Один на один с Драконом (СИ) - Алешина Катерина

От мыслей о Кае невозможно было укрыться. Они возникали нежданно и терзали и без того измученное сознание. Вот и сейчас в памяти возник его образ: чёрные глаза под стать волосам, недовольное выражение на лице, массивная мускулистая грудь и сильные руки, что были нежными и ласковыми.

Я прикрыла глаза, думая о том, что же делать, как скрыть совершённое мною.

Дверь отворилась со скрипом. В тишине палаты этот звук показался резким и неожиданным.

Я ждала её и в то же время боялась.

— Мама, — сорвалось с губ.

Она почти не изменилась, только постарела. Строгий брючный костюм ладно сидел на сухощавой фигуре. Седые волосы острижены по подбородок. Жёсткий, цепкий взгляд остался прежним, только морщины вокруг глаз стали глубже.

— Аня, — произнесла она моё имя, и взгляд её смягчился.

В несколько быстрых шагов мама оказалась у кровати, присела на край, потом неожиданно порывисто обняла меня и затряслась, будто заплакала.

На секунду мне показалось, что я вернулась в раннее детство, в те редкие моменты, когда она ещё была со мной и обнимала так же. Захотелось представить себя трёхлетней, прижаться к маме и чтобы она защитила от всего на свете.

Я разревелась, не в силах больше сдерживать себя.

Мы долго сидели, обнявшись, пока мама не отстранилась. Она взяла в ладони моё лицо и поцеловала в мокрую щёку, потом осмотрела внимательно. От порывистых объятий игла выскочила из катетера и теперь висела на штанге. Я торопливо потянулась и перекрыла капельницу. «Не заметила даже».

— Мне так жаль, что это случилось с тобой, — произнесла мама, вытирая пальцами слёзы с моих щёк.

— Мама, мама, — забормотала я и бросилась снова её обнимать.

Это было странно, ведь такие объятья случались у нас только в детстве. Но я всё не могла успокоиться, ревела и ревела.

— Аня, — с укором проговорила мама прямо мне в ухо. — Я же просила расторгнуть контракт и вернуться на Землю.

Это было на неё похоже. Трепетный момент был разрушен её словами.

— Зачем ты согласилась пойти на крейсер? Надо было отказать и сразу связаться со мной, — продолжала она.

— А я и не соглашалась, — всхлипывая, ответила я. — Кириллов потащил меня силой, угрожал.

Мне не хотелось разрывать объятья, но мама тяжело вздохнула и отстранилась.

— Тупоголовые вояки, — прошипела она тихо и после очень долгой паузы добавила: — Ты тоже хороша. Не школьница ведь уже.

Я молчала.

«Неужели она пришла, только чтобы меня упрекнуть?»

Мамины слова болью отозвались в сердце, но я не обиделась. Слава о характере Александры Владимировны Лазаревой неслась далеко впереди неё самой.

На секунду суровость исчезла с её лица. Она снова обняла меня и стала приговаривать:

— Бедная моя, как ты настрадалась, представить не могу. Я, когда узнала, всех на уши подняла.

Сквозь маску суровости в ней проступали прежние черты из моего далёкого детства. Я заметила влагу в уголках её глаз. Мне захотелось прямо сейчас ей всё рассказать. «Скоро округлившийся живот будет не скрыть, — подумала я. — Скажу, только не сейчас».

Чтобы избежать лишних доз препаратов и рентгеновского излучения, мне уже пришлось рассказать врачам о том, что подозреваю беременность. Я всячески пыталась вмешаться в протокол лечения, что очень раздражало персонал.

«Ну и пусть. После всего, что было, не могу рисковать».

Пока мы не разомкнули объятий, я прошептала маме на ухо, громко всхлипнув:

— Думала, больше никогда тебя не увижу.

Она обняла меня крепче. Её волосы щекотали щёку. Не к месту подумала, что когда-то они были точь-в-точь как у меня, а теперь полностью поседели. В палату вошла медсестра. Увидев Александру Владимировну, она тут же извинилась и вышла. Старшая Лазарева, первый заместитель руководителя Центра Космических Исследований, часто вызывала трепет.

Долго-долго мы обнимали друг друга, и мне казалось, что всё происходит не взаправду, будто снится.

На следующий день мама навестила меня в самый неудачный момент, во время утреннего обхода. Молодой доктор как раз стоял возле моей койки. Александра Владимировна с ходу принялась его отчитывать.

— Даже студент-первокурсник знает: такие дозировки разве что младенцу прописывают. Может, вы ещё травами и настойками её лечить будете? — говорила она, намекая на юный возраст и непрофессионализм врача.

Доктор бросил на меня недовольный взгляд и после тирады матери ответил:

— Александра Владимировна, для посещений отведены определённые часы.

Он хотел ещё что-то добавить, но, наткнувшись на её взгляд, замолчал.

— Анна Юрьевна, поговорите с матерью, — коротко сказал молодой врач и вышел из палаты, прикрыв за собой дверь.

Старшая Лазарева сделала шаг, будто хотела его догнать.

— Мама! — Остановила я её.

Внутри всё похолодело. Нужно было объясниться прямо сейчас, вот так, без подготовки. Отчего-то я почувствовала себя нашкодившей школьницей.

Александра Владимировна смотрела строго и выжидающе.

— Присядь, пожалуйста, — попросила я её, похлопав по краю кровати, а сама поднялась, устраиваясь на высоких подушках.

Тут же закружилась голова, накатила слабость.

Мама подошла, присела рядом.

«Можно сказать лишь про ребёнка, — подумала я. — Но разве от неё что-то скроешь? Лучше открыть всё как есть. Кому ещё я могу доверять?»

Наклонившись к ней, прошептала:

— Не знаю, поймёшь ли ты меня. Бабушка бы поняла, — начала я издалека.

Мама нахмурилась.

Я медлила, подбирая слова. Ничего вразумительного не пришло на ум, поэтому проговорила:

— Я жду ребёнка. — И, понизив голос, добавила: — Это не всё. Когда меня расспрашивали, ещё на звездолёте, я сказала не всю правду.

Александра Владимировна нахмурилась ещё сильнее.

— Подожди, — произнесла она после секундного колебания, поднялась, прошла к входному проёму, выглянула наружу, осмотрелась, а после плотно затворила дверь.

— Как ребёнка?! — переспросила слишком громко.

Тон её голоса выдавал крайнее недоумение.

— Всё объясню. Только то, что я скажу, не для чужих ушей, — выдала я тихо.

Когда мама вернулась и устроилась рядом, я сбивчивым шёпотом начала свой рассказ. После первых фраз брови матери поднялись, а глаза сделались такими, словно та вот-вот начнёт метать молнии. Мне стало страшно и неловко смотреть ей в лицо. Я опустила глаза.

— Продолжай, — велела мама, будто подчинённому на работе.

Я поведала о том, в каком была отчаянии, оказавшись в полном одиночестве на чужой планете, как встретила в ущелье врага, как он спас меня от жутких тварей, только чтобы убить, но не убил. Я говорила, и с каждым словом лицо матери белело, теряло краски. Она смотрела ошарашенно и больше не перебивала. Рассказала, как мы сближались, преодолевая трудности и тяготы жизни на дикой планете, как Кай раз за разом меня спасал, как стал светом во тьме безысходности. Я шептала слова и всхлипывала от нахлынувших эмоций.

Мама склонилась ко мне. Случайный свидетель, должно быть, подумал бы, что я, как в детстве, делюсь с ней ребяческой тайной.

Я замолчала. А грозная Александра Владимировна не нашла, что сказать.

Повисла гнетущая тишина, нарушаемая моими всхлипами.

— Аня, как же так? — ошарашенно вымолвила мама после долгой паузы.

Неверие читалось на её лице. Она долго молчала.

Я нащупала под больничной сорочкой кулон с кристаллом, сжала его и, не выдержав, снова расплакалась.

— Главное — ты жива. Жива! Я чуть с ума не сошла… — проговорила мама порывисто.

Глядя на её взволнованное лицо, я впервые устыдилась того, как о ней думала. Всю жизнь мне казалось, что я ей не нужна: лишняя обуза, нежеланный ребёнок. Я давно стала взрослой, но детские обиды терзали, причиняли боль.

«Может, всё не так? Может, она меня всегда любила, только не могла быть матерью, не успевала в бесконечной карьерной гонке?» Мы стали ближе лишь после смерти бабушки, увы, ненадолго, меня ждала станция «Рея».