Тридевятые царства России - Анджей Иконников-Галицкий

Тувинская тетрадь. 1995–2010

Многоликая и прекрасная

Если лететь на самолёте над Тувой, то горы в иллюминаторе предстают скомканной, собранной в гармошку бумагой, зелёной и бурой, местами гладкой, местами покрытой ворсом тайги. Приземлились, и первое впечатление – первый вдох. Неведомый воздух, лёгкий, тёплый, растёкся внутри и наполнил тело. Дыхание насыщает, как будто поднимает от земли. Потом – дорога и степь; те же горы, вид снизу: голые, сухие, ровный ритм вершин и распадков.

Тува начинается с Енисея.

Двумя главными руслами он спускается с хребтов Восточного Саяна. Большой Енисей – Бий-Хем, и малый – Каа-Хем – сливаются у Кызыла. Пройдя Тувинскую котловину, вобрав в себя почти все речки и ручейки Тувы, Енисей поворачивает на север и, пробив в массиве Западного Саяна узкий каньон – «Трубу», – уходит в бесконечность Сибири, к Ледовитому океану. Вот он: свет воды, спуск с небольшого откоса в каменистую, окутанную цветущим чабрецом пойму, прибрежные тополя, ритмичные бурые горки на том берегу. Можно сидеть и смотреть в него часами. Сижу над ним на белой высушенной солнцем коряге, слушаю шум – не знаю, сколько времени: может быть, час; а может, все восемнадцать полевых сезонов, прожитых в Туве. Камни, по которым, бормоча, прокрадывался Енисей, живыми существами окружали мою палатку по ночам. Я ставил всегда палатку поближе к Енисею. Выходом – к нему. К свету.

Тува (по-старому Урянхай) со всех сторон окружена горами: на севере и востоке – Саяны, на западе – Алтай, на юге – Танну-Ола, за ним Убсу-Нурская котловина, а там уж – степи и пустыни Монголии. Ограждаемая хребтами, Тува дальше всех в мире от моря. В Кызыле, на набережной напротив слияния Енисеев, стоит обелиск «Центр Азии». Где-то поблизости (точно рассчитать невозможно) находится точка пересечения линий, соединяющих крайние точки великого континента.

Воздух сух, прозрачен, лёгок; климат контрастен: зимой до минус пятидесяти, в мае-июне все цветёт, а в июле – жара за сорок, солнце стоит высоко, жжёт кожу, раскаляет землю. Солнечные ожоги я познал на собственном опыте. Приехав в первый раз, отправился вверх по Бий-Хему на моторке в футболке и шортах. Вечером свалился с температурой. А утром на мне – на руках, на шее, на ногах – вспучились такие волдыри, что смотреть на них сбежалась вся экспедиция.

Енисей вскрывается в мае. Брёвна и коряги, вынесенные паводком, валяются в степи. Лагерь наш стоял на возвышенном берегу, в тополиной роще, а низина вокруг затоплялась в паводок. Однажды приехал я к берегу Енисея – уже июнь был на ущербе, но в горах прошли дожди – и увидел перед собой разлившуюся протоку, которую переехать не мог даже всемогущий ГАЗ-66. Тополя, палатки, люди – всё было отрезано от мира. На следующий день вода чуть спала; держа вещи на голове, рискуя поскользнуться на заиленном камне, по горло в холодной стремительной воде, перебрался туда.

В конце августа или в начале сентября в горах выпадает снег, вода в Енисее и реках становится ледяной: окунёшься – перехватывает дыхание. Как-то стояли мы в горах, в тайге над Каа-Хемом. Август. Похолодало внезапно, за ночь. Утром, проснувшись, обнаружил, что палатка заледенела, а вся поляна, на которой лагерь – белым-бела. В плавках побежал к речке, нырнул – и еле выскочил. Как ожог. Схватился за полотенце (на суку висело у того места, где обычно купались) – а оно жестяное: замёрзло. Гор даже не стало видно, до того они белы.

Лики тувинской природы разнообразны.

Высоко в горах – снежники и ледники, ниже – горная тундра, ниже – тайга, кедр и пихта, ещё ниже – лиственница; текут быстрые и холодные реки. При спуске в долину тайга кончается резко, внезапно: по одну сторону невидимой линии – деревья, подлесок, бурелом, высокая трава, а по другую – голые высохшие сопки, поросшие лучком и полынью, низенькими кустиками, редким караганником. Ниже – степь, на склонах сухая, в котловинах – сочная, зелёная, с высокой травой. На юге эта степь переходит местами в пустыню. А горные речки, выбежав из тайги, сливаются в притоки Енисея, образуя узенькие речные долинки, где пойменные луга чередуются с тополиными рощами. В Туве разводят и северных оленей, и верблюдов, и заросших дикой шерстью сарлыков на альпийских лугах.

Тайга в июне: цветы. Вокруг нашего лагеря всё покрыто розовым: цветёт шиповник. На лужайках анемоны, жёлтые и синие ирисы. Там, где грунт каменистее – нежно-зелёные побеги молодила, красные шишечки эфедры, чабрец. В горах повыше – целые заросли ирисов; красно-фиолетовые лилии-саранки; бордовые пионы. Клематис, лиана с крупными белоснежными звёздчатыми цветками, окутывает невысокие деревья. Ближе к перевалам – рододендрон, называемый здесь багульником: высокие кусты, усыпанные множеством розово-красных цветков. В конце июня поляны в тайге становятся ярко-оранжевыми, покрываются мириадами жарков.

В начале июля тайга постепенно отцветает, зато начинают созревать ягоды. В тайге, по речкам – чёрная смородина, красная (по-сибирски «кислица»), на лесных прогалинах малина; там, внизу, костяника, наверху черёмуховая ветка вся в чёрном. На каменистом склоне крыжовник; на открытом и ровном откосе – земляника. Чернику и бруснику, бывает, можно собирать до середины сентября. Ну, в сентябре – кедровые шишки: за ними люди выезжают целыми автобусами и, не уходя далеко от дороги, набирают мешки.

Осенняя тайга красива по-особенному. Лиственница, прежде чем пожелтеть, становится апрельской, жёлто-зелёной, и это создаёт неожиданную цветовую гамму осени: лежит по горам тёмная зелень кедрача и пихты, желтизна берёз и черёмух, красные пятна рябины, и между всем этим – нежно-зелёное море лиственницы.

Зима – царство белого. Монохромная гамма. Ледяные нагромождения по берегам рек. Скованные стужей степные долины и безлесные участки гор выглядят, как Антарктида.

Усинский тракт

Туву с Россией связывают только две дороги. Западная – Абазинский тракт – из города Абазы в верховьях реки Абакан, живописнейшими долинами рек Он и Она (именно так!) через безлюдные перевалы, в засушливую, каменистую долину реки Хемчик. И главный, восточный путь – Усинский тракт.

Усинским трактом сейчас называют часть автомагистрали М-54 от Абакана, ближайшего к Туве железнодорожного узла, до Кызыла. Его протяжённость около 430 километров. Название – от реки Ус, притока Енисея, вдоль которой сейчас пролегает несколько десятков километров трассы, и от села Усинское, которое после спрямления дороги оказалось в стороне от неё, а когда-то было конечным её пунктом. Усинский тракт пересекает несколько хребтов (Кулумыс, Араданский, Мирский, Куртушибинский, Уюкский), входящих в систему Западного Саяна.

Когда-то конная тропа шла по рекам Кебеж и Ус и дальше, через границу, в Урянхай. Этим же путём зимой почтальон бегал на лыжах, доставлял почту в Усинское: четыре дня туда, четыре обратно. Тележную дорогу начали строить в 1911 году, но только в 1930-х годах была проложена автодорога до Кызыла.

Усинский тракт вначале тянется по слегка всхолмленной равнине. За рекой Оей – поворот на Шушенское. Благодаря знаменитому ссыльному сохранённой оказалась эта сибирская деревня, какой она была до революции, при Ленине: добротные, просторные дома и хозяйственные строения.

…Ехали как-то раз мы с девушкой стопом из самого Красноярска. Уже в темноте, где-то под Минусинском подобрал нас фургон, а в нём – полдюжины хмурых вооружённых людей. (Мы как раз перед этим наслушались рассказов об убийствах – в каждом попутном селении по рассказу.) «Садитесь, – говорят, – до Шушенского подкинем». И дальше – молчок. Полная тьма и безлюдье. И мы молчим, и они. Так и доехали. Выгрузились. Тьма. Поставил я палатку на окраине посёлка. А утром меня разбудили гуси. Поставил я, оказывается, на чьём-то участке, на лужайке, где хозяин скотину пас. Выползаю из палатки – хозяин с гусями стоит, смотрит. Народ в Сибири к путешествующим хорошо относится: с пониманием и без удивления.

…Никак было из Шушенского не уехать,будто от нас заколдовалась трасса.На третью ночь в Ермаках остались:уже видно и горы – а не добраться.Приютил нас бедняк сумасшедший,налил спирта, рассказывать начал.Не дают ему освятиться черти;сын его единородный на зоне;душит ночью жена-алкоголичка;оттого и молится он в секте.Много слышал я таких рассказов.Живьём народ живёт в Сибири.Помню, рассказывал казанцевский житель,как убил его восьмилетнюю дочкуворотившийся из армии племянник.Захотел её, как говорится.Увёл в тайгу и там всё сделал.Сам вернулся как ни в чём не бывало.Мол, не знаю, как же Катенька заблудилась.Ну, на третий день нашли под листвою.Тут на месте он и признался.– Я одно живу, – говорил крестьянин, —чтоб дождаться, пятнадцать лет пройдут,выйдет он, и я его встречу,и больше мне ничего не надо.

Ладно. Днём мы вышли на трассу,по жаре переехали горы,к вечеру добрались до Кызыла.И уже лагерь был близко —изнемог я, на камни лёг без сердца.И увидел я над собой купол,будто это Святая София,и лежу я на дне курганаскорченный, как будто не родился.И в суставы, во утробу, в сердцелуч вошёл. Я встал, возвеселился,взял рюкзак, и пошли мы дальше…

От селения Танзыбей дорога начинает подниматься в гору. Безлюдье и тайга, ни единого жилища. Пройдя серпантин, машина направляется прямо к Буйбинскому перевалу – и слева открывается гигантский распадок между двумя хребтами; его склоны поросли тайгой и высоченные пихты и кедры кажутся крохотными там, внизу. А над лесистой бездной, в высоте – горные стены невиданных, фантастических очертаний. В ясную погоду зубцы, башни и пики видны за сотню километров. Это хребет Ергаки. Его контуры настолько причудливы, что, пожалуй, если бы из-за скалы вышел живой циклоп или дракон спустился бы к озеру воды испить – мы бы не удивились.