История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней - Маршалл Ходжсон

В южных морях мусульмане играли ведущую роль в растущей международной торговле. К XVII веку ибадиты из Омана, основав собственную торговую сеть, получили возможность выдворить португальцев не только из Персидского залива, но и с большей части Восточного побережья Африки, говорившего на суахили, через которое к тому времени наиважнейшие торговые маршруты уже не проходили. Другие представители мусульманского сообщества старались наряду с голландцами укрепить свое влияние на Малайском архипелаге, хотя торговля в этом регионе становилась менее значимой. В XVIII веке мусульмане удерживали свои позиции, но уже не проявляли инициативы. Так, например, оманское правление на побережье суахили трансформировалось в автономные города-государства и не обладало достаточной силой, чтобы бороться с португальцами на берегах Мозамбика. Более того, через Галлас и Абиссинское высокогорье ислам вторгся в глубь «Восточноафриканского Рога», однако он не добился впечатляющих результатов, сравнимых с деятельностью Ахмеда Грана в XVI веке.

Голландская и Британская державы, вытеснившие португальцев, оказались еще более могущественными, чем Португалия XVI столетия.

Якоби В. И. У входа в мечеть

В Малайзии голландцы установили новую экономическую модель, поощряя культивирование растений, пригодных для торговли на Западе. Поначалу они способствовали процветанию региона, однако со временем их усиливающая власть привела к внутреннему расколу. Теперь голландцы воспринимались как угроза мусульманским государствам. Если в XVII веке голландские предприятия в Батавии вошли в яванскую историю как символ дружественных отношений, то уже в следующем, XVIII, веке придворные летописцы отзываются о них полностью в противоположных тонах.

На протяжении всей своей истории Магриб считался оплотом консервативного духа и не был подвержен влиянию персинизированной культуры. Более того, уже в XVI веке жители этого региона испытали на себе коварство португальских торговцев (на побережье Гвинеи) сильнее, чем весь остальной исламский мир. Однако именно в это время всеобщего подъема активности ислама местные мусульмане дали пришельцам беспрецедентный по жесткости отпор. В течение XV–XVI веков торговля этого региона с Западной Европой сокращалась, особенно на фоне возросших объемов европейской торговли в целом. «Островок» Магриба оказался за пределами активной экономической жизни, в которой он когда-то играл ведущую роль, невзирая на выгодное географическое положение, при котором торговые порты были основой городской жизни. В XVI веке в Средиземноморье христиане и мусульмане находились в состоянии открытой вражды, и пиратство с обеих сторон стало вполне естественным явлением. Как мусульмане, так и христиане захватывали друг у друга пленных, превращая их в рабов, а иногда проводили взаимный обмен. Однако со временем судоходство христиан стало приносить гораздо больше прибыли благодаря легальной коммерции, чем работорговле, которая не пользовалась популярностью на европейском континенте (хотя в Италии она существовала вплоть до XIX века). В то же время коммерческие ресурсы портов Магриба не только не выросли, но даже снизились. К XVII столетию пиратство составляло основную статью дохода, а торговля черными и белыми рабами стала стилем жизни привилегированных классов.

Фаррух Бек. Старый мулла

Пираты были склонны к бесстрашным авантюрам. Мусульманские пираты, во время войн встававшие под знамена мусульманских флотов, базировались в Марокко и в более удаленных автономных регионах османской провинции в Магрибе. Они держали в страхе не только христианские суда, но и целые порты в западной части Средиземноморья. Зная, где проходят главные торговые пути, они выходили в Атлантику и доплывали на север вплоть до побережья Англии. Фактически это движение было реакцией на новый экономический и политический порядок, установившийся преимущественно в Северо-Западной Европе. Этот уклад ввел во всем Средиземноморье новые экономические формы. Среди мусульманских пиратов был множество обращенных христиан, англичан и других европейцев. Подвиги мусульманских «корсаров-варваров» носили романтический характер, но все же не могли изменить устоявшейся тенденции. Даже в Магрибе их усилия были безрезультатны как в экономической, так и в социальной сфере. К XVIII веку пиратские набеги утратили свою актуальность, и их деятельность ограничилась только районом Средиземного моря.

Молодая турчанка. Западноевропейская гравюра XVIII в.

Новое влияние Запада не оказало прямого воздействия только на один регион — земли Судана. Здесь мы сталкиваемся с явлением прямо противоположным поволжским мусульманам, которые приняли активное участие в новой промышленной деятельности. В Судане, в свою очередь, контакта с Западом практически не возникло. В этом регионе продолжалась экспансия ислама, мусульмане обращали в ислам все большие слои населения. Но даже в этих условиях в XVIII столетии в Нигерийском Судане мусульмане столкнулись с сопротивлением местных язычников. Это было время мирного обращения, последователи ислама терпеливо объясняли правителям и местному населению принципы справедливости и правильного образа жизни в мусульманском понимании. Самые лучшие ученые того времени писали длинные проповеди, в которых говорилось не только о законе, но и о методах честной торговли, об управлении государством и судебных порядках. В землях Судана ислам, представленный интернациональный городским сообществом, обогатил местные ограниченные понятия. Во многих государствах он нес мирную (за исключением работорговли, от которой страдало местное население на юге) светскую функцию цивилизации.

Реформисты на периферии: примитивный ваххабизм и новые тарикаты

Для европейцев XVIII века неэффективность управления и коррупция, царившие в мусульманских землях, были очевидны: любое официальное лицо было продажным, исключение составляли лишь те, кто опасался жестоких проверок. И даже если с ним удавалось прийти к соглашению, то затем условия договоренности могли быть нарушены или изменены до неузнаваемости. Конечно, иногда случались исключения, поскольку в системе было немало честных и компетентных людей. Кое-где вплоть до конца XIX века работали преданные своему делу служащие. Тем не менее подобное резкое отношение европейцев сформировалось при сравнении с их новой западной структурой. Поэтому различия стоит проводить в рамках этих реалий. С одной стороны, в условиях XVIII века мусульманские страны погрязли в коррупции и невежестве. С другой стороны, эти явления, по сути, за редким исключением были неотделимы от аграрных условий любого исторического периода.

Определенная степень взяточничества и неуважения к правилам честной торговли до начала Нового времени была нормой. Если исчезали все признаки продажности, то это были крайние случаи, требовавшие особых разъяснений. Например, слуги знатного вельможи могли потребовать взятку за то, что допустят к нему. При этом причина визита их не волновала: будь то деловая встреча или личный вопрос. Частично это было связано с очень личным тоном подобных отношений до возникновения официальных кабинетов и системы пропусков, частично — с тем, что в таком случае обеспеченные люди, отнимавшие время у знатного человека, делились малой долей своих доходов с бедняками, чьим трудом они жили, или с бедняками, которым посчастливилось сбежать из деревни и получить дополнительные привилегии. В любом случае подобная практика существовала до тех пор, пока не пресекалась указанием свыше. Могущественное правительство порой настаивало на принятии мер, по крайней мере по отношению к высшим чинам. Так, например, произошло на пике расцвета военной дисциплины в османской администрации. В таких случаях в некоторых сферах государство устанавливало особо высокие стандарты выполнения обязанностей. Однако в обществе дотехнической эры подобная скрупулезность не давала положительных результатов. Существовал определенный предел эффективности ограничений, установленных в любом отдельном сегменте социальной или экономической жизни, поскольку во всех остальных секторах возможность открытого контроля и учета была очень органичена.

В XVIII веке правительства были уже не в состоянии удерживать свои позиции даже в этих отдельных сегментах. Кругом расцвела небрежность, характерная для архаичных времен. Более того, во всех трех великих империях в результате упадка центральной власти образовалась пропасть между формальной процедурой и ее практическим исполнением. В более общем смысле можно сказать, что это была естественная разница между идеалом и действительностью. Там, где сохранились институты, созданные некогда эффективной верховной властью, открылись возможности для многочисленных злоупотреблений. Некоторые учреждения были фиктивными, но большинство — вполне действующими. Многих сознательных граждан в Османской и Индийской империях поражала разница между теорией и практикой. Причем то, что вызвало бы удивление у современного наблюдателя, они воспринимали как должное. К концу XVIII века число реформистских движений превысило среднюю норму. Во всех центральных державах они носили разный характер: хилиастический шиизм в сефевидской среде, возрождение шариатского суфизма Сирхинди в Индии и развитие жанра политического трактата в Османской империи.