Хэллоуиновская пицца-23 (сборник) (ЛП) - Голден Кристофер

Но со мной было не так.

Хотя я был ранен и истекал кровью, меня поддержали и понесли во главе процессии, бок о бок со старейшиной и Братом, и все люди, распевая, последовали за нами. Мы прошли через Лес Костей. Мы миновали стоячие камни за ним, опять пошли по лесам, несколько миль, путь нам освещали пылающие посохи. Этот свет отражали глаза в лесу. Не думаю, что это были волки, но кто-то следил за нами. Я даже знал, что Джерри некоторое время шёл с нами, от холода обхватив руками обнажённую грудь, хромающий, потому что разбил колени о лестницу, старающийся не отстать.

Когда мы дошли до огромного дерева и старейшина велел мне подниматься, Джерри не пытался последовать за мной. Он принадлежал земле. В любом случае, он никогда не умел так уж хорошо лазить. А, кроме того, ему этого не предложили. Подняться должен был я один. Это было моей участью или предназначением, называйте, как хотите.

Старейшина Авраам заговорил со мной, в моём уме, чирикающим и щёлкающим языком Тех, Кто в Воздухе, более не пользуясь человеческими словами. Ему не было в этом нужды.

«Все эти перемены, — сказал он, — все эти страдания и жертвы — ступени твоего преображения, ибо лишь те, кто преобразятся, тем или иным образом, обретут место в мире, который придёт. Ты поднимаешься по ступеням, шаг за шагом, ни разу ни сбившись с пути и это хорошо. Ты тот, кто поднимется от нашего имени в царство богов, познает их тайны и, когда наступит срок, вернётся к нам их вестником. Для этого ты должен отбросить свою человечность. Всю целиком. Сбросить ненависть, страх, надежду и любовь — как износившиеся одежды».

Поэтому я стал подниматься, легко хватаясь то за одну, то за другую ветку, раскачиваясь, как обезьяна.

Воздух начал наполняться существами, жужжащими, машущими крыльями. Дядюшка Алазар тоже был тут. Он велел мне подойти к нему, и я отпустил последнюю ветку и позволил себе упасть.

Но на сей раз он и его спутники подняли меня наверх, над деревом. На мгновение я увидел тёмные холмы, поля и несколько огней далёкого Хоразина, но меня уже окружили звёзды космоса и я утратил всё чувство времени в этом леденящем и таинственном перелёте. Передо мной представали чёрные планеты — Юггот, далёкий Шаггай и другие, не имеющие названия, за краем Предела. Мы устремились вниз, через бесконечную долину, усеянную застывшими богами, которые спали, ожидали и грезили, пока циклы описывали круги. Их колоссальные фигуры не походили ни на что, когда-либо бродившее по земле, в прошлом или грядущем, вплоть до самого её конца. Они говорили со мной приглушённым громом, в моём разуме и я познал их обычаи.

Вновь разверзся космос и мы рухнули туда, кружась и кружась в великом вихре пустоты, думаю, тысячу лет или миллион, или всё время целиком, пока я слышал далёкий и слабый, бьющийся и пульсирующий рокот — голос первичного хаоса, что называют Азатотом.

Во всём этом не было никакой морали, добра или зла, правильного или неправильного. Эти вещи были. Они просто есть и пребудут.

Прочие схожие понятия я оставил позади, отказавшись от своей человечности.

* * *

Вот эта история. Дядюшка разгуливает по верхушкам деревьев. И я тоже. Он и его сотоварищи теперь поклоняются мне, потому что я прошёл гораздо дальше, чем даже они сами. Для них я подобен богу.

Здесь нет Джорама. Здесь нет Зинаса. Нет ни старейшины Авраама или Брата Азраила, хотя они ощущают моё присутствие и мы беседуем.

Я вернулся на Землю, в Хоразин на пенсильванских холмах, ибо так определило время, сроки и движение звёзд. Я падал назад миллионы лет. Но прибыл назад не в то место, откуда отправлялся.

Я показался своему старому приятелю Джерри, который теперь стал взрослым мужчиной, хотя выглядел почти так же — с длинными руками и ногами, гладкокожий и вечно покрытый грязью. Не знаю, действительно ли он был рад меня видеть, но не думаю, что он испугался.

Старейшина и Брат совсем не изменились. Они — нет.

Я действительно не могу коснуться земли. Я не могу спуститься. Вам придётся забраться ко мне, если хотите узнать больше. Поднимайтесь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Хэллоуиновские воспоминания

Кристофер Голден

Исполнилось ли мне тогда одиннадцать лет?

Нет, я так не думаю. По крайней мере, не полностью. Пускай, скажем, будет девять, хотя, наверное, я уступаю тщеславию, не желая признавать, как долго держался за самые весёлые детские составляющие Хэллоуина. Значит, пусть девять.

Однако, прежде, чем я начну, вам нужно узнать про руку моей матери. Или, скорее, про то, что её не было. Левой. С самого рождения ей приходилось управляться тем, что можно было назвать укороченной версией левой руки, страдая и от практических последствий этой утраты, и от эмоциональных. Она сделана замечательно, спасибо. Теперь работая адвокатом, в юности моя мать была певицей и артисткой, чьи усилия привели её во внебродвейский театр в Нью-Йорке.

Чтобы не позволять публике отвлекаться на физический недостаток, у неё имелась искусственная рука. Она была из пластика и на ощупь мало чем отличалась от кулинарного шприца.

К тому времени, когда мне исполнилось девять — мы же условились, что девять, разве нет? — моя мать давно оставила сцену. Но рука осталась в подвале, где я её и обнаружил, в начале одной осени. Это был потрясающий элемент экипировки, особенно при моём скрытном и шкодливом нраве. Итак, тот Хэллоуин, когда я облачился в отцовскую рваную чёрную куртку, свисающую на мне до коленей и напялил на голову маску Монстра Франкенштейна, и, вдобавок, надвинул ту руку поверх своей собственной…

Бедняжка миссис Най.

Мы жили в пригороде Массачусетса, в двадцати милях севернее Бостона, в тихом тупичке с уймой детей. Моя улица относилась к их району, входя в единый округ среднего класса, под названием Фазаний Холм.

Хэллоуин на Фазаньем Холме был поистине тем, на что стоило посмотреть. Мы с братом ещё дотемна прихватили огромные белые наволочки и начали обходы, наполнив их раз, другой, даже третий, перед тем, как окончательно угомониться и разобрать всю нашу добычу, меняя то, что нам не нравилось на то, что было по вкусу. Если я сейчас закрою глаза, то смогу припомнить суматоху аляповато разряженных детей, бродящих по улицам туда-сюда, с маленькими пакетиками.

Крадущая Ночь, как мы по-местному называли ночь озорства и хулиганства накануне Хэллоуина, только что прошла. И всё же, мы обнаглели настолько, что подбираясь к самим парадным дверям домов, закидывали их яйцами или намыливали окна, или развешивали по деревьям туалетную бумагу, как и за двадцать четыре часа до того.

В одном доме, на дальнем конце Бриарвуд-роуд, нас угостили холодной газировкой вместо конфет и, как минимум, один Хэллоуин был достаточно тёплым, чтобы мы взмокли в своих костюмах и масках. У меня ещё была и маска дьявола, но, по-моему, она появилась уже потом, после Франкенштейна.

Конечно, зловещие элементы тоже встречались. Особняк Лаваллье — который, если честно, не очень-то походил на особняк — с разбитыми окнами и заросшим двором, был нашим домом с привидениями, мимо которого мы все пробегали, когда приходилось его миновать. Если вообще осмеливались ходить той дорогой в ночь Хэллоуина.

Ходили слухи о бритвенных лезвиях в яблоках и отраве в конфетах. Но мы были достаточно глупы, чтобы думать: если обёртка не разорвана — значит конфету можно спокойно съесть. Мы были детьми. Причём детьми в то время, когда родители считали большинство таких историй просто городскими легендами.

Это не имело значения. Хэллоуиновская ночь была великолепна. Лучшая ночь в году. Когда появилось кабельное телевидение, я мог бы после отправиться домой после выпрашивания сладостей и смотреть «Хэллоуин» или «Волшебство» по HBO. Довольно кстати, в такие ночи всегда показывали то одно, то другое. Конечно, были и ещё телепередачи, но эти я помню.

Разумеется, я рос. В конце концов вырос настолько, чтобы с горечью признать, что походы за конфетами остались детям помладше. А потом и ещё повзрослел.