Провидение - Валери Тонг Куонг

– Это я так, к слову, – продолжил таксист. – После сегодняшнего утра с этой жарой и пробками у меня одни неприятности.

На зеркале заднего вида висел, покачиваясь, какой-то на редкость уродливый, мигающий святой Христофор. Я назвал адрес нотариуса.

– Идет, – сказал таксист, трогаясь.

В конечном счете самым болезненным оказалось время после рождения Дана. При каждом из наших телефонных разговоров ты мне жаловалась: «Твоя сестра могла бы подарить мне внучку! У всех моих подруг полно внучат, а у меня только Дан! Господи, ну когда же она решится?»

Ты ни разу даже не предположила, что я тоже мог бы дать тебе это счастье. Раз или два смутно удивлялась, что я все еще остаюсь холостяком, но не более того. Правда, я и не доставлял тебе повода надеяться на что бы то ни было. И все же это простодушное безразличие надрывало мне сердце. С тех пор как стоит мир и если верить книгам и тому, что я сам видел, матери относятся к своим сыновьям всего двумя способами: это либо полное слияние, когда они лелеют их, чуть не удушая, либо самопожертвование и безграничная преданность. Ну почему я стал исключением из правила?

По мере того как мы ехали, движение становилось менее интенсивным: в шикарные кварталы народ валом не валит, так что задержки тут редки. Таким ходом я приеду на добрых полчаса раньше. Однако когда жить остается всего год, не хочется тратить даже полчаса на листание устаревшего экономического журнала в приемной нотариуса.

– Отвезите меня в «Адорé», сделаем передышку.

– Где это?

– В конце проспекта, чайный салон.

Вечно разрываясь между разными часовыми поясами, нескончаемыми заседаниями, селекторными совещаниями, открытием бирж, административными советами и посещениями строек, мое тело отказалось от простых радостей. Например, отведать пирожное и запить бокалом шампанского.

Водитель доставил меня к дверям из кованого железа. Внутри с десяток человек ждали, когда их обслужат, пожирая глазами витрину. Дикая малина, горький шоколад, роза, фисташка, сто вариаций для чревоугодия. Давай, Альбер, прояви оригинальность хотя бы в этот раз: когда впереди остается так мало времени, стоит рискнуть!

– Что угодно, мсье?

– Фиалковый макарон.

Молодая продавщица вручила мне мой трофей.

– А для мадам?

За мной стояла женщина, улыбаясь в предвкушении лакомства – костюм, волосы стянуты в узел, бриллиантовое колье, зрелые черты.

– Фиалка, какая удачная мысль: никогда об этом не думала.

– Сожалею, но этот мсье взял последний.

– Ах, – вздохнула женщина. – В кои-то веки решилась…

Я протянул ей макарон.

– Фиалка больше подходит даме. Я возьму «оперà», мадемуазель.

И сел у окна. Снаружи, прислонившись к своей машине, все с той же хмурой физиономией ждал таксист. Дама покинула чайный салон, весело поблагодарив меня жестом. Я видел, как она выбросила обертку в урну и впилась зубами в свой макарон. Потом исчезла за углом улицы.

Вкус шоколада. Шипение шампанского, пенящегося в фужере. Это крестины Клелии, мне всего пять лет. Мама украсила дом, словно сказочный замок: лестница увита плющом и белыми лилиями; лампочки заливают сад волшебным светом, колыбель моей сестры возвышается на ковре из белоснежного гусиного пуха, а с потолка свешиваются гирлянды шелковых цветов, с особым тщанием изготовленных моими тетушками.

Лихорадочное возбуждение, радостные крики, песни. Во всеобщем ликовании никто не обращал на меня ни малейшего внимания. Ужасно одинокий, я слопал половину фигурного торта, прежде чем меня вырвало, а потом потерял сознание и упал головой под колыбель.

– Еще что-нибудь, мсье?

– Счет, пожалуйста.

Я снова сел в такси. Водитель слушал новости по радио. «Драматический взрыв в здании на берегу Сены, – репортер от возбуждения почти кричал. – Точное количество жертв пока неизвестно. Команды спасателей на месте, а также полиция, которая проводит предварительное расследование, чтобы определить причину трагедии».

– Со всех сторон обложили, – прокомментировал таксист. – Опять арабы шалят.

Голос репортера продолжал: «Гораздо больше повезло мужчине в парижском метро – бросившись на рельсы, он остался жив, отделавшись простыми переломами».

– Пф-ф! Надо было просто башку себе прострелить – и никаких чудес! Это я вам гарантирую.

«По прогнозам синоптиков в конце дня может разразиться гроза с сильным ливнем».

– Высадите меня здесь, – приказал я таксисту, прежде чем тот успел добавить еще одно тонкое замечание.

Поднялся легкий ветерок, сделав воздух пригодным для дыхания. Я закончил путь пешком, без всяких затруднений, довольный тем, что смог хоть немного побыть в одиночестве. Улица была тихой, тенистой – лишь столетние деревья да богатые дома. Жизнь здесь, наверное, была безнадежно спокойной и в лучшем случае оживлялась появлением хорошо воспитанных школьников, спорящих из-за полдника, или тявканьем миниатюрных собачек, которые так нравятся обеспеченным старичкам. В общем-то идеальное обрамление для нотариальной конторы.

Мне не пришлось звонить: дверь была приоткрыта. Внутри царила интенсивная деятельность, которая контрастировала с пустынностью улицы. В странной тишине торопливо сновали клерки с охапками документов в руках, глядя себе под ноги. Толстое напольное покрытие, обои на стенах, приглушенный звук телефонных звонков – все тут, казалось, было рассчитано на то, чтобы избежать малейшего шума. Мне вдруг стало не по себе.

– Подождите в салоне, – предложила девица у стойки в приемной. – Мэтр Жамбер на несколько минут задерживается.

Я направился к двойной белой двери. Уже собираясь ее толкнуть, я вдруг услышал резкий голос Клелии.

– Жаль, что папы и мамы уже нет, – сказала она. – Вот бы порадовались.

Может ли такое быть, чтобы мы с ней в итоге разделяли одну точку зрения?

– Не дели шкуру неубитого медведя, – послышался голос Дана. – Мы пока ни в чем не уверены.

– А зачем, по-твоему, он нас позвал сюда? В любом случае, кроме нас, у него никого нет.

– Мы никогда не были близки, – продолжил Дан. – Особенно вы двое.

– У нас имелись основания, – отозвалась Клелия.

– Как бы там ни было, это все равно что Рождество до срока, – внезапно подал свой писклявый голос шурин. – Ты хоть представляешь – а если бы твои родители взяли другого? Из соседней колыбели.

Я отпрянул на шаг. Инстинктивно. Но один шаг ничего не менял. Я все превосходно слышал.

– Я знаю людей, – сказал Дан, – первый мальчишка, которого им подсунули, оказался дауном. Они только через два месяца заметили. К счастью, это было за границей: они смогли его вернуть. Ужасно говорить такое, но не будем лицемерами – я на их месте сделал бы то же самое.

Слова сдавили мою грудь. Дыши, Альбер.

Взгляды моей матери. Моей матери? Вспомнились забытые фразы. «Ты не знаешь, как тебе повезло», «Бывают же неблагодарные!»

Пустота в животе. Немногим удается дважды за свою жизнь узнать, что они лишились родителей.

Дыши еще, Альбер. Ты ведь не сдохнешь сейчас, нет? Тебе предстоит сделать кое-что получше, парень. Десять минут назад ты чувствовал себя так, будто один в целом свете; отныне ты знаешь, что и был таким. Но сейчас кое-что изменились.

– Ладно, – сказал мой шурин. – Куда он к черту подевался, этот Санта-Клаус? Хочет помариновать нас подольше, так, что ли?

Я вошел.

– Добрый день всем. Очень рад вас видеть.

Dear Prudence[4]

Внезапно мой живот издал странный звук. Металлический и невнятный. «Музыка», – говорил в таких случаях мой дедушка, не способный выражаться иначе, кроме как поэзией. У него для всего находилось объяснение или истолкование. Без излишнего высокомерия и уверенности. Когда я удивлялась его прозорливости, он отвечал, что всего лишь посредник. Без особых заслуг, по его словам, потому что это знание досталось ему от родителей, а они получили его от своих, и так далее.

Увы, эта блестящая цепь на мне оборвалась: у меня ни на что нет ответа. Я извожу себя сомнениями и страхами. Анализируя мир, выискивая малейшую ошибку, разоблачая хитрости, я потеряла веру во все – начиная с себя самой.

И не Клара Про изменит тут что бы то ни было. По меньшей мере раз в месяц она находит средство обескуражить меня: «Чего ты хочешь, моя дорогая Прюданс, если бы это зависело только от меня, я бы позволила тебе возглавить это дело, но вообще-то… ты же сама знаешь…»

И она умоляет меня проявить понимание. Утверждает, что, в конце концов, обязательно назначит меня, будто ей надо давать отчет какой-то высшей инстанции, будто не она сама тут хозяйка, босс, мадам генеральный президент-директор… Но оставим в стороне это сокровище криводушия.