Многогранник - Lizzy Pustosh

плавит что-то ценное?.. Он прекрасен – он горит. Он раним – он тает. В нем любовь… – он саквояж» – и девушка невольно рассмеялась.

– Что с тобой?.. – не понимая ее неожиданное действие, спросил Амос.

Она вновь рассмеялась.

– Мишель?.. – обеспокоенно продолжил юноша и услышал лишь беззаботный хохот в ответ. – Да что с тобой? – тревожно воскликнул он. – Ты так… переживаешь?

– Ах-ха-х, н-ничего, все хорошо… Вух, – выдохнув, успокоилась девушка. – Просто очень забавно это… – нежно улыбаясь, объяснялась она.

– Точно? – серьёзно был дважды задан вопрос.

– Да, Амос, точно… – уверила она, но юноша все равно недоверчиво качнул головой.

«Он хороший. Жаль, что просто друг… – переливалось в голове Мишель. – Он так смотрит, что многие бы отдали за такой взгляд жизнь… я бы безусловно отдала… но моя жизнь давно мне не принадлежит – я не могу… Вот сейчас, сейчас смотрю на огонь, но чувствую, что он смотрит на меня. Не надо. Мне и без того больно… Как жаль, что он просто друг! Как жаль, что ничего не изменить…» – гремело вновь и вновь в её душе.

– Пройдёмся, может быть, по берегу? – предложил Амос, угрюмо отвернувшись от Мишель.

– Пройдёмся, – коротко ответила девушка и взяла его под руку.

Они зашагали вдоль побережья.

– Сегодня, когда ты отдала мне саквояж, – начал огорченный чем-то юноша, – я сначала ушёл, даже успел дойти до комнаты… но потом вернулся и…

–… что-то услышал? – продолжила его мысль девушка.

– Да, – подтвердил он, – я услышал, как ты говорила с Ником и с остальными. Я лишь хочу сказать, что очень рад, что существуют такие люди, как ты: вы делаете жизнь лучше.

– Спасибо, – поблагодарила его Мишель и увидела в глазах мальчика желание сказать что-то, что волновало его еще. – Это все? – спросила она.

– Нет, – слегка застенчиво и сомневаясь, ответил юноша. – Ещё я слышал, как ты упомянула про какой-то «тот раз». Мне показалось странным, что после этих слов все изменились в лице… Если тебе нетрудно, ты расскажешь, что это значило?

– Хорошо, – согласна отозвалась девушка и тут же дополнила: – но, если ты вдруг увидишь, что из моих глаз полились слезы, просто подай мне платок: никаких слов, никаких эмоций – просто платок, – юноша однозначно кивнул ей в ответ. – Прекрасно, тогда начнём. Тебе, верно, известна история двухлетней давности про девочку на год старше меня?

– Та, которая сошла с ума, а потом изуродовала себя?

Мишель досадливо усмехнулась его словам и поправила друга:

– «Сошла с ума» … Нет, Амос, она была вменяема.

– Но она же… – хотел договорить что-то юноша, но Мишель резко прервала его.

– Нет, Амос, она не была сумасшедшей. Я знаю, потому что я говорила с ней.

– Ты не рассказывала, что была близко знакома с этой девочкой… – озадачено промолвил юноша. – Я думал вы не общались.

– Да, мы редко беседовали с ней. Наверное, это было ошибкой, но тогда меня интересовало совсем иное. Хоть иное интересует меня и сейчас, но теперь я понимаю, что стоит уделять внимание мелочам.

– Ты это к чему? – перебил её любопытствующий Амос.

Девушка тяжело вздохнула.

– Однако, я надеялась, что ты будешь более терпеливым, – отметила, ничуть не рассердившись, Мишель и увидела, как мальчик покраснел. – Если ты хочешь услышать что-то, то просто слушай… – переключив внимание на блистающую луну, она заговорила медленнее. – Школа, седьмой курс. Мы уже образованы, но ещё неопытны, потому совершаем ошибки. Я, как ты знаешь, слегка отличалась своими предпочтениями и вкусами в вопросах отдыха и развлечений, – юноша улыбнулся. – Да, в то время мне нравятся испытания, но моим сверстницам уже нравятся мальчики… В этом и была беда: маленькая девочка Олисавья влюбилась в старшеклассника. Ей – тринадцать, ему шестнадцать. Каковы успехи получить взаимность? Нулевые… как мне казалось. Но – нет. Открытки, валентинки, маленькие подарочки и редкие возможности подойти к тому юноше наедине, чтобы никто не знал, дали почву его влюблённости. А знаешь, почему никто не должен был знать? Правильно, потому что пошли бы слухи, а девочка их жутко боялась. Ведь кто она? Какая-то жалкая, некрасивая семикурсница, которой повезло заполучить внимание такого ослепительного старшеклассника, как думала она! Да, юноша действительно был красив и изящен, но к тому же и изрядно зависим от мнения окружающих. Понимаешь ли, невыгодно ему с ней даже общаться: высмеют же! Но… юноша, похоже, и вправду тогда влюбился… Или ей все казалось? Вот в чем вопрос. А знаешь ли, Амос, откуда столько известно? Да, ты знаешь. И я знаю: до всех дошли слухи. Только большая часть, как ты, я и Ренат с Рафом не реагировали на всякие мелочные сплетни юных девиц и разглагольствующих парней. Но были и те, кто желал, кто горел желанием посмеяться над чем-то необычным, например, над чувствами маленькой, застенчивой девочки с седьмого курса… – девушка прошла пару метров в раздумьях. – Я тогда не подходила к ней с помощью: надеялась, что она справится сама, ведь видела, насколько она сильный человек. Но! жизнь удивляет. Оказалось, за маской безразличия девочка скрывала гору угнетающих её комплексов. Ты, скорее всего, в то время хоть раз слышал, будучи неподалёку от моего курса, как на девочку «в дешёвой школьной форме» при любом её появлении в близи от одноклассников того парня сыпались упрёки и издевки. Ты, скорее всего, даже помнишь, как она выглядит: слегка засаленные волосы, убранные в низкий хвост, простенькая местами изношенная одежда, на лице неудачно нанесённый поверх прыщиков тональный крем (он, казалось ей, придаёт лицу хоть какую-то ровность), очки в большой оправе, а за ними – удивительные глаза, которые, к огромному сожалению, никто почти что и не замечал… У неё действительно были очень красивые глаза, но всем и дела не было до них, ибо сначала они видели «поношенную одежду и кривоватые ноги», а то, что они видели, то и кричали ей вслед. «Тебе на голову вылили масла?», «Ты родом ни из курятника случайно?», «О, а мех на твоих руках согревает в холодные зимние вечера?» – слышала Олисавья постоянно, изо дня в день. Это задевало её сильно, но не ранило. Ранило же другое: когда издевки над внешностью мешались с тем чистым и настоящим, что она так бережно хранила и лелеяла, с её любовью к тому старшекурснику. «Ты, Боб, – так звали парня, – уверен, что встречаешься с девушкой?» – бух! Удар. «Она же комплекцией, как какой-нибудь задрот!» – бух! Ещё удар. «А щетина на её лице не мешает вам обжиматься?» – бух! Рана. И так постоянно. «Тебе не стоит с этим отрепьем таскаться!» – бам! Больно. «Ты что, серьёзно говоришь, что она милая? – надежда. – А, ты пошутил! Вот это я понимаю!» – бам! Вдвойне больно. «Она же уродка! – бух! – Правильно,