Том 4. Чокки. Паутина. Семена времени - Джон Уиндем

Татаке пересчитал людей. У Нокики теперь оставалось не больше двадцати человек.

На этот раз, огибая деревню по тропе, отряд напоролся на засаду. Трое полицейских, шедших впереди с шашками со слезоточивым газом в руках, пронзили копья, но остальные успели бросить свои шашки — и так окончилось сопротивление танакуатуан. Отряд полицейских снова возвратился на берег, ведя на этот раз еще пятнадцать плачущих и удрученных пленников. Нокики среди захваченных не было.

— Теперь их там осталось не больше полдюжины, вождь? — резко спросил разгневанный губернатор.

Татаке кивнул.

— Очень хорошо, — тоже кивнул губернатор. — Их предупреждали. Я не намерен дальше подвергать риску жизнь своих людей. Глупым упрямцам придется надеяться на удачу. — Он повернулся и поднялся на бот.

Через полчаса, благополучно миновав рифы, его корабль с толпящимися вдоль перил танакуатуанами, грустно провожавшими взглядом удаляющийся берег, дал полный ход…

Укрывшись в тени рощи, последние островитяне следили за тем, как корабль, описав большую дугу вокруг острова, направился на северо-запад. И только когда он превратился в маленькую точку, трое мужчин и женщина один за другим тихо разошлись. Нокики, казалось, и не заметил этого.

А вскоре и точка корабля растворилась в безграничной пустоте океана.

Замолкли птицы. Как только солнце окунулось в океан, сразу стало темно. Взошла луна, на воде засверкала рябью серебристая дорожка.

Нокики сидел все так же неподвижно. Теперь взгляд его черных глаз застыл там, где на горизонте кончалась лунная дорожка, но и ее он не видел. Перед его внутренним взором проносились картины из древних преданий. Он видел величественный флот каноэ, плавучих поселений, переносивших его предков через океанские просторы. Он вспоминал названия островов, где они оставались по нескольку лет, где вырастало одно, а то и два или три поколения, пока молодежь снова не начинала проявлять беспокойство и не пускалась вновь в вечные поиски рая. Он видел их большие военные каноэ. Они стрелой вылетали на берег после единого удара пятидесяти весел и выплескивали воинов, преодолевавших все преграды.

Вырастая в мужчин, все мальчики его племени узнавали из песен о славных победах и именах героев. Теперь эти песни звучали в голове Нокики…

Так жили его соплеменники. С тех самых времен, когда Накаа изгнал мужчин и женщин из Страны Счастья: странствуя по океану, сражаясь, снова отправляясь в путь, они вечно искали утерянный рай.

Даже приход белых вначале не очень сказался на привычном образе жизни, но потом со все возрастающей стремительностью белые стали менять мир. Силой своего оружия они захватили понравившиеся им земли. Начали устанавливать на этих землях свои законы, ломая традиции населявших их людей, и объявили своего высокомерного бога выше всех местных богов.

К стыду своему, люди подчинялись. Протестовали редко и нерешительно.

Большинство внимало речам белых, которые сбивали с толку. Они не смогли защитить от поругания свои обычаи, сами перестали выполнять свои обряды, потеряли уважение к тотемам. Удивительно ли, что оскорбленные духи предков с отвращением и презрением отринули их?

Таяла доблесть, умалялось достоинство, пока люди не превратились в малодушных смирных существ, которые, наконец, как сегодня, с покорностью стада поднялись вслед за белыми на корабль. Угасла последняя искра гордости. Вся доблесть предков была растрачена впустую, их знаменитые победы ничего не значили, голоса их духов никто не услышал. Это был конец.

Слезы стыда и бессильного гнева блестели на щеках Нокики, это были слезы по напрасно погибшим героям, по угасающему народу, по заброшенной чести, по исчезнувшему навсегда миру.

На рассвете возвратились остальные четверо. Мужчины молча сели на почтительном расстоянии. Женщина протянула Нокики еду на циновке и воду в украшенной резьбой скорлупе кокосового ореха.

После захода солнца они все вместе направились в опустевшую деревню.

У Нокики в уши и ноздри были уже продеты его лучшие костяные украшения.

Теперь он, подобно статуе, неподвижно стоял посреди хижины, пока женщина разрисовывала его тело красной и белой краской, нанося племенные узоры.

Последним она нарисовала у него на груди красного паука — тотем его клана.

Когда раскраска была закончена, он надел ожерелье из акульих зубов, черепаховую цепь, бусы из раковин и воткнул в волосы резной гребень. В довершение он застегнул свой шитый бисером пояс и заткнул за него длинный кинжал в ножнах. Затем вышел из хижины и направился к двойной вершине.

Посреди седловины он выбрал место и обозначил его белым камнем.

— Здесь мы воздвигнем жертвенник, — обратился он к мужчинам. А женщине приказал: — Женщина, ступай к Дереву Смерти и сплети мне циновку из его листьев.

Она несколько мгновений пристально вглядывалась в его лицо, затем слегка поклонилась и ушла. Мужчины принялись собирать камни.

Жертвенник был готов к полудню. Затем Нокики очертил землю перед алтарем прямоугольником размером с могилу. И начал копать. Остальным он не позволил помогать себе.

Когда вернулась женщина, Нокики уже закончил свою работу. Она посмотрела на яму, потом на него. Он ничего не сказал. Женщина раскатала сплетенную из листьев пандануса циновку и положила ее рядом с зияющей могилой.

Вскоре после захода солнца все, кроме Нокики, уснули. Он, как и предыдущую ночь, сидел, глядя поверх океана в даль памяти.

Еще не совсем рассвело, когда Нокики поднялся, подошел к жертвеннику и возложил на него свое подношение. Потом сел на корточки, глядя поверх жертвенника и могильной ямы на восток, в ожидании Ау, бога Восходящего Солнца.

Когда первые лучи тронули облака, Нокики запел. Его голос разбудил остальных.

Отзвучал гимн. Нокики встал, простер руки к поднявшейся из моря верхушке солнца, громко прося благословения у Ау, а через него и у младших богов на то, что он, их слуга, собирался совершить. На минуту он замер, как бы вслушиваясь в ответ, потом дважды кивнул и приступил к работе.

Именем Ау и всех младших богов он проклял остров Танакуатуа за то, что он погубил его народ. Он наложил заклятие на весь остров целиком — с севера на юг и с запада на восток, с вершины двойной горы до места, куда отступает вода во время самого большого отлива. Он проклял его почву и скалы, его горячие ключи и холодные родники, его плоды и его деревья, все, что бегало и ползало по нему, что прыгало или летало над ним, корни, скрытые в земле, все живое, оставшееся в лужах после отлива. И проклятие должно оставаться и днем и ночью, в сухой сезон и в сезон дождей, в бурю и в штиль.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});