Свободное падение - Сергей Кишларь

видел. Не подведут.

Стах первое время зубами скрипел от неприязни. Банзай весь на понтах, руки татуированы, челюсти в беспрерывном движении, – то жвачка, то словесный понос. Истории у него были припасены на все случаи жизни, но ни одной толковой. Шуля вроде пацан правильный, слушает только рок, толково рассуждает, но какой-то суетливый, и легкомысленный.

Когда Стаху был четвертак, его уже весь город знал. На презентациях и деловых встречах чиновники из мэрии, милицейские и прокурорские чины с нескольких метров загодя тянули руки для приветствия. Через него подкатывали к Тимуру, через него пытались решать свои вопросы. А эти? Что видели они в своей жизни кроме компьютерных стрелялок?

Но выбора не было, пришлось мириться.

За два дня отточили план, наметили пути отхода, подобрали тихий дворик для сменной тачки. Деньги решили поделить за городом в каком-нибудь заброшенном местечке. Облюбовали развалины старой насосной станции, затерявшейся среди заросших камышом и давно высохших мелиоративных каналов.

Маршрут инкассаторов изучили до мелочей. «Имбицилы» лезли на рожон, пытаясь во время слежки увязаться за «броневичком» в открытую, спорили со Стахом, и только на второй день признали его за старшего.

В салоне автомобиля всегда было шумно, – парни беспрерывно спорили о роке и рэпе, обсуждали девчонок, идущих по тротуарам, проявляя такие разные вкусы, что немногословный, привыкший к тишине Стах не выдерживал:

– Я фигею с вас, пацаны! Как вы уживаетесь?!

Банзай уверенно рулил, успевая рискованно втираться между идущими по соседним полосам автомобилями, поглядывать в зеркало на сидящего позади Шулю и крутить настройку магнитолы. На его голове была чёрная бейсболка с натянутым поверх неё серым капюшоном; густо татуированная – даже на пальцах – рука уверенно лежала на вершине рулевого колеса.

– Отлично уживаемся, – не понимая, какие могут быть сомнения, он пожимал плечами. – Какие проблемы?

– А как же война рокеров с рэперами?

– Воюют дураки.

– А вы типа умные?

– Теперь умные. Знаешь, где с ним познакомились? – отогнутым назад пальцем Банзай указал за спину на Шулю. – Нам лет по семнадцать было, – он за рокеров, я за рэперов. Какая-то у нас там махаловка намечалась на Мельниковом пустыре, но кто-то ментам стуканул, и они нарисовались раньше, чем мы успели рукава закатать. Все в рассыпную – кто на право, кто налево, а меня к высоченному каменному забору загнали. Ну, думаю, всё – упакуют. Тут рокер волосатый кричит: «Подсади!» Я, не раздумывая, спину ему подставил. Он забрался на стену, сверху мне руку протягивает, – давай, мол, быстрее, чего канителишься. Так и спаслись от ментов, ну и скентовались заодно. Дрались то не из-за музыки, просто нужно было делить себя как-то: на рокеров, на рэперов, – не важно. Хоть на харконенов и атрейдесов. Когда-то в детстве игра такая компьютерная была. Главное ведь в том, чтобы проявить себя, а каким способом, – не важно. Так, что музыка здесь ни причём. Вот ты за что рэперов не любишь?

Стах не говорил, что не любит рэперов, но Банзай был не дурак – по глазам читал.

– За то, что русскую культуру засоряют грязью другого народа, – Стах покрутил настройку автомагнитолы, попал на какую-то попсу – всё ж лучше рэперской бормоталки.

– А ты своей феней культуру не засоряешь?

Стах сплюнул в открытое боковое окно.

– Феня часть русской культуры.

Банзай некоторое время молчал, потом вернул радиоволну на рэп.

– Часть русской жизни, но не культуры.

– Допустим, – Стах снова крутанул тумблер на попсу. – Тогда почему вместо того, чтобы чистить свою грязь, мы тащим сюда грязь чужую?

Банзай охотно пустился в рассуждения о том, что рэп поднимает конкретные проблемы не забугорной, а русской жизни, но Стах уже не слышал его – рассеяно смотрел в окно. Мысленно ругал себя за то, что ввязался в это дело, но давать задний ход было уже поздно.

В среду наводчик подтвердил, что перевозка состоится по плану, а в четверг уже сидели в неприметной вазовской «пятнашке»: Банзай за рулем, Стах на переднем сидении, Чупа и Шуля сзади. Ожидание было напряжённым: Банзай непривычно молчал, Шуля торопливо месил челюстями жвачку, Чупа, не моргая, глядел на угол улицы, из-за которого должна была появиться машина с инкассаторами. Стах машинально ощупывал через перчатку рукоятку бейсбольной биты, периодически поворачивая руку, чтобы глянуть на часы.

Когда «газель» с инкассаторами появилась из-за угла, «пятнашка» оторвалась от бордюра, не спеша поехала следом. На светофоре свернули вправо. Потянулась глухая стена стадиона. Тихий проулок почти пуст: женщина с коляской, пара припаркованных автомобилей, да спина прохожего у следующего перекрёстка.

– Работаем! – хрипло скомандовал Стах, раскатывая на лицо вязаную шапочку-балаклаву.

Рука вцепилась в бейсбольную биту, вторая выжидающе замерла на ручке двери. Сердце стучало под горло.

– Подрезай! – наконец скомандовал он.

С той минуты цельная картина происходящего рассыпалась на мозаичные куски – хаотичные, разрозненные.

Под скрип тормозов Стаха бросило к лобовому стеклу. Потянув за собой биту, он выскочил из машины. Боковое стекло «газели» рухнуло солнечной мозаикой. Брошенная бита ещё не успела удариться о землю, а ствол пистолета уже смял кожу на щеке инкассатора.

– Руки в гору! – Под льнущей к виску маской пухли вены.

Инкассатор нехотя отнял пальцы от кобуры. Не сводя с него взгляда, Стах ощупью искал левой рукой кнопку блокировки двери. На высокой непривычной ноте по другую сторону инкассаторской машины рвался голос Чупы:

– Руки на руль! На руль, сказал!

Стах за шиворот выволок парня из кабины, кинул его поперёк бордюра лицом в асфальт. Коленом упёрся ему в спину, закручивая за спину руки.

Доставая из заднего кармана джинсов наручники, боковым зрением уловил метрах в десяти испуганную женщину, – склонилась над коляской с бутылочкой молока, да так и замерла от неожиданности. Зарокотала раздвижная дверь, мелькнули белые кеды запрыгнувшего в «газель» Шули. Бутылочка с молоком вдребезги разлетелась об асфальт. Стах защёлкнул браслеты на запястьях парня, вдавил ствол ему в затылок.

– Обойдёмся без геройства. Ладно?!

Парень утвердительно заелозил лицом по асфальту. С периферии двадцать пятым кадром лезло в сознание: женщина суетливо толкает коляску, – та неподатливо качается на рессорах, цепко держась за асфальт заторможёнными колёсами.

Стах подхватил с тротуара вылетевший из «газели» брезентовый мешок, на лету поймал под мышку ещё один. Выхлопная труба «пятнашки» стелила по асфальту облачка бензиновой гари. Банзай нетерпеливо пригазовывал, по-индюшиному дёргая головой вправо, влево, в зеркало заднего вида. Стах кинул добычу в багажник, перехватил из рук подоспевшего Шули ещё два мешка.

– Всё?

– Всё!

Вместо того чтобы захлопнуть багажник, Стах не удержался, раскрыл один из мешков. Пачки «зелёных» лежали навалом, как дрова, вываленные из самосвала. Стах торопливо сунул две пачки в куртку на непредвиденные карманные расходы, захлопнул багажник.

Банзай нетерпеливо рванул с места, едва Стах упал на сидение. Дверка хлопнула уже под визг колёс. Женщина наконец сообразила, что надо снять тормоз, торопливо застучала подгибающимися каблучками к перекрёстку.