается, мир так прекрасен: светит солнышко, зеленеет травка, цветут деревья, — почему же мы живем в дерьме?” “Потому что родину не выбирают, сынок”, — отвечает отец.

Света хихикнула. Звонарев и Константин молчали.

— Это мерзкий анекдот, — сказал Алексей.

— Да? — опешил “Ленин”. — Да, не стоило, наверное, при девушке — о дерьме…

— Да не в дерьме дело, а в том, с чем оно сравнивается. Мне один наш студент, восточный немец, рассказывал, что когда он ехал поездом к нам, то так волновался, что от самого Бреста, от границы, не мог уснуть. Все повторял про себя: “Я в России”, “Я в России”… Для него Россия не “дерьмо”, а великая, мистическая, загадочная страна. А ты анекдоты такие рассказываешь…

— Так он, немец этот, наверное, переживал, что не досталась им территория, по которой он едет, — заржал “Ленин”. — Сначала он думал: “Я в России”, а потом: “Могла ведь быть нашей…” Поэтому и не спал! А я вот иногда думаю: хорошо, если бы они нас тогда завоевали — научили бы, кстати, пиво нормально варить, — а американцы с англичанами потом бы освободили! Как Францию, как Италию… Совсем другая бы жизнь была! Не черно-белая…

Костя вдруг поднялся со своего дивана.

— Встаньте, пожалуйста, — сказал он “Ленину”.

— Чего?

— Встань, говорю! Выйдем!

— Да ты чего?! — вытаращился на него “Ленин”. — Шуток не понимаешь?

— Вставай, шутник долбанный! — Костя схватил “Ленина” правой рукой за шкирку, но тот уперся, и тогда Костя левой смазал его по физиономии. Светлана взвизгнула. “Ленин” лягнул Костю, вырвался, но тот так смачно врезал ему справа, что у битломана лязгнули зубы. Он рухнул на диван, головой в колени забившейся в угол Светлане. Очки его полетели на пол, а волосы как-то странно упали на лицо — на том месте, где полагается быть носу, вдруг оказался затылок. Через миг стало ясно, что на голове его был парик.