Молот и крест. Крест и король. Король и император - Гарри Гаррисон

в Асгард за свое искусство. Впереди всех стоял одноглазый Один, враг Шефа и покровитель его врагов. Рядом с Одином еще кое-кто; да, на его лице можно различить следы страданий и змеиного яда, но складки уже разгладились, язвы почти зажили. Из всех лиц меньше всего враждебности выражало лицо Локи. Но в нем было и меньше всего человеческого. Неспроста Локи был отцом, а также матерью чудовищного отродья. Из-за Шефа в мире тоже появились чудовища.

– Он висит, как однажды ты висел, отец, – сказал Локи. – Ты провисел девять дней, чтобы обрести мудрость. Ему уже слишком поздно становиться мудрым.

– Он не может обрести мудрость, – сказал Риг. – Он сеет семя мудрости в других.

– Как ты сеял семя в Эдду, Амму и Модир, мать, бабку и прабабку? – спросил Локи, лояльный, но острый на язык. – Ты обманул их мужей, улучшил породу. Но семя этого умрет вместе с ним. Что в том хорошего?

– Может быть, не совсем с ним, – сказал Риг.

– В любом случае, Локи, – вмешался Вёлунд, Безжильный, изобретатель крыльев, – его настоящее семя не из тела. Его сыновья – это рабы, ставшие свободными. Стальных дел мастер Удд и моряк Ордлаф. Воздушных дел мастер Квикка, который теперь носит мой амулет. Косоглазый Стеффи, гордящийся твоим знаком. Ты должен быть благодарен нашему парню, Локи. Ты освободился, и окреп, и станешь еще сильнее, но ты бы так и безумствовал внизу от змеиного яда, если бы он не дал людям повод поверить в тебя.

– Все равно не будет сыновей Шефа, Шефингов, как были сыновья Скьёльда, Скьёльдунги, – произнес Один.

Риг ничего не сказал, но Хеймдалль услышал его мысль, и умирающий человек тоже услышал ее. «Ваши Скьёльдунги проиграли, когда умер Сигурд, – подумал Риг. – Мой сын направил мир по дороге Шефингов. Не по дороге мира и не по дороге войны, но по такой дороге, где наши сыновья и дочери будут свободны в своем выборе, смогут делать себе богов по своему подобию. Будут сами выбирать меж добром и злом».

«Может быть, у Вёлунда найдется для меня место в кузнице, – подумал Шеф, не обращая внимания на беззвучную мысль Рига. – Там мне будет лучше, чем в лисьих норах отца моего, Рига».

* * *

Видение исчезло, Шеф снова вернулся в мир палящего зноя и мучений. Солнце больше не светило в лицо, оно поднялось высоко над головой, но жгло даже через шапку побелевших волос. «Дадут ли мне воды? – подумал Шеф. – Римские солдаты дали воду Иисусу, я это видел. И что же с Белым Христом? Я не верю в него, но теперь он должен быть моим врагом».

* * *

В следующий раз к нему пришел его бывший государь – король Восточной Англии Эдмунд. Десять лет назад летней ночью они вместе ждали казни. Король покинул сей мир раньше его, умер под ножом и долотом Ивара, который сделал «кровавого орла». Эдмунд являлся, когда Шеф тоже страдал от боли, лишившись правого глаза; ему тогда казалось, что он висит на Хлидскьялве, троне Одина, прибитый через глазницу, как сейчас он прибит через лодыжки и запястья.

Но куда ушел король? Он сражался и умер за христианскую веру, даже под пытками отказался от нее отречься. Если Белый Христос мог кого-то спасти, то почему он не спас Эдмунда?

Король больше не держал в руках свой позвоночник. Казалось, он смотрит сверху, с места, находящегося гораздо дальше Хлидскьялва, откуда боги Асгарда с таким интересом следят за делами людей. У короля и мученика Эдмунда теперь другие интересы. Он ушел куда-то дальше.

– В начале было Слово, – проговорил он, и звуки падали, как крыльчатки ясеня на ветру. – И Слово было у Бога[68]. – Голос изменился. – Но Слово не было Богом. Слово создали люди. Библия, Заветы, Талмуд, Тора, хадит, Коран, комментарии. Все они придуманы людьми. И это люди превратили свои творения в Слово Божье.

«Труд ценится больше, чем пустые слова», – мысленно ответил Шеф, вспомнив английскую пословицу.

– Это верно. И поэтому ты можешь быть прощен. Сделанное тобой обесценивает слова, лишает их силы, как лишает власти тех, кем эти слова сказаны; они теперь простые смертные, обыкновенные люди. Та же сила и власть, что проистекает от веры, – она может остаться. Тот, кому угодно верить в христианское Спасение, в мусульманский Шариат, в Закон иудеев, по-прежнему свободен в своем выборе. Но он не вправе утверждать, что эти учения священны и неизменны.

Любое толкование может быть оспорено. Ты доказал это своему другу Торвину. Твоя подруга Свандис доказала это тебе. В Слове есть истина, но не единственная истина.

– Могу ли я верить твоим словам? – обратился Шеф к тающему силуэту. – Есть ли истина в моих видениях?

– Спроси Фармана, – донесся голос короля на высокой удаляющейся ноте. – Спроси Фармана.

* * *

«Фарман около кораблей, – подумал Шеф. – Около воды. Есть ли здесь вода?»

Солнце уже светило ему в скулу. Он попытался крикнуть охранявшим его рыцарям, чтобы дали воды или поскорее прикончили. Но вместо слов вырвался только хрип, как воронье карканье. Рыцари разговаривали, не слыша его.

– Если Бруно в этот раз не разобьет их, то будет разбит сам.

– Он победит.

– Итальянцы собираются, чтобы защищать своего антипапу.

Лающий смех.

– Итальяшки!

– Говорят, в море показался арабский флот…

– Греки его потопят. Где же твоя вера?

Молчание. Сомневающийся голос произнес:

– Хотел бы я, чтобы мы сражались вместе с императором.

– Мы здесь, чтобы охранять Грааль. И этого еретика.

– От кого? – буркнул скептик.

* * *

Шеф знал, что смерть близка, и жажда перестала его мучить. Чего он хочет? В последний раз увидеть Годиву? Нет, ей предстоит счастливая жизнь и счастливая смерть; она так же далека от него, как король Эдмунд. Тогда, может быть, он хочет увидеть ребенка, который был бы у них со Свандис? Если ребенок родится, такая мать сумеет его защитить. Шеф жалел, что ударил Квикку. Он был бы не прочь снова увидеть Дом Мудрости и все, что Удд успеет изобрести за предстоящее мирное лето.

* * *

Он увидел не Дом Мудрости, а его главу Фармана, жреца Фрейра. Странно. Шефу случалось встречать в снах других знакомых людей, но только один человек видел его, отвечал ему, словно в самом деле был там, и этим человеком был Фарман – в кузнице богов. И сейчас Фарман снова появился, чтобы настойчиво расспросить Шефа.

– Где ты?

– Я не знаю. В каком-то саду.

– Рим от тебя на востоке, – сказал Фарман. – Акведук на юге. Посмотри на тени.

Шеф открыл