О ты, последняя любовь... (сборник) - Федор Тютчев

ПОСЛЕДНИЙ КАТАКЛИЗМ

Когда пробьет последний час природы,Состав частей разрушится земных:Все зримое опять покроют воды,И Божий лик изобразится в них!

Не позднее 1829

«Еще шумел веселый день…»

Еще шумел веселый день,Толпами улица блистала,И облаков вечерних теньПо светлым кровлям пролетала.

И доносилися поройВсе звуки жизни благодатной —И все в один сливалось строй,Стозвучный, шумный и невнятный.

Весенней негой утомлен,Я впал в невольное забвенье;Не знаю, долог ли был сон,Но странно было пробужденье…

Затих повсюду шум и гам,И воцарилося молчанье —Ходили тени по стенамИ полусонное мерцанье…

Украдкою в мое окноГлядело бледное светило,И мне казалось, что оноМою дремоту сторожило.

И мне казалось, что меняКакой-то миротворный генийИз пышно-золотого дняУвлек, незримый, в царство теней.

Не позднее 1829

Самый легкий намек вызывал в нем (Тютчеве – А. М.) сочувственный отклик. К нему можно было применить без всякой натяжки истасканное сравнение души поэта с натянутыми струнами эоловой арфы, не пропускающей без отзыва ни малейшего движения в воздухе, откуда бы оно ни шло, с севера или юга, с запада или востока.

Ю. Ф. Самарин.

Из письма к И. С. Аксакову

ВЕЧЕР

Как тихо веет над долинойДалекий колокольный звон,Как шорох стаи журавлиной,И в шуме листьев замер он.

Как море вешнее в разливе,Светлея, не колыхнет день, —И торопливей, молчаливейЛожится по долине тень.

Не позднее 1829

ПОЛДЕНЬ

Лениво дышит полдень мглистый,Лениво катится река,И в тверди пламенной и чистойЛениво тают облака.

И всю природу, как туман,Дремота жаркая объемлет,И сам теперь великий ПанВ пещере нимф покойно дремлет.

Не позднее 1829

ВЕСЕННЯЯ ГРОЗА

Люблю грозу в начале мая,Когда весенний, первый гром,Как бы резвяся и играя,Грохочет в небе голубом.

Гремят раскаты молодые,Вот дождик брызнул, пыль летит,Повисли перлы дождевые,И солнце нити золотит.

С горы бежит поток проворный,В лесу не молкнет птичий гам,И гам лесной и шум нагорный —Все вторит весело громам.

Ты скажешь: ветреная Геба,Кормя Зевесова орла,Громокипящий кубок с неба,Смеясь, на землю пролила.

Не позднее 1828

ЛЕБЕДЬ

Пускай орел за облакамиВстречает молнии полетИ неподвижными очамиВ себя впивает солнца свет.

Но нет завиднее удела,О лебедь чистый, твоего —И чистой, как ты сам, оделоТебя стихией божество.

Она, между двойною бездной,Лелеет твой всезрящий сон —И полной славой тверди звезднойТы отовсюду окружен.

1828–1829

«Ты зрел его в кругу большого света…»

Ты зрел его в кругу большого света —То своенравно-весел, то угрюм,Рассеян, дик иль полон тайных дум,Таков поэт – и ты презрел поэта!

На месяц взглянь: весь день, какоб лак тощий,Он в небесах едва не изнемог, —Настала ночь – и, светозарный бог,Сияет он над усыпленной рощей!

Декабрь 1829 – начало 1830

«В толпе людей, в нескромном шуме дня…»

В толпе людей, в нескромном шуме дняПорой мой взор, движенья, чувства, речиТвоей не смеют радоваться встрече —Душа моя! о, не вини меня!..

Смотри, как днем туманисто-белоЧуть брезжит в небе месяц светозарный,Наступит ночь – и в чистое стеклоВольет елей душистый и янтарный!

1829 – начало 1830

«Как океан объемлет шар земной…»

Как океан объемлет шар земной,Земная жизнь кругом объята снами;Настанет ночь – и звучными волнамиСтихия бьет о берег свой.

То глас ее: он нудит нас и просит…Уж в пристани волшебный ожил челн;Прилив растет и быстро нас уноситВ неизмеримость темных волн.

Небесный свод, горящий славой звезднойТаинственно глядит из глубины, —И мы плывем, пылающею безднойСо всех сторон окружены.

Не позднее первых месяцев 1830

КОНЬ МОРСКОЙ

О рьяный конь, о конь морской,С бледно-зеленой гривой,То смирный, ласково-ручной,То бешено-игривый!Ты буйным вихрем вскормлен былВ широком божьем поле;Тебя он прядать научил,Играть, скакать по воле!

Люблю тебя, когда стремглав,В своей надменной силе,Густую гриву растрепавИ весь в пару и мыле,К брегам направив бурный бег,С веселым ржаньем мчишься,Копыта кинешь в звонкий брегИ – в брызги разлетишься!..

1830, не ранее марта

Завтрак путешественников на почтовой станции.

Литография К. Кальмана. 1825 г.

Тютчев, казалось бы, настолько акклиматизировался в Европе, что почти не вспоминает о России… Лишь настойчивые просьбы родителей, которым не терпится увидеть невестку и внучек, заставляют его выписать отпускную подорожную не на блаженный Юг, а на почти позабытый Север…

«Здесь, где так вяло свод небесный…»

Здесь, где так вяло свод небесныйНа землю тощую глядит, —Здесь, погрузившись в сон железный,Усталая природа спит…

Лишь кой-где бледные березы,Кустарник мелкий, мох седой,Как лихорадочные грезы,Смущают мертвенный покой.

Конец мая 1830,По дороге из Мюнхена в Россию

Эл. Тютчева, первая жена поэта.

Миниатюра И. Шелера, 1830-е годы.

Старикам Тютчевым пришелся по сердцу выбор сына; немецкая невестка была трогательна в своей преданности мужу, светский Петербург также благосклонно отметил романтическую, в духе времени и моды, внешность госпожи Тютчевой.

УСПОКОЕНИЕ

Гроза прошла – еще курясь, лежалВысокий дуб, перунами сраженный,И сизый дым с ветвей его бежалПо зелени, грозою освеженной.А уж давно, звучнее и полней,Пернатых песнь по роще раздалася,И радуга концом дуги своейВ зеленые вершины уперлася.

Июль – август 1830

БЕЗУМИЕ

Там, где с землею обгорелойСлился, как дым, небесный свод, —Там в беззаботности веселойБезумье жалкое живет.

Под раскаленными лучами,Зарывшись в пламенных песках,Оно стеклянными очамиЧего-то ищет в облаках.

То вспрянет вдруг и, чутким ухомПрипав к растреснутой земле,Чему-то внемлет жадным слухомС довольством тайным на челе.

И мнит, что слышит струй кипенье[3],Что слышит ток подземных вод,И колыбельное их пенье,И шумный из земли исход!..

1830

Клотильда Ботмер, младшая сестра Элеоноры.

Портрет работы неизвестного художника. Начало 1830-х годов.

ДВУМ СЕСТРАМ

Обеих вас я видел вместе —И всю тебя узнал я в ней…Та ж взоров тихость, нежность гласа,Та ж прелесть утреннего часа,Что веяла с главы твоей!

И все, как в зеркале волшебном,Все обозначилося вновь:Минувших дней печаль и радость,Твоя утраченная младость,Моя погибшая любовь!

Июнь – сентябрь 1830

Трудно утверждать наверняка, однако не исключено, что бледность и туманный вид очаровательной жены поэта могут быть объяснены тайной, невысказанной, от себя самой скрываемой ревностью к младшей сестре Клотильде, к юной прелести которой Тюпгчев был явно неравнодушен.

Так, по мнению А. Полонского, автора книги «Прогулки с Тютчевым по Мюнхену», стихотворение «Обеих вас я видел вместе…» (вольная вариация на тему стихотворения Гейне «Двум сестрам») наполнено личными переживаниями. Он убежден, что адресатами являются жена Федора Ивановича Элеонора и ее младшая сестра юная красавица Клотильда Ботмер и что Тютчев – «во власти сложных чувств к обеим». Клотильда в течение двенадцати лет, вплоть до смерти старшей сестры, жила в доме Тютчевых как крестная мать их дочерей. В нее многие были влюблены. В том числе и Генрих Гейне. Не было недостатка и в женихах. Но Клотильда отказывала решительно всем претендентам. Лишь после того, как Федор Иванович, овдовев, женился (вторым браком) на Эрнестине фон Дёрнбер г, тридцатилетняя девица Ботмер наконец-то приняла предложение давным-давно влюбленного в нее барона фон Мальтица. А. Полонский полагает также, что именно Клотильде посвящено знаменитое стихотворение Тютчева 1870 года «Я встретил вас – и все былое…». Об этом же косвенно свидетельствуют и воспоминания старшей племянницы Клотильды – Анны. Рассказывая дочери о молодости ее матери, о путешествиях, которые они предпринимали, Федор Иванович все время видит рядом с женой свояченицу.