Страсти по-губернаторски - Фридрих Незнанский

— Естественно.

— Ну, Юра, — поморщился Турецкий, — не заставляй тянуть из тебя! Давай информацию.

— Я — адвокат, и у меня могут быть свои профессиональные тайны.

— Слушай, не морочь мне голову! Тайны твои никому не нужны. Давай про этих…

И Гордеев начал свой рассказ. Про то, как пришлось взяться за кураевское дело, как ему мешали им заниматься, как угрожали и даже стреляли в него и до полусмерти избили свидетеля. Рассказал и об убийстве Людмилы Лякиной, а затем и о своих действиях, в которых ему помогли Агеев со Щербаком, тайно приехавшие в Новоград на несколько дней. Честно рассказал и о своих неудачах — в районном суде, у того самого Самохвалова, а потом и в кассационной инстанции, возглавляемой небезызвестным Савенко. Не преминул рассказать и о своих встречах с защитниками Васильчикова, с местным паханом, о взятке, которую ему настойчиво предлагали. Словом, почти обо всем, за исключением лишь одного факта — своего знакомства с капитаном Печерским. Почему-то показалось Юрию, что это будет сейчас совершенно излишним, ибо прямого отношения к делу, о котором расспрашивал Турецкий, не имело, а тень на хорошего человека бросить могло.

Но если говорить честно, то Гордеев, наверное, мог бы сознаться самому себе, что наказание троих бесчестных, отвратительных, мерзких людишек, возомнивших себя вершителями человеческих судеб, могло произойти и не без некоего участия Валерия Артуровича.

Надо будет, кстати, в срочном порядке выслать ему необходимые материалы для регистрации его общественного движения, фонда или чего-то иного, как они там себе обозначили свою ассоциацию.

Турецкий внимательно, не перебивая, выслушал Юрия и спросил:

— Тебе, вижу, не нравились эти люди?

— Абсолютная мерзость!

— Ну да, ты же пока проиграл…

— Да не в этом дело! — Юрий вспыхнул, будто Александр уличил его в чем-то непристойном.

— А ты не переживай, они же понесли наказание! Значит, с точки зрения общемировой справедливости все правильно. А вот с точки зрения законности? Тут будет другой разговор. Так ты говоришь, что собираешься в Новоград вернуться?

— Ну, во-первых, дело сержанта так и не закончено, я подал жалобу в порядке надзора в президиум облсуда. А во-вторых, есть там, точнее, возникло еще одно дельце. Надо будет съездить, подумать. Только мне кажется, что в нем не столько адвокат нужен, сколько толковый следователь. И дело это, к слову, связано с тем же покойным Васильчиковым. Предполагается, что он в свое время положил глаз на одно доходное предприятие. Хозяев — кого убил, а кого посадил. Вот видишь, и тут тоже могли быть мотивы мести. Его, этого Роберта Олеговича, местная братва кличет Генералом, это я сам слышал. И думаю, не без причины.

— Ну а что ты можешь сказать о местном руководстве? Что они собой представляют? Губернатор, другие…

— Напрямую я ни с кем из них не встречался, но не слышал ничего хорошего. Там либо губернаторские прихлебатели, либо дельцы, завязанные на криминале. Коррупцией сковано буквально все. Этот Васильчиков, насколько мне известно, был в ближайших дружках у губернатора. Есть там еще начальник ГУВД, некто Полтавин, тот тоже с ними. Короче, круговая порука.

— А ты еще удивляешься, почему я тебя так дотошно расспрашиваю! Ты же кладезь полезных сведений, старик!.. Значит, ты твердо уверен, что наказание они все понесли справедливое?

— Нет, ну так нельзя ставить вопрос! Справедливо — несправедливо… Опять же с чьих позиций. Но то, что в городе этих троих ненавидят, это мне было известно.

— От кого, не секрет?

— От простых людей, Саня, которые разуверились в том, что на свете вообще существует справедливость.

— Но при чем же судьи? Разве от них зависит окончательный вердикт? А следователи, а прокуроры? А сам губернатор, наконец? И этот твой… Полтавин?

— Ты прав, как всякий посторонний, пытающийся сохранить объективность, зритель. А чтобы возненавидеть, надо побывать в шкуре простых людей.

— Ну ты, я вижу, побывал? — с легкой иронией уточнил Турецкий.

— Я-то что! А вот тот же Самохвалов девчонку убил за то, что та не захотела отдаться ему прямо в его судейском кабинете, на столе. А на Васильчикове, еще когда он был в прокуратуре, да и позже, вообще четыре трупа — и все ему сошло с рук. Штраф, условное наказание… это что?

— И ты с такой горячностью выступил в суде? Теперь мне понятно, почему твое дело провалили, не сердись, Юра.

— Почему? — опешил Гордеев.

— Потому что ты пошел против системы, а не против конкретной личности. А такие номера не проходят даже у богов адвокатуры. Вспомни исторические примеры из вашей обширной практики.

— А чего ты меня отчитываешь как мальчика? Учить больше некого?

— Юра, не обижайся, — засмеялся Турецкий. — Ты сам подставляешься, а я только констатирую, не больше. Ладно, оставим это. Спасибо за консультацию. Ты где там останавливался?

— А тебя, как высокого гостя, обязательно поселят либо в «Новоградской», либо в «Юбилейной», но и там и там всенепременно обеспечат номера всякой насекомой нечистью.

— Серьезно? И как же ты обходился?

— В номере не вел никаких разговоров на серьезные темы. А на машине, которую я взял напрокат, до сих пор висит «жучок-маячок». Там с этим делом четко поставлено, руководство хочет слышать каждое сказанное слово.

— Что ж, картина, в общем, привычная. Ну а с женским вопросом как? — спросил с язвительной ухмылкой.

— С чего это ты вдруг? — насторожился Гордеев, подозревая, что и его краткий роман с Людмилой стал уже каким-то образом достоянием Турецкого.

Кто трепанул? Неужто Денисовы ребята догадались? Или он сам им рассказывал о поездке с Людмилой в Холмск? А те сделали собственные выводы? Ну ничего нет тайного на свете, это ж надо!

Он хотел уже ответить, может, резче, чем следовало бы в дружеской все-таки беседе, но увидел, что Александр уже сам потерял интерес к своему вопросу, и промолчал.

Турецкий сказал, что, возможно, уже завтра выедет в Новоград вместе со сформированной бригадой, в которую, указанием министра внутренних дел, входит Вячеслав Грязнов, его оперативники, а в помощники к себе Александр забирает старшего следователя — Володю Поремского. Спросил еще, есть ли там, на месте, серьезные люди, с которыми можно работать. Гордеев назвал Артема Плата, вспомнил и сосланного в Холмск Зотова, упомянул экспертов, которых уже знал. Турецкий заметил, что надежных людей, оказывается, немного, на что Гордеев ответил, что, возможно, есть и еще, но он с ними не пересекался. А те, что работают в суде, почти поголовно сволочи. Вот так категорично и бескомпромиссно их беседа закончилась, и Гордеев, у которого немного отлегло от души, отправился в свою контору на Таганку, чтобы заняться документами для Печерского.

2

Турецкий удивлялся точности слухов, циркулирующих в городе. Ведь это основываясь больше на них, давал свои характеристики губернским начальникам Гордеев. И, знакомясь с ними впоследствии лично — так уж пришлось, на этом настаивал и Вячеслав Грязнов, чтоб соблюсти известный пиетет и не нарушать общепринятых во всех губерниях традиций, — Александр Борисович все больше убеждался, что они все очень похожи.

Большинство из них было высокого роста, крупного телосложения, с грубоватыми чертами «простонародных», можно сказать, лиц. Говорили резко и отрывисто, будучи уверенными в том, что каждое их слово — весомо и неоспоримо. Впрочем, не исключено, что все они брали пример с губернатора. Они демонстрировали свое глубочайшее возмущение по поводу происшедших событий и, что самое удивительное, готовы были свалить вину на любые посторонние силы, вплоть до космических пришельцев, но только не на обстоятельства, связанные с протестом населения против местного произвола. Вот этого не было, да и не могло быть по определению. Никакого произвола! Никакого барского самодурства! Да, проще говоря, никаких причин для серии зверских убийств уважаемых в городе людей!

На несколько провокационный вопрос: «Довольны ли были люди вершащимся в губернии правосудием?» — следовал категоричный ответ: «Естественно!»

Наиболее значительной по времени была у Турецкого встреча с губернатором. Слава Грязнов отказался идти к тому, он сказал, что лучше отправится к генералу Полтавину — все же свое ведомство, а расшаркиваться перед чиновником он не собирается.

— Ты считаешь, я сам должен перед ним прогнуться? — упрекнул друга Турецкий.

— А как же! Иначе они тебе тут и шагу сделать не дадут. Жалобами прокуратуру засыплют, и хорошо еще, если только прокуратуру, а не администрацию президента, где, при всем к тебе их показном уважении, сознайся, отношение-то всегда было весьма неоднозначным!

Тут Славка был прав — с чиновниками из администрации Турецкий старался и не «дружить», и не спорить. Ему вполне хватало положительной реакции Самого. И критикам приходилось поневоле себя сдерживать.