Зима мира - Кен Фоллетт

– Мы говорили о фашизме в Германии, – сказал Ллойд, словно Дейзи могла пожелать вступить в беседу.

– Какая невероятно скучная тема! – сказала Дейзи.

Ллойд словно не услышал ее слов.

– Я был в Берлине три года назад, когда Гитлер пришел к власти. Тогда я не встречался с Евой, но, оказывается, у нас есть общие знакомые.

Подошел Джимми Мюррей и пригласил Еву на танец. Ллойд был явно огорчен ее уходом, но о вежливости не забыл и, следуя правилам хорошего тона, пригласил на танец Дейзи. Они направились в сторону оркестра.

– Какая интересная личность – ваша подруга! – сказал он.

– Ах, мистер Уильямс, именно это и мечтает услышать любая девушка от молодого человека, пригласившего ее на танец, – ответила Дейзи. Едва у нее вырвались эти слова, как она пожалела, что они прозвучали так язвительно.

Но ему ее ответ показался забавным.

– Честное слово, вы абсолютно правы, – сказал он, улыбаясь. – Ваш упрек справедлив. Я должен стараться вести себя более галантно.

Оттого что он мог посмеяться над самим собой – а это означало уверенность в себе, – ее отношение к нему немедленно улучшилось.

– Вы, как и Ева, гостите в Чимбли? – спросил он.

– Да.

– Тогда, должно быть, вы та самая американка, что дала Руби Картер денег на врача.

– Господи, а вам-то откуда это известно?

– Она моя приятельница.

Дейзи удивилась.

– И многие студенты дружат с прислугой?

– Боже мой, какой снобизм! Моя мама – член парламента, а когда-то она тоже была служанкой.

Дейзи почувствовала, что краснеет. Снобизм она ненавидела и частенько обвиняла в нем других, особенно в Буффало. И она считала, что уж ее-то никак нельзя упрекнуть в подобном недостойном отношении к людям.

– Пожалуй, я неудачно начала знакомство с вами, да? – сказала она. Танец подошел к концу.

– В общем-то нет, – сказал он. – Вы считаете разговоры о фашизме скучными – но приглашаете в свой дом беженку из Германии и даже берете с собой путешествовать по Англии. Вы думаете, что горничная не вправе дружить со студентом – но оплачиваете Руби дантиста. Я думаю, вы самая загадочная девушка из всех увиденных мной здесь.

– Я полагаю, это комплимент.

– К нам идет ваш приятель-фашист, Малыш Фицгерберт. Хотите, чтобы я его спровадил?

Дейзи почувствовала, что возможность затеять ссору с Малышом доставила бы Ллойду огромное удовольствие.

– Конечно, нет! – сказала она и, улыбаясь, повернулась к Малышу. Тот коротко кивнул Ллойду.

– Привет, Уильямс.

– Добрый вечер, – ответил Ллойд. – Мне было очень неприятно, когда ваши фашисты устроили шествие на Хиллз-роуд в прошлую субботу.

– А, да, – сказал Малыш. – Ребята заводные, трудно остановиться…

– Меня это удивило, поскольку вы мне дали слово, что ничего подобного не произойдет.

Дейзи почувствовала под маской холодной вежливости Ллойда настоящий гнев.

Но Малыш не пожелал говорить об этом серьезно.

– Ну извините, – легкомысленно сказал он. И повернулся к Дейзи. – Пойдемте, я покажу вам библиотеку, – сказал он. – Это работа Кристофера Рэна.

– С удовольствием! – сказала Дейзи. Она помахала Ллойду, прощаясь, и позволила Малышу взять себя за руку. Ей было приятно видеть, что Ллойд, похоже, огорчен ее уходом.

С западной стороны двора отходила дорожка, ведущая в другой двор с одним элегантным зданием в конце. Арки первого этажа привели Дейзи в восхищение. Малыш сказал, что книги находятся на втором этаже, потому что река Кэм может выходить из берегов.

– Пойдемте посмотрим на реку, – сказал он. – Она так красива ночью.

Дейзи было двадцать лет, но, несмотря на свою неопытность, она понимала, что на самом деле Малыш ведет ее не рекой любоваться. Однако ей было интересно – после его реакции, когда он увидел ее в мужском костюме, – неужели он действительно предпочитает девочкам мальчиков? Ей показалось, что сейчас она вполне может это выяснить.

– А вы действительно знакомы с королем? – спросила она, когда он вел ее через второй двор.

– Да. Он, конечно, больше папин друг, чем мой, но иногда приезжает к нам с визитом. И должен вам сказать, ему очень по душе некоторые из моих политических идей.

– Как бы мне хотелось с ним познакомиться… – Она понимала, что ее слова звучат наивно, но это был шанс, и она не собиралась его упускать.

Они прошли через калитку и оказались на ровной лужайке, спускающейся к бегущей меж высоких берегов реке.

– Эта местность называется Бэкс, – сказал Малыш. – А земли на том берегу принадлежат старейшим колледжам Кембриджа. – Подводя ее к маленькому мостику, он обнял ее за талию. Будто случайно, его рука двинулась вверх, пока указательный палец не оказался под грудью.

На дальней стороне мостика стояли два охранника из прислуги колледжа, по-видимому для того, чтобы отгонять незваных гостей. Один охранник сказал: «Добрый вечер, виконт Эйбрауэн», другой улыбнулся. Малыш ответил едва заметным кивком. «Интересно, сколько девчонок он водил через этот мостик», – подумала Дейзи.

Она понимала, зачем Малыш устроил ей эту экскурсию. И, конечно, он остановился в темноте и положил руки ей на плечи.

– Знаешь, ты выглядела совершенно очаровательно сегодня за обедом, в этом наряде, – его голос звучал низко от волнения.

– Я так рада, что тебе понравилось… – Она знала, что сейчас последует поцелуй, и ждала его с волнением, но была еще не вполне готова. Она положила руку ему на грудь – напряженно, удерживая его на расстоянии. – Я так хочу, чтобы меня представили при дворе короля, – сказала она. – Это трудно устроить?

– Вовсе не трудно, – ответил он. – Во всяком случае, для моей семьи. И если речь идет о такой красавице, как ты… – И он жадно склонился к ней.

Она уклонилась.

– А ты бы сделал это для меня? Ты устроишь, чтобы меня представили при дворе?

– Конечно!

Она придвинулась к нему и почувствовала через брюки его эрекцию. «Нет, – подумала она, – он предпочитает девочек».

– Обещаешь? – сказала она.

– Обещаю, – ответил он, задыхаясь.

– Спасибо, – сказала она и позволила себя поцеловать.

III

В субботу в час дня в маленьком домике на Веллингтон-роуд в Эйбрауэне, в Южном Уэльсе, собралась толпа. Дедушка Ллойда с гордым видом сидел за кухонным столом. С одной стороны от него сидел его сын, Билли Уильямс, шахтер, ставший членом парламента от Эйбрауэна. С другой стороны сидел его внук, Ллойд, студент Кембриджского университета. Не хватало дочери, которая тоже была членом парламента. Это была династия Уильямсов. Никто здесь никогда не произнес бы таких слов, само понятие династии было недемократическим, а здесь верили в демократию, как папа римский верит в Бога, – но все равно Ллойд подозревал, что дедушка так думает.

Еще за столом сидел человек, с которым дядя Билли дружил всю жизнь, его помощник Том Гриффитс. Для Ллойда было честью сидеть вместе с такими людьми. Дедушка был ветераном профсоюза шахтеров. Дядя Билли попал под трибунал в 1919 году за сообщение в газеты о тайных военных действиях Британии против большевиков. Том сражался бок о бок с дядей Билли в битве при Сомме. Находиться в этом обществе было куда почетнее, чем обедать с королем.

Бабушка Ллойда, Кара Уильямс, накормила их говяжьим рагу с домашним хлебом, а теперь они пили чай и курили. Как всегда, когда Билли был дома, заходили друзья и соседи, и сейчас с полдюжины человек стояли, прислонившись к стенам, курили трубки и самокрутки, наполняя маленькую кухоньку запахом мужчин и табака.

Билли был невысок и широкоплеч, как многие шахтеры, но в отличие от них – хорошо одет: в темно-синий костюм и чистую белую рубашку с красным галстуком. Ллойд заметил, что все они часто звали его по имени, словно чтобы подчеркнуть, что он – один из них, наделенный властью благодаря их голосам. Обращаясь к Ллойду, они частенько говорили «мальчик мой», давая понять, что студент университета – не такая уж важная птица. Но к дедушке они обращались «мистер Уильямс», вот к нему они испытывали настоящее почтение.

Через открытую заднюю дверь Ллойд видел гору шлака из шахты, вечно растущую и уже добравшуюся до дороги за домом.

Во время летних каникул Ллойд работал на низкооплачиваемой должности организатора в лагере для безработных шахтеров. Они планировали восстановить шахтерскую библиотеку. Ллойд обнаружил, что физическая работа – надо было шкурить, красить, сколачивать книжные полки – после чтения Шиллера на немецком и Мольера на французском – оказывает на него благотворное действие. Пикировки, которые устраивали шахтеры, доставляли ему удовольствие: от матери он унаследовал валлийское чувство юмора.

Все это было здорово, только вот к борьбе с фашизмом это не имело никакого отношения. Каждый раз он морщился, вспоминая, как они сидели, затаившись, в баптистской церкви, пока Малыш Фицгерберт с другими хулиганами распевали на улице и бросали в окна камни. Он жалел, что не вышел и не дал никому по шее. Это было бы глупо, но сейчас ему было бы легче. Он думал об этом каждый вечер, засыпая.