Костры на башнях - Поль Сидиропуло

Времени прошло, пожалуй, немного, но им показалось, будто фашисты двигались, как улитки. Да где же они? Уж не раздумали ли подниматься наверх? Виктор нетерпеливо выглянул из укрытия и чуть было не выдал себя, спасло то, что немцы не смотрели в его сторону, и он успел вовремя спрятаться.

Они остановились у пушистой ели, то ли решили подождать остальных, то ли передохнуть; один что-то тихо напевал на английском языке и очень часто повторял одно и то же слово.

Виктор тут же сообразил — речь шла о каком-то городке либо местности: Левадья, Левадья. «Так это же Греция», — вспомнил он. Прислушался. Английский Виктор изучал в институте и, хотя знал его слабее, чем немецкий, разобрал:

— Забыть не можешь? — насмешливо спросил тот, кто не пел.

Песня оборвалась.

— Представь. Хорошая была девчонка. Часто пела эту песенку.

— И что же, не дала?

— Глупая упрямица. Предпочла смерть.

— Ты не находишь, что эти горы и там, в Греции, чем-то похожи? А вот свои горы я никогда не видел. Носила меня судьба по разным странам…

— Для меня все одно. Что там, в Греции, что во Франции. Я обошел всю Европу. Надоело. Кажется, походы никогда не кончатся. Я понял одно — наша жизнь ничего не стоит. Рано или поздно нас убьют. Хочу девчонку.

И он снова запел: Левадья, Левадья…

Виктор решил пропустить первого, а второго — схватить. Кто из них двоих бабник? Как же разобраться? Пожалуй, первый, тот, что пел: Левадья, Левадья. Словно твердя: это я, это я…

Второму шагнуть Виктор не дал: набросился на него сзади, схватил за горло, чтобы он не вскрикнул, и придавил его к земле коленом. Тот захрипел, испуганно тараща глаза.

А тем временем Хачури с бойцами открыли огонь. Уложили шестерых немцев.

На допросе пленный был предельно откровенным и, кажется, не испытывал страха или угрызений совести за то, что выдает военные тайны. Отвечал так, как будто шел доверительный разговор между друзьями. Начался допрос с самого безобидного:

— Вы говорите по-английски?

— Да.

— Специально учили?

— Жизнь заставила. Много плавал. Разные страны.

— Занимались коммерцией?

— В какой-то мере.

— Вы немец? Или другой национальности?

— Швед.

— Как же вы оказались в войсках Гитлера?

— Печальная история. Был я когда-то моряком. Плавал на судах — немецких, английских, французских. В Греции меня арестовали с контрабандой. То, что платили морякам судовладельцы, было очень мало. Что-то нужно было предпринимать самим. Хотелось заработать на другом. А на чем? Лучше всего на контрабанде. Мечтал вернуться на родину с деньгами. А вышло — по-другому… Судить меня не успели. Не до меня было. Германия оккупировала Грецию. А меня, как ни странно, немцы освободили. Но с условием: или — или. Или, сказали, отправишься с оружием на Восток, или расстрел. Я отправился на Восток. Обещали, конечно, и другое. Кончится война, будет много денег. Всем обещали. Не я один такой в части. Всяких собрали. Есть, конечно, и заблудшие в жизни, отчаявшиеся.

— Каковы задачи части?

— Мы как будто бы должны были соединиться с войсками генерала Роммеля, — неуверенно ответил швед, поскольку и сам, очевидно, толком не знал.

— Который действует в Египте?

— Да.

— Вы направлялись к морю?

— Да.

— В каком именно месте вы должны были преодолеть перевал?

— Этого я не знаю… Правда… — Он задумался, точно перед выбором, говорить или нет. Но колебался он по совсем другой причине и, перехватив строгий, терпеливо ожидающий взгляд Соколова, решился все-таки сказать. — Поговаривали солдаты о том, что предстоит будто бы пройти к верховью какой-то горной реки…

— Ингури? — подсказал Виктор.

— Кажется, так называли реку. Болтали еще о каких-то удивительно красивых местах. Горной долине, зеркальных водопадах… Но пройти туда нам не удалось.

— Почему?

— Нас разделили неожиданно…

— Следовательно, здесь оказалась лишь часть отряда?

— При том меньшая. Основная группа отправилась на Эльбрус. — Он подумал и небрежно добавил: — И те, кому поручено подняться на вершину, и те, кто должен альпинистов оберегать.

— Вы уверены, что именно им предстоит подняться на Эльбрус?

— Еще бы. С ними отправилась и вся армейская элита. Генерал Блиц…

«Все ясно», — сказал самому себе Виктор и прекратил допрос.

Когда пленного увели, он поведал обо всем Тариэлу и Карпову.

— Перехитрили они нас все-таки, — вымолвил Хачури с сожалением.

— Судя по всему, егеря попытаются укрепиться на высотах в ожидании подкрепления. — Виктор, казалось, размышлял вслух. — Затем оттуда выйти к перевалу. Но если не получат подкрепления, то будут бессильны что-либо предпринять. В такой ситуации нам нужно действовать и более оперативно, и более осмотрительно.

— Что будем делать с боеприпасами, продовольствием? — спросил Карпов; все понимали — ни о каком возвращении в полк и речи быть не может. — Нам тут долго не продержаться. Может быть, отправить группу вниз…

— Каждый боец здесь нужен позарез, — возразил Хачури. — Вон сколько троп. Глаз да глаз нужен.

— Командование знает, как нам трудно, — принял сторону Тариэла Соколов.

В штабе дивизии, склонившись над развернутой на столе картой, отыскивали пути доставки питания и оружия отряду Соколова.

— Была бы хоть какая-нибудь площадка, мало-мальски удобная полоска, — докладывал генералу Тимофееву командир полка Николай Иванович Ващенко. — А то пилоты, как только не пытаются, никак не могут там сесть!

— Вся ли местность обследована горцами? — придирчиво уточнил Василий Сергеевич. У него еще свежа в памяти недавняя встреча с Мишо и его односельчанами, седобородыми горцами, которые доставили в одно из подразделений три арбы, груженные продуктами и зимними вещами. Шерстяные жакеты и носки просили передать солдатам, отправляющимся в горы, чтоб не мерзли — так наказывали горянки.

Мишо конечно же не признал бы в раздавшемся вширь генерале прежнего стройного и юного полкового командира. Да и сам Василий Сергеевич едва ли бы вспомнил горца, которого повстречал у сожженного селения давным-давно, если бы не напомнил Виктор Соколов.

Тимофеев поблагодарил стариков горцев за подарки и, разговорившись с ними, услышал: «Если понадобится другая какая помощь, мы всегда пожалуйста! — сказал Мишо и, не удовлетворенный этим, дополнил: — И проводники есть. Только прикажите. Гнездо орла укажем!»

— Горцам трудно определить, где сможет сесть самолет, — ответил Ващенко. — Может быть, летчики попытаются сами?

Тимофеев задержал в небольшом помещении штаба командира полка.

— Вот что, Николай Иванович, — заговорил комдив тихо и доверительно. — Хочу поделиться с тобой очень важным сообщением. Наши связисты запеленговали рацию. Из ущелья «Надежда» велась передача. Теперь мне понятно — она адресовалась альпинистам…

— Вот как! — Скуластое лицо Ващенко стало строгим и печальным. — Кто бы это мог быть?

Одна неприятность надвигалась вслед за другой…

— Смотрите! Смотрите! — прокричал на рассвете стоящий на посту боец.

Над островерхими каменными кряжами кружились два «кукурузника». Они то опускались в глубокое ущелье; как бы ныряя в синюю бездонную пропасть, то вновь подымались над вершинами.

— К нам на выручку, Константин Степанович, — заметил политруку Соколов.

— Смогут ли сесть?

Бойцы замерли в ожидании.

— Порхают, как стрекозы, — вымолвил Никола Николаев, лодочкой приставив руку к смуглому лбу. — То один появится, то другой. Да, видать, не отыщут посадочную площадку.

Заговорили и другие:

— Как же им сесть, когда кругом недоступные скалы.

— Черт побери! Ни боеприпасов, ни жратвы. Вот и воюй…

— А воздух! Разреженный, дышать трудно.

— Или пилоты не стараются?! — попытался пресечь Асхат.

Один «кукурузник» опускался на скалистую гриву, как будто нашел площадку для посадки.

— Смотрите!

С неба на парашюте спускался тюк.

— Придумали все-таки!

Легкий ветер, однако, уносил парашют с грузом в ущелье.

— Черт побери! Все коту под хвост…

— Да погодите. Будет каркать.

Первый тюк упал в пропасть, второй рухнул на острые скалы. От сильного удара разорвалась упаковка, и содержимое — продукты и боеприпасы — на глазах бойцов покатилось вниз…

Пилот сделал еще виток, самолет вдруг опустился совсем низко, едва не касаясь крыльями острых выступов скал.

Бойцы смотрели с испугом: самолет мог задеть крылом выступ. Никто не уловил момента, когда был сброшен еще один тюк. Он застрял между скалами неподалеку от опешивших бойцов.

— Вот так мастерство!

— Высший пилотаж!