Истоки - Ярослав Кратохвил

Но Бауэр сказал, что надо верить бесцветным описаниям в газетах, а не таким вот несуразным сплетням.

Беранека же не занимало ни то, ни другое. Беранека в этом мире куда больше, например, взволновало внезапное исчезновение Барыни; потом ее нашел немец Гофбауэр на куче хлама — глаза у суки были влажны от материнского счастья, и трос щенят, похожих на толстых червяков, копошились у нее под боком. И Беранек, несмотря на протесты Гофбауэра, положил щенят в шапку и отнес к себе на конюшню, куда ни одни из пленных не смел ступить ногой.

* * *

Бауэр с самого начала задумал получить такой же пропуск, какой был у Беранека, и с ним — такую же свободу передвижения; это было нетрудно. Возможность выехать с Беранеком представилась ему, когда пришел первый денежный перевод из-за границы. Тем более что перевод был на имя Вашпка.

Прапорщик Шеметун вызвал к себе адресата и нарочно при Бауэре обратился к Елене Павловне с такими словами:

— Смотрн-ка, Леля, Лелечка! Есть у нас крестьяне, которые в лаптях сторублевки прячут, — но таких богатых пленных у нас не должно быть и не будет.

Оборотившись к Бауэру, он продолжал:

— Скажите этому Вашику, что иметь деньги в плену нет никакого смысла. Пленным не разрешается давать денег больше, чем получает русский прапорщик. Мы можем выдавать им ровно столько, чтоб они не могли бежать и чтоб знали — мы не позволим им жить, не работая. Пожалуй, по пяти рублей в месяц или лучше по трешке. Там посмотрим.

Негодуя, что такая сумма привалила пленному, Шеметун приказал Бауэру со всей решительностью потребовать от Юлиана Антоновича, чтоб тот выплатил наконец сполна все, что поместье задолжало лагерю. И выдал все документы и пропуска, какие попросил Бауэр.

Когда разрешение на свободный проезд до Базарного Села было уже в кармане, Бауэра охватило сильное волнение. Он взял у Девиленева черную сатиновую косоворотку и надел бы даже кепку, если б Шеметун не запретил. Но австрийскую фуражку он тоже не стал надевать.

Беранек подкатил к канцелярии на своей дребезжащей телеге, как, бывало, подкатывал на господской коляске. И когда Бауэр удобно уселся за его спиной, он постарался с шиком тронуть лошадь с места.

Проехав винокуренный завод, Беранек обернулся к Бауэру:

— Сегодня, пан учитель, я сам вам все покажу!

Перед Александровской усадьбой, куда Беранек всегда заворачивал, навстречу им выбежала ватага дворовых ребятишек — Беранек почти всех их знал по имени. А во дворе они разминулись с беговыми дрожками, на которых сидела с Бугровым Зина — в сером платье и голубом берете. Бугров правил лошадью, придерживая коленями два легких охотничьих ружья. Беранек козырнул им, как офицерам. Зина оглянулась при виде Бауэра в косоворотке, и Бауэр, которому было не по себе в чужой одежде, нахмурил пылающий лоб. Нечаянная встреча взволновала его до такой степени, что он совершенно машинально последовал за Беранеком в контору.

Юлиан Антонович уже ушел из конторы к себе на квартиру и пребывал в субботнем настроении. Недельные хлопоты были закончены — Бауэр со своим неотложным делом нарушил его отдых; Юлиан Антонович не скрывал неудовольствия.

— Я вовсе не считаю важным то дело, с каким вас послал прапорщик, — откровенно заявил он.

Однако по дороге в. контору к нему вернулось предпраздничное ироническое настроение. Увидев, что его записи не совпадают с аккуратно заполненными учетными листками Бауэра, он махнул рукой и одним росчерком пера уничтожил разницу. Итоговую цифру он быстро помножил на пять и, отсчитав соответствующее количество грязных рублевок, попросил Бауэра расписаться в своей книге.

— Это — на накладные расходы, — промолвил он, прикладывая к подписи промокашку; потом, прибавив к кучке денег еще два рубля, добавил: — А это — на ваши личные. У нас ведь всякая подпись сколько-нибудь да стоит. — Он засмеялся, закашлялся. — Дальше все пойдет правильно, своим чередом.

Когда Бауэр, спрятав деньги и документы в карман, снова устроился в телеге, Беранек с особенной силой почувствовал важность своей задачи. Горизонт, вечно отступавший перед неутомимой лошаденкой, сомкнулся теперь над его головой величественным куполом.

По дороге Беранек показывал своему взводному все, что считал достойным внимания. Принимая проездом через Крюковское письма от того или другого из жителей, он так и лучился крестьянским добродушием, так и сыпал шутками. Он хвастал тем, что знает тут многих, часто окликая знакомых. Он нарочно подвез Бауэра к школе и сначала один вошел, в дом, громко спрашивая Степаниду Ивановну. Внезапность своего вторжения он прикрыл вопросом — нет ли у Степаниды Ивановны поручения в Базарное Село. Потом позвал в дом застеснявшегося Бауэра и познакомил его с учительницей.

Школа почти не отличалась от прочих изб. Учительница же, очень худенькая тридцатилетняя женщина, оказалась в немалом смущении: ей было неловко за беспорядок в единственной классной комнате, в которую вторглись эти чужеземцы. Бауэр попросил показать ему книги и учебники, но Степанида Ивановна в замешательстве обещала прислать их ему после. Беранек некстати вызвался заехать за ними.

На площади перед церковью к ним подсел артельщик, ночевавший здесь у своей знакомой. Какой-то мужик в расстегнутой рубахе, под которой виднелась заросшая потная грудь с соломинками в волосах, подошел поздороваться с Бауэром за руку. Затем он подал руку Беранеку; Беранек воскликнул:

— Харашо!

Засмеялся, передвинул свою австрийскую фуражку с одного уха на другое и погнал лошаденку к Базарному Селу.

Дорога шла полем, потом через болотистый лес, по насыпи, вдоль раскисших канав и стоячей воды.

В местечке, ссадив артельщика, Беранек первым долгом подъехал к почте. Это был деревянный покосившийся домик, с рассевшейся железной крышей и палисадником под окнами. Беранек вошел внутрь главным образом для того, чтобы Бауэр видел, как он здоровается с почтовым служащим, который сидел за окошком в дощатой коричневой перегородке.

Но вот почта выдана, деньги выплачены; Беранек, уходя, бросил по-русски:

— До свидания!

Забрав почту, они отправились в лавку Жуковой, где их ждал артельщик. Жукова, смазливая улыбчивая вдовушка, вышла на крыльцо поздороваться с покупателями. Беранек помог приказчику погрузить товары, заказанные артельщиком и обер-лейтенантом Грдличкой, причем поворачивался он так ловко, что вполне мог претендовать на восхищение зрителей.

Нагрузив телегу покупками, они разыскали дом, где, по словам Шеметуиа, можно было купить скрипку. Дверь им открыла какая-то старуха, с которой никак нельзя было столковаться. Она смотрела на них с явным подозрением и опаской. Поняв наконец, что пленные спрашивают скрипку, она ответила им так:

— Да на что вам скрипка-то? Дома нету никого, а я ничего не знаю… Нет, нет! Может, и скрипки-то никакой нету. Откуда ей взяться?

Так и ушли, не солоно хлебавши, и хоть сильно были раздосадованы, однако объехали еще всю базарную площадь перед большой церковью и осмотрели две улицы. На базаре были ржавые ларьки, и в глубине их — глаза, горящие страстью наживы или сонные от усталости.

Бауэру хотелось еще заглянуть в русскую чайную, название и назначение которой он знал из литературы. Перед чайной, тоже какой-то ржавой и скособоченной, стояли в серой пыли мужицкие телеги. По улице катились телеги, то в одиночку, то вереницей, порожние и груженые.

Лавируя между ними, Беранек подъехал к чайной. Да, конечно, он подождет у телеги! Он остался на улице, и к нему немедленно стали подходить какие-то мужики; здоровались за руку, стояли, улыбались… Беранек, похлопывая свою клячонку, все твердил им:

— Харашо!

И с уважением поглядывал через дверь чайной на Бауэра, который по-мужицки пил чай с блюдечка.

Случилось так, что Беранек, от избытка энергии, нагнулся поправить что-то в упряжи и вдруг почувствовал, что кто-то стоит над ним. Он распрямился — и даже вздрогнул, подавляя зевок: красное пятно метнулось перед глазами. Однако, превозмогши смущение, Беранек отважно принял протянутую руку. А рука была знакомая, женская. Он принял ее со всей церемонностью и даже потряс.

— Тоже приехали?

Когда Беранек собрался с мыслями, женщина, степенно кивнув ему, уже отошла к своей телеге.

Вышел Бауэр, и Беранек уже совершенно спокойно и даже небрежно сообщил ему:

— Тут эта… которая нас подвозила.

Впрочем, крестьянка еще раз подошла поздороваться с Бауэром.

— Здравствуйте, как поживаете? — сказал ей Бауэр по-русски так спокойно и уверенно, что Беранек умилился.

К этому времени мужики стали разъезжаться с базара. Они снимались по одному и целыми стаями, как снимаются галки с осенней пашни. Длинные вереницы телег потянулись по дорогам, ведущим из городка.