Русские провидцы и предсказатели - Виктор Меньшов

О характере архимандрита есть забавное свидетельство. Митрополит Серафим, перед вызовом Фотия в Петербург, спросил у архиерея Владимира Ужинского, у которого некогда служил Фотий, стоит ли вызывать архимандрита в столицу. Архиерей ответил не без юмора: «Можно благословение дать приехать; но тогда сбудется сие: и потрясется весь град Святаго Петра от него». Архиерей был мудрым человеком и мог бы снискать славу пророка. От приезда Фотия вскоре «потряслась» вся Россия, не только «град Святаго Петра».

Как опять не вспомнить о внушаемости императора! После первой же встречи с Фотием, 1 августа 1822 года, последовал именной Указ «О уничтожении масонских лож и всяких тайных обществ». Самое любопытное то, что Указ адресовался для исполнения непосредственно министру внутренних дел Кочубею, масону ложи «Минерва» с 1786 года.

Фотий люто возненавидел Татаринову, но особенно баронессу Крюденер, называя их не иначе как «жабы, клоктавшие во время оно, дщери дъявола». О Крюденер (называя ее Криднер) он писал в автобиографии, задыхаясь от злобы и вынужденно, с плохо скрываемой завистью, признавая ее популярность: «Женка сия, в разгоряченности ума и сердца, от беса вдыхаемая, не говоря никому ничего противного похотям плоти, обычаям мира и делам вражиим, так нравиться умела всем во всем, что начиная с первых столбовых бояр, жены, мужи, девицы спешили, как оракула некоего дивного, послушать женку Криднер. Некоторые почитатели ее из обольщения ли своего или из ругательства над святынею христианских догматов, портреты изобразив Криднер, издавали в свет ее с руками к сердцу прижатыми, очи на небо имеющую, и Святого Духа с небес как на Христа сходящего в Иордане или на Деву Богородицу при благовещении Архангелом. Вот слепота мудрых и разумных, людей просвещенных от мира в Санкт-Петербурге».

Госпоже Крюденер было о чем задуматься. Впрочем, серьезный повод задуматься был у нее еще раньше. Не без участия Фотия сначала из дворца, а потом из столицы была выслана уже упоминавшаяся предсказательница Татаринова. Поначалу она обосновалась на даче, но вскоре вместе с ближайшими помощниками была выслана в монастырь до раскаяния. Не помогло ни заступничество Голицына, ни то, что Александр I был крестным отцом дочери Татариновой.

У фанатичного Фотия появился сильный союзник – фаворит государя Аракчеев. Собственно, он и возглавил оппозицию духовенству других вероисповеданий и масонству, открыто порвав все отношения с князем Голицыным. Аракчеев обладал истинной властью. Он не боялся кричать в лицо дворянам: «Вы все карбонарии!» Он не появился, как чертик из шкатулки, а давно был серой тенью возле императора. И давно был наделен огромными полномочиями, достаточно вспомнить императорский Указ: «Объявляемые генералом от артиллерии графом Аракчеевым Высочайшие повеления считать именными нашими указами». Как говорится, комментарии излишни.

Неудивительно, что Александр I, в очередной раз основательно пересмотревший и с привычной легкостью поменявший свои взгляды, значительно охладел к самой провидице и ее проповедям. Влияние на императора оказывали лица, находившиеся поблизости. Баронесса, излишне уверовавшая в свое влияние на императора, добившись у него аудиенции, не нашла ничего лучшего, чем начать призывать его возглавить новый крестовый поход против неверных, приняв участие в освобождении Греции от турецкого ига.

Эта тема была для Александра I ужасно болезненной. Он понимал, что все православные государства именно от русского царя ждут помощи грекам, он же не желал втягивать Россию еще в одну кровопролитную войну. Давление на царя было колоссальное. В самой России постоянно и отовсюду слышались призывы и даже требования помочь грекам. А тут еще некстати и эта престарелая пророчица туда же, указывать.

Раздраженный император прервал аудиенцию. Баронесса, видимо, все же предугадывала такой поворот событий, поскольку тут же упала в царственные ноги и слезно просила не уходить, поскольку она призвана охранять императора. Бог направляет ее, и божественным даром провидения ей дано знать, что против царя существует заговор, и ей поступила весть, что подосланный заговорщиками убийца именно в этот час находится во дворце. Взволнованный император вызвал охрану, во дворце поднялся переполох, все бросились искать подосланного убийцу и в одном из залов, за шторами, обнаружили перепуганного человечка, у которого при обыске отобрали кинжал.

Расчувствовавшийся император только собрался поблагодарить баронессу, как незадачливый террорист, разрывая на груди рубаху, стал биться в истерике, клятвенно заверяя, что ни сном, ни духом не помышлял об убийстве, а во дворец его тайно привела сама баронесса, велев постоять за шторами до ее отъезда. Не слушая объяснений, император повернулся и вышел, не отдав никаких распоряжений. Свита помешкала, «заговорщика» отправили во дворцовую тюрьму на дознание, а баронессу выпроводили из дворца, не решившись препроводить и ее в каземат.

Возможно, все было не совсем так, и эту историю выдумали и разнесли злые языки врагов баронессы, поскольку император после аудиенции посчитал нужным написать пространное, на восьми страницах, письмо баронессе с подробными пояснениями, почему он не может вступить в войну с Турцией. Далее он отказал баронессе в аудиенциях и даже ее дальнейшее проживание в столице разрешил с непременным условием, что она «будет сохранять благоразумное молчание относительно положения дел, изменять которые он не желает вследствие ее досужих мечтаний».

Для баронессы это был серьезный удар. Популярность ее сразу пошла на спад, многие отвернулись от нее. Крюденер продолжала свою деятельность, но проповеди ее стали сумбурными: она больше говорила о себе, о таинственной великой миссии, возложенной на нее Богом. Пророчества ее стали мрачнее мрачного: она предсказывала многие бедствия Европе и близость Страшного суда. Ей бы умолкнуть, хотя бы на время… Ведь буквально у нее на глазах произошло крушение самого известного пророка – пастора Иоганна Госнера.

Один из руководителей католической секты «пробужденных» в Баварии, преследуемый за убеждения, бежал в Петербург. По ходатайству Голицына он получил место проповедника при Мальтийской церкви. Судя по всему, язык у него был подвешен как надо – на его проповеди ходили толпы людей. Он становится одним из директоров Библейского общества, с его «благословения» в типографии Греча издается еретический перевод толкования Нового Завета «Дух жизни и учения Иисуса Христа в Новом Завете». Переводчик Брискорн умер, не успев довершить работу. Закончил его дело подчиненный и друг Голицына некто Попов, председатель департамента гражданских и духовных дел. Кстати, при переводе он так расписался, что добавил несколько страниц от себя.

Фотий обрушился на князя Голицына в Синоде. Понимая, что настал решительный час, Фотий и его помощники добиваются назначения императором аудиенции митрополиту Серафиму, которого уговаривают доложить о творящихся безобразиях. Серафим согласился, но перед самым выездом растерялся, оробел, несколько раз выходил на лестницу и несколько раз возвращался. Фотий почти прикрикнул на него:

– Что ты, владыка святой, робеешь? С нами Бог! Господь сил с нами! Аще Бог по нас, кто на нас? Пора тебе ехать! Гряди с Богом!

Потеряв терпение, Фотий с помощниками подхватил митрополита и буквально затолкал его в карету, велев кучеру ехать до самого Зимнего без остановки, чтобы ни кричал митрополит. Надо отдать ему должное, приехав во дворец, митрополит обрел необходимое мужество и, войдя к императору, тут же снял с головы белый клобук и положил его к ногам Александра I, заявив:

– Не приму его, доколе не услышу из уст вашего величества царского слова, что Министерство духовных дел уничтожится и Святейшему синоду возвратят прежние права его и что министром народного просвещения поставлен будет другой, а вредные книги истребятся.

Долго длилась аудиенция. Митрополит убедил Александра I в своей правоте, и император, прощаясь с ним, поднял клобук и протянул его со словами:

– Преосвященный, примите ваш клобук, который вы достойно носите, а ваши святые и патриотические представления будут исполнены.

В тот же день, 25 апреля 1824 года, был подписан Указ князю Голицыну о Госнере и прочем, предписывавший выпроводить Госнера за границу. Закончилась не только карьера католического проповедника. Закатилась звезда всемогущего князя Голицына: Библейское общество было закрыто, а сам князь оставил Министерство духовных дел, проиграв схватку в подковерной борьбе неистовому Фотию.

В этой ситуации доброжелатели посоветовали баронессе уехать из Петербурга. В этот период она свела дружбу с экстравагантной княгиней Анной Сергеевной Голицыной, урожденной Всеволожской. По каким соображениям она вышла замуж за князя И. А. Голицына, жуира и мота, трудно сказать, скорее всего, выходила она не за разорившегося князя, а за его титул, поскольку в церковь на венчание, к удивлению публики, явилась с большим портфелем под мышкой. По завершении церемонии бракосочетания на ступенях церкви она протянула портфель князю и сказала: