Великий Гусляр - Кир Булычев

– Ну, может, сколько-нибудь поймаете, - сказал Удалов.

– Правильно! - к Стендалю постепенно возвращалась способность мыслить. - Ты возьмешь тех дочек, которых удастся отловить! Я останусь здесь, и мы с Удаловым будем каждый день ходить здесь с бреднем. Правильно, Корнелий?

– Только не каждый день, - робко возразил Удалов, но Стендаль его не слышал. Он был готов нестись в город покупать бредень для ловли мальков-русалочек.

– Ой! - прервал его мысли отчаянный крик Маши.

Удалов со Стендалем обратили взоры на середину речки, где из воды высунулась голубая пришлепка - голова пана Водограя, его белесые глаза смотрели бессмысленно и нагло, в открытой пасти желтели щучьи зубы. В толстой блестящей конечности он держал маленькую русалочку, которую только что поймал, и, не скрывая торжества, подносил ее ко рту, чтобы сожрать.

Замолкнув, Маша стрелой кинулась к воде и нырнула, подняв фонтан до неба. А так как речушка была всего метров шесть шириной, то вода в ней покачнулась и оголила сизое пузо водяного. Тот потерял равновесие и промахнулся мимо пасти - русалочка ударилась о его ухо, и в тот момент русалка Маша боднула Водограя и вырвала дочку, а когда водяной выскочил, чтобы погнаться за ускользнувшей добычей, подоспевший Стендаль долбанул водяного по студенистой голове осиновой дрыной так, что голова его ушла в плечи, на ее месте образовалась круглая впадина, подобная небольшому лунному кратеру.

В таком виде водяной, как заснувшая медуза, медленно и безвольно поплыл по течению. Удалов крикнул с берега:

– Ты его не до смерти?

Маша, которая нежила, гладила, согревала дочку, ответила за Стендаля:

– А он бессмертный... к сожалению.

Оставив дочку Стендалю, Маша нырнула в речку и поплыла по течению, надеясь догнать и перехватить хоть сколько-нибудь из дочерей, а Удалов отправился обратно к озеру, где уже началась погрузка русалок на белый корабль союза «Гринпис». Некоторые русалочки, поднимаясь на борт, сразу же начинали соблазнять экологов, но капитан строго осаживал пассажирок.

Удалов понял, что устал от всей этой колготни.

Незамеченный, он пошел по тропинке обратно к городу.

Настроение у него было плохое. Ведь история не знает обратных дорог.

Обида

Восьмого числа, вечером, Удалов и Грубин решили пойти к профессору Минцу поговорить о таинственных явлениях. Собирался зайти и старик Ложкин, но запаздывал. Радиоприемник на письменном столе, еле видимый за грудами научных статей и рукописей, наигрывал нежные мелодии Моцарта. Когда Лев Христофорович предложил гостям по второй чашке чая, музыка в приемнике прервалась, и послышался резкий голос, говоривший на непонятном языке.

– Хулиганят, - сказал Корнелий Удалов. - Своей волны им не хватает, лезут на Моцарта с комментариями.

– С комментариями? - спросил профессор Минц, поглаживая лысину. - А вы, Корнелий, понимаете их язык?

– Так, через пень-колоду, - смутился Удалов. - Похоже на венгерский.

– Какие еще есть версии? - спросил Минц, обернувшись к Грубину.

– Я настрою, - сказал Грубин. - Я больше музыку люблю.

– Не надо, - остановил его Минц. - Очень любопытно.

Минц задумался. Даже забыл долить друзьям чаю. И не заметил, как вошел Ложкин и громко поздоровался.

Из этого состояния Минц вышел лишь через три минуты.

– Все ясно, - сказал он. - Такого языка на земле нет. Я мысленно перебрал возможные варианты...

– Но, может, не венгерский, - сказал Удалов. - Может, какой-нибудь очень отдаленный, с которым вы, Лев Христофорович, времени не имели ознакомиться?

– Я не знаю многих языков, - возразил Минц. - Но могу читать на любом. Дело в системе, в структуре языка. Достаточно знать элементарный минимум - языков пятнадцать-шестнадцать - которым я и располагаю, чтобы дальнейшие действия диктовались законами лингвистики. Вам понятно, коллеги?

– Понятно, - сказал польщенный Удалов. - Так что же это за язык?

– Инопланетный, - просто ответил Минц. - Итак, что будем делать? - спросил Лев Христофорович.

– А то делать, что перевести их воззвание и ответить. Это наш гражданский долг.

– Правильно, Корнелий, - сказал Грубин. - Если вам, Лев Христофорович, понадобится моя помощь, прошу рассчитывать.

– Невозможно, - сказал Лев Христофорович. - Этот язык нам не расшифровать, потому что у них нет с нами ни одного общего корня и ни одного общего падежа.

– Вот, - вздохнул Ложкин. - Даже способности профессора Минца ограничены. Придется писать в Академию наук, а пока получим ответ, пришельцы могут улететь.

– То есть как так ограничены? - не понял Минц. - Это мои способности ограничены?

– К сожалению, - согласился Ложкин.

– Саша, - сказал Минц. - Вы в самом деле не торопитесь?

– Куда мне торопиться, если предстоит эксперимент?

– Тогда, - Минц строго посмотрел на гостей, - попрошу всех посторонних очистить помещение. Жду всех по окончании работы.

– В смысле когда? - спросил Удалов, послушно направляясь к двери.

– Мы вас вызовем, - сказал Минц, широким жестом стряхивая со стола бумаги, в то время как догадливый Грубин тащил из-под кровати небольшой электронный мозг.

– Вызовите, - сказал Ложкин, - не стесняйтесь. Даже если рано будет.

– Может быть, поздно, - сказал Минц, включая портативный магнитофон.

Удалов с Ложкиным постояли немножко в коридоре, у дверей Минца, не зная, то ли им обижаться, то ли ждать без обиды.

– Ты не помнишь, на какой волне передача была? - спросил наконец Удалов.

– На тридцать одном метре, - сказал Ложкин. - Сам попробуешь расшифровать?

Удалов только покачал отрицательно головой, пошел к себе, тихонько включил приемник и начал искать передачу на инопланетном языке. Передачу он нашел, правда, не на тридцати одном метре - перепутал, как всегда, самоуверенный Ложкин, - а на шестидесяти. И потом долго сидел Корнелий Иванович, слушая треск и шум в эфире и стараясь по интонациям угадать, как там дела у пришельцев. Жалел он их, сочувствовал, беспокоился. Даже взял приемник с собой в постель, надеясь немного, что во сне может овладеть языком методом гипнопедии.

Удалов проснулся оттого, что в стекло что-то стукнуло. Может быть, в другой день он бы не обратил внимания на этот стук, но нервы у спящего Удалова были напряжены: ему все время снились пришельцы, протягивающие к нему руки за помощью. Удалов осторожно сполз с постели, подбежал к окну. Там, под фонарем, стоял Грубин и махал рукой, вызывая его к себе.

Корнелий взглянул на часы. Половина четвертого. Что ж, немного времени понадобилось его товарищам, чтобы расколоть этот орешек. Стараясь не шуметь, Удалов натянул башмаки, накинул пиджак поверх пижамы и пошел к Минцу. Не так уж важны формальности, когда собираются только мужчины и только единомышленники.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});