Генрих IV - Василий Балакин

Когда он прибыл в родные пределы, французов поразили происшедшие с ним перемены. Их новый король, считали они, переменился не в лучшую сторону, хотя и прежде замечали в нем много такого, что не могло понравиться благородным господам, пытавшимся выглядеть элегантными и утонченными, но в сущности остававшимся солдафонами вроде Монлнэка. Когда Генрих III был еще ребенком, фрейлины его матери часто забавлялись с ним, наряжая в женское платье, опрыскивая духами и украшая, как куклу. С детства у него осталась привычка носить плотно облегающие камзолы, кольца, ожерелья, серьги, пудриться и красить губы помадой. В остальном же он был вполне нормальным принцем: участвовал в придворных попойках, не пропускал ни одной юбки и, по свидетельству хрониста, заслужил славу «самого любезного из принцев, лучше всех сложенного и самого красивого». Пребывание в Венеции, где он предался самому безудержному разгулу, резко изменило его. Костюмированные балы, фейерверки, карнавалы опьяняли его, пробудив в нем скрытую чувственность и порочную склонность к извращениям. Генрих стал любовником куртизанки Вероники Франко, подруги Тициана. Именно эта рыжеволосая красавица приобщила его к занятиям, по словам современника, «не очень приличным и крайне порочным, именуемым итальянской любовью, чего король никогда до этого не пробовал». Генрих покинул Венецию другим человеком.

По возвращении в Париж он устроил свою жизнь наподобие карнавала или бала-маскарада, преобразив свои тело и душу. Сначала он стал носить серьги, затем ввел в моду пышные короткие панталоны выше колен, напоминавшие фижмы. Наконец, как-то раз на Крещение он появился перед ошеломленным двором, одетый в казакин с круглым вырезом на обнаженной груди, с шеей в расшитых брыжах, с волосами, перевитыми жемчужными нитями, посасывая конфеты и играя шелковым кружевным веером. «Его выщипанный подбородок, — с отвращением пишет гугенот д’Обинье, — его лицо, вымазанное румянами и белилами, его напудренная голова заставляли думать, что видишь не короля, а накрашенную женщину. Он весь день не снимал этого костюма, настолько чудовищного, что при виде его в первую минуту невозможно было решить, видишь ли короля-мужчину или женщину-королеву». Генрих III ввел при дворе этикет, якобы заимствованный из придворных обычаев Византии, а чтобы придворные могли обращаться к нему как к женщине, первым принял титул Величества (Majesté), по-французски имеющий женский род. Пьер Ронсар писал одному из своих друзей: «Не удивляйся, если ты видишь, что наша Франция служит теперь посмешищем для народов и королей. При дворе только и разговору, что о Его Величестве: Она пришла, Она ушла, Она была, Она будет. Не значит ли это, что королевство обабилось?»

Впрочем, у Генриха III была и одна женская привязанность — Мария Клевская, супруга принца Конде, ставшая его любовницей. Вернувшись во Францию в качестве короля, он задумал ни много ни мало развести ее с супругом и самому жениться на ней. Только такого скандала и не хватало еще во Французском королевстве! Екатерина Медичи не могла допустить ничего подобного, но ей даже не пришлось принимать свои меры, поскольку несчастная женщина умерла при родах. Отчаяние Генриха III было воистину беспредельно, врачи даже опасались за его рассудок. Нарыдавшись до полного изнеможения, он обращался к показному мистицизму, участвуя в покаянных процессиях флагеллантов. Нередко можно было видеть его босого, в робе из грубой шерстяной ткани и капюшоне с прорезями для глаз, идущего во главе процессии кающихся придворных. Однако эти процессии всякий раз сменялись оргиями с участием «миньонов» — юных фаворитов, занявших видное положение при дворе.

В период междуцарствия Екатерина Медичи заключила перемирие с протестантами, что давало новому королю возможность определить свою собственную политику. Наконец, и сам Генрих III соизволил перейти к более серьезным делам. 13 февраля 1575 года в Реймсе состоялась его необычайно пышная коронация, на которую не пожалели средств. Когда на голову нового короля возложили корону, он лишь сказал: «Она причиняет мне боль». Все его трагическое правление оправдало пророческий смысл этих слов. На следующий день Генрих III венчался с Луизой де Водемон, герцогиней Лотарингской. Это была очень достойная принцесса, наделенная чистым и добрым сердцем, до последнего дня обожавшая своего супруга. Однако она была слишком незаметна, слишком скромна, чтобы обуздать эту своевольную натуру. Генрих III женился на ней исключительно с целью произвести на свет дофина и тем самым обеспечить династическую преемственность. Он никогда не любил Луизу, хотя и окружил ее заботой и уважением.

Вместе с тем, несмотря на свое шокирующее поведение, Генрих III обладал и бесспорными достоинствами — умом, проницательностью, политическим чутьем и даже волей — и мог бы стать неплохим королем, если бы ему довелось править в более спокойное время, однако с самого начала ему пришлось столкнуться с экстремистами обеих партий, править в расколотом королевстве. Памятуя о его победах при Жарнаке и Монконтуре, католики ждали от него небывалых чудес, тогда как протестанты люто ненавидели его как убийцу Колиньи. Те и другие были едины в своем порыве дискредитировать его, распуская о нем сплетни и публикуя пасквили. Подобно Екатерине Медичи, он, сообразно сложившейся обстановке, искал поддержку то в одной, то в другой партии и старался использовать любую возможность для укрепления своего авторитета. Когда заявила о себе партия «политиков», он не пренебрег и ею.

Для Генриха III по-прежнему оставались проблемой его младший брат Франсуа, теперь носивший титул герцога Анжуйского, и король Наваррский. Им возвратили свободу, хотя и продолжали держать под надзором в Лувре. Генрих Наваррский вел свою двойную игру, с образцовым усердием предаваясь амурным похождениям, танцам, охоте и прочим придворным развлечениям, для чего ему, разумеется, не требовалось совершать над собой усилие. Пожалуй, он даже несколько переигрывал, завязав дружбу с герцогом Гизом. Когда тот получил в сражении при Дормане ранение в лицо, оставившее глубокий рубец (из-за чего его, как и отца, прозвали Меченым), он многих удивил своим появлением у его изголовья. В отношении Генриха III и его матери он держал себя с исключительным почтением, даже несколько льстиво. Не сразу можно было понять, делает ли он это искренне или же валяет дурака. При дворе не было недостатка в соглядатаях, как наемных, так и добровольных, к тому же в распоряжении королевы-матери имелся ее «летучий эскадрон». Тем не менее ей ни разу не удалось подловить Генриха Наваррского. Казалось, он не делал различий между друзьями и врагами, подтрунивая над теми и другими, при этом никому не причиняя обиды.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});