Страна призраков - Патрик Ли

Некий будущий Трэвис просчитал этот шаг. Используя технологию Бреши, создал «Шепот» – конечно же, это было не настоящее его имя – и отправил в еще более дальнее прошлое, в год 1989-й. «Шепот» переупорядочил там все, расчистив площадку для того, чтобы Трэвис – настоящий Трэвис – мог перехватить послание Пэйдж, когда оно придет.

Даже сейчас Трэвису не удавалось все как следует осмыслить. Примерно то же, что наблюдать за змеей, съедающей собственный хвост. Почему будущая Пэйдж не предприняла контрмер? Почему игра не пошла дальше? Возможно ли вообще теперь существование этих будущих версий, его и ее? Разве все уже не пошло другим путем? Вряд ли он когда-либо это поймет.

Но сказать мог бы.

Мог бы прямо сейчас выпрямиться, посмотреть ей в глаза и все рассказать. Мог бы показать ту записку.

И тогда бы почувствовал себя лучше, хотя и не принял бы ее предложение. Что бы она ни ответила, он никогда не вернется в «Тангенс». Об этом нечего и думать, пока он не знает, что такого случилось с другим Трэвисом в оригинальном варианте будущего.

А этого он никогда не узнает.

Трэвис так и остался на месте.

Просто лежал и прислушивался к ее дыханию. Вспоминал, как оно звучит, когда она совсем рядом.

– Хочешь услышать настоящую причину, почему я против запечатывания Бреши? – спросила Пэйдж.

Трэвис открыл глаза и посмотрел на нее. Она все еще сидела с закрытыми глазами.

– Да.

– Каждое утро я просыпаюсь и думаю: а вдруг сегодня наконец случится что-то хорошее? Что-то по-настоящему хорошее, такое, с помощью чего мы могли бы помочь всему миру. Почему бы этому не случиться? Мы видели много такого, что могло бы причинить миру вред. Хорошего же было совсем немного. Вот, к примеру, «Медик». В любом пункте первой помощи с ним творили бы чудеса, но он только один. Да и как объяснишь его происхождение? Так всегда бывает с чем-то хорошим. Ты когда-нибудь слышал о Покерном чипе?

– Нет.

– Он ярко-красный, размером с четвертак. Не уникальный, но очень редкий – в обращении их всего пять штук. Берешь такой и закрепляешь на коже при помощи едва заметных усиков. Сперва было страшно, поэтому мы протестировали их на животных. Мы не сразу поняли, что их функция – замедлять старение. Замедляют процесс примерно на треть и действуют на всё – жуков, мышей, крыс; так что, я думаю, если бы пять человек пожелали, они бы могли носить их постоянно, круглосуточно и пережить всех своих друзей. Мило, правда?

Пэйдж открыла глаза и встретилась с ним взглядом.

– Я должна верить, что когда-нибудь что-то хорошее случится уже в мировом масштабе. Что-то такое, из-за чего мы откроем шампанское и расплачемся. Что-то такое, что станет поворотным моментом в истории. Вот эта надежда и придает мне сил.

Какое-то время оба молчали, но это молчание было уже не таким неловким, как раньше.

Пэйдж посмотрела на свои руки, лежавшие на коленях.

– Понимаю, есть что-то такое, о чем ты действительно не можешь мне рассказать. Понимаю и то, что это никак не связано с твоими чувствами ко мне. Потому что я знаю, что ты ко мне чувствуешь. Вчера утром, когда я вышла из офиса Финна на балку и увидела тебя, стоящего там, это меня нисколько не удивило. Я на это не надеялась – но когда тебя увидела, то и не удивилась, как будто так и должно быть. Так что я знаю. И понимаю… даже если и не понимаю. Это способность, которую давным-давно выработала во мне Брешь. Принимать не принимая. Я принимаю все, чем бы это ни было, даже если и не хочу, чтобы оно было.

Пэйдж вновь посмотрела на него, и он выдержал ее взгляд.

– Спасибо.

– Не за что.

Она выдавила из себя что-то вроде улыбки. Он попытался ответить тем же. И снова уставился в потолок.

Трэвис услышал, как Пэйдж встала, подошла, забралась на диван, втиснулась между ним и спинкой. Ни один из них не сказал ни слова. В следующее мгновение они уже лежали, прижавшись друг к другу, и ее губы целовали его лоб. Теплая, мягкая, ранимая и живая, она дышала ему в шею, обняв его крепко-крепко.

Он совершенно утратил чувство времени. Мог бы лежать, прижавшись к ней, часами, и не замечать этого. Мучительное ощущение, когда знаешь: эти жалкие минуты – все, что у вас есть. И, по его ощущениям, они уже заканчивались.

Он думал о ее словах, сказанных чуть раньше, о том, как она увидела его в офисном здании. А ведь он мог и не оказаться там. Опоздай хотя бы на минуту – и всего этого бы не было. Даже не на минуту. Они с Бетани открыли радужку секунд через десять после того, как Финн открыл свою. Перестрелка – если это можно так назвать – закончилась бы вдвое хуже, не сложись все именно так. Без этого фактора внезапности Пэйдж оказалась бы в центре перекрестного огня без всякого прикрытия. Шансов выжить у нее бы практически не было.

Он поцеловал ее шею. Прижал к себе еще сильнее. Постарался не думать о том, как все могло пойти. Всякое случается. Иногда даже хорошее.

Он закрыл глаза и вдохнул запах ее волос.

А через пять секунд открыл глаза.

В голову пришла мысль. Воспоминание. Ясное и четкое. Пришло и не уходило. О чем-то, что случилось сразу после того, как Финн открыл радужку в своем офисе. Из нее появилась Пэйдж, но не сразу. Сначала сам Финн подошел к отверстию и выглянул наружу – Трэвис оставался за гранью его периферического зрения. Потом тот парень приказал Пэйдж выйти на балку. Эту часть Трэвис помнил отчетливо. Но было и что-то еще. Что-то перед этим. Что-то такое, что Финн прошептал в самом начале, спустя пару секунд после того, как шагнул к радужке. Трэвис услышал, потому что стоял рядом. Тогда это как-то ускользнуло от его внимания – ему и так было, на чем сосредоточиться, – да и прозвучало как что-то неважное.

Теперь он пытался это вспомнить, так как что-то подсказывало – это все-таки важно.

Что же сказал Финн?

Он задумался.

Прошло несколько секунд.

Он вспомнил.

– Черт возьми.

Пэйдж зашевелилась в его объятиях, отвела голову назад, чтобы заглянуть ему в глаза.

– Что? – сказала она.

Трэвис ответил не сразу. Прогонял в уме события последних двух дней, оценивая их заново, с точки зрения сегодняшнего дня. Он словно смотрел сцену, в которой разбивается бокал, только в обратной перемотке. Когда каждый осколок летит, кувыркаясь вверх, и встает на свое место за счет некой гравитационной силы. С той самой секунды, когда они в первый раз заглянули в радужку, у них возникло неверное представление обо всем, что они видели. Главную ошибку они допустили в самом начале, и все строившиеся на ней выводы были неверными.

– В чем дело?

Он моргнул. Посмотрел на Пэйдж.

– Я тебе покажу.

Трэвис нехотя отстранился от нее и поднялся на ноги. Подождал, пока она встанет, после чего они вышли из гостиной и по коридору прошли в кабинет.

Папки с документами стопками лежали по всей комнате – на столе, кофейном столике, стульях, полу, – согласно некоей импровизированной десятичной системе Дьюи.

– Мы сузили круг до пяти человек, которым можем доверять на все сто, – сообщил Гарнер. – Я разослал и-мейлы и созвал совещание по безопасной селекторной ли…

Подняв глаза и увидев выражение лица Трэвиса, он остановился на полуслове.

Вслед за ним посмотрела на Трэвиса и Бетани. Оба молчали, ожидая, когда он выскажется.

Но Трэвис ничего не сказал. Вместо этого прошел между сваленными в кучи документами к стоявшему у окна гигантскому глобусу, опустился рядом с ним на корточки и вертел до тех пор, пока перед ним не появились Соединенные Штаты.

– Куда они могли направиться? – пробормотал он, скорее для себя, чем для других. – Где самое лучшее для этого место?

Остальные переглянулись.

Трэвис крутанул глобус немного вверх, так, чтобы тот представил им Южную Америку.

– Кто-нибудь знает район столь же засушливый, что и Юма? – спросил он. – Может, где-нибудь в Центральной или Южной Америке?

– Я знаю одно место, по сравнению с которым Юма покажется вам Сиэтлом, – усмехнулся Гарнер. – НАСА испытывает там марсоходы. Когда я был президентом, им каждый год требовались дополнительные средства для проведения исследований в том районе.

Трэвис ждал, пока он закончит.

– Пустыня Атакама, – сказал Гарнер. – Северное побережье Чили. Если верить письменным источникам, там на огромных территориях никогда в истории не выпадало осадков. Эти места биологически стерильны – там нет ни растений, ни животных, ни даже бактерий.

Трэвис наклонился поближе к глобусу. На нем были обозначены лишь три чилийских города. Самым крупным из них была столица, Сантьяго. На нее он едва обратил внимание, будучи не в силах оторвать взгляд от одного из двух других.

Последний осколок разбившегося бокала встал на место.

– Невероятно, – пробормотал Трэвис.

Но прежде чем он успел сказать больше, лежавшие в комнате бумаги зашелестели и встрепенулись. Из коридора ворвался холодный ветерок.