Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века - Андрей Кокорев

Впрочем, такие «нарушения формы одежды» всегда могли привлечь внимание полиции.

Полиция

Полицейская деятельность государства, как известно, имеет своей задачей, с одной стороны, предупреждение и пресечение действий, нарушающих существующее благосостояние, а с другой – содействие к дальнейшему развитию народного блага.

«Исторический очерк образования и развития полицейских учреждений в России».

Болван! Скотина! Дубина стоеросовая! Чтобы руки твои загребущие у тебя еще в детстве отсохли...

Помощник пристава запнулся, безуспешно подыскивая ругательства пообиднее. Молодой широкоплечий городовой, которого столь яростно распекал полицейский офицер, замер по стойке смирно, боясь шелохнуться. По его лицу катились крупные капли пота, а губы беззвучно шевелились в тщетной попытке произнести слова оправдания:

– Виноват, ваше благородие! Лукавый попутал... Сам не ведаю, как это случилось. Кто же знал, что этот черт, хозяин квартиры, заметит, да еще шум поднимет...

«Господи, бывают же на свете такие дураки! – подумал помощник пристава, сжимая кулаки в бессильном отчаянии. – Украсть во время обыска копилку! И с чем?! С горсткой медяков – ровным счетом двадцать три копейки, будь они неладны... Хотел, видите ли, этой „свинкой“ сынишку порадовать... А что тем самым он всей Мещанской части свинью подложил, даже не подумал. Ему-то ничего – пойдет под суд, и вся недолга, а нас теперь проверками замучают. Не успеешь оглянуться, всплывут грешки уже не копеечные, и окажешься на одной доске с генералом Рейнботом».

Уныние, охватившее полицейского офицера, легко можно понять. Как и всякая государственная структура, Московская городская полиция функционировала, опираясь на сложившуюся систему писаных и неписаных правил. Первые составляли тот самый Закон, которому полицейские служили, как говорится, «по определению». Вторые – давали им возможность строить взаимоотношения с жителями города на реальной основе.

Суть этих отношений сводилась к тривиальной философии: «Мы денно и нощно охраняем ваш покой. За нашу тяжелую службу казна платит мало, а жизнь все дорожает. Так что извольте облечь вашу благодарность в денежные знаки разного достоинства – соответственно с вашими доходами». Но чтобы такая система существовала без сбоев, требуется придерживаться простого правила: внешне все должно быть шито-крыто, потому что любой скандал приводит в действие законы писаные. И уж совсем плохо, если скандалы начинают следовать один за другим, причем каждый новый еще больше подливает масла в огонь.

Как ни странно, но кража грошовой копилки, совершенная в июле 1910 года городовым Кондратием Букиным, относилась именно к такого рода событиям. И начальство гневалось неспроста – для него в тот момент каждый проступок полицейского был, что нож острый в спину. А все потому, что многие неблаговидные деяния сотрудников московской полиции стали достоянием гласности, и не прощелыга Хлестаков, а самый настоящий, облеченный всеми полномочиями ревизор – сенатор Гарин – предлагал им «садиться без чинов»... на скамью подсудимых. С этим предметом интерьера зала окружного суда либо уже познакомились, либо только собирались познакомиться многие служащие полиции – от околоточного надзирателя Абинякова до самого градоначальника – генерал-майора Рейнбота.

Но прежде чем углубиться в подробности этих событий, думаем, нелишне будет пояснить читателю, кто же были такие городовые, околоточные надзиратели, приставы вкупе с полицмейстерами и градоначальниками. А главное – какую роль играла полиция в жизни Москвы начала прошлого столетия.

В XX век Московская городская полиция вошла, имея структуру и штаты, определенные реформой 1881 года. Согласно ей, столичный город Москва в полицейском отношении был разделен на три отделения, 17 частей и 40 участков, которые, в свою очередь, делились на околотки. К 1914 году, из-за увеличения городской территории, отделений стало четыре, а число участков возросло до 48, однако распределение сил полиции оставляло желать лучшего.

«В Москве есть огромные, густо населенные пространства, так называемые „Новые стройки“, где на тысячу жителей не имеется даже одного полицейского поста! – отмечал В. А. Гиляровский. – 48 участков Москвы разделены крайне беспорядочно как по величине площади и по количеству жителей, так и по численности полицейских постов и внутреннего надзора.

Участки за Каретной-Садовой и к Тверской заставе, где благодаря ипподрому с его азартным тотализатором и массой притонов – играющий и преступный люд, обслуживаются тем же количеством полиции, как, например. 2-й мясницкий и 1-й яузский[75] и др.

Самые управления участков расположены не в центре, а на границе других участков, что является затруднительным для обывателей».

Возглавлял московских блюстителей порядка обер-полицмейстер (с 1.01.1905 г. – градоначальник[76]), непосредственно подчинявшийся генерал-губернатору. Отделения находились под управлением полицмейстеров, которые контролировали деятельность подчиненных им участковых приставов. Приставы, опираясь на помощников (старших и младших), а также на служащих канцелярии, отвечали за «благочиние» на вверенных им участках. Околотки находились под началом околоточных надзирателей. На самой низшей ступени административно-полицейской лестницы стояли городовые.

«Между прочим, – делился воспоминаниями писатель Н. Д. Телешов, – наименование этих полицейских „городовых“ москвичи шутливо относили к нечистой силе, считая, что в лесу есть леший, в воде – водяной, в доме – домовой, а в городе – городовой».

Мы не знаем, сколь часто московским обывателям приходилось встречаться с домовыми и водяными, не говоря уже о лешем, но зато доподлинно известно, что городовые постоянно были, как говорится, в самой гуще народной. В то время жизнь горожан четко регламентировалась сводом «Обязательных постановлений и правил», и следить за их точным исполнением, а также карать за нарушения должны были чины полиции. Рассматривая дореволюционные фотографии улиц и площадей Москвы, довольно часто можно заметить фигуру городового. И это вовсе не ухищрения фотографов – полицейские служители действительно являлись неотъемлемой частью городского пейзажа.

Причем следует заметить, что не всякий видный собой мужчина мог облачиться в форму и заступить на пост. В основном в городовые принимали уволенных в запас солдат и унтер-офицеров – физически крепких, умевших читать и писать по-русски. Последнее обстоятельство в то время имело большое значение, так как 60—70% рядового состава армии были неграмотными. В 1913 году, готовя реформу полиции, МВД подтвердило это требование: городовой, который не может написать протокол, – явление абсурдное, – иначе как же он тогда сможет выполнять свои служебные обязанности? Среди претендентов предпочтение оказывалось женатым – они лучше относились к исполнению своих обязанностей.

Зачисленных на службу записывали в полицейский резерв, где из них готовили полноценных городовых. Чтобы во всеоружии заступить на пост, кандидаты должны были к концу обучения ответить без запинки на любой из почти восьмидесяти вопросов, связанных с полицейским делом. Часть из них не вызывала трудностей у вчерашнего солдата: например, состав российского императорского дома или «что называется постом?» ему приходилось вызубривать в армии на «уроках словесности». Достаточно просты были вопросы об «особах первых 4-х классов» – военных и штатских генералах (их следовало приветствовать, «встав во фронт»), или что такое присутственные места?

Еще следовало твердо знать, «что каждому городовому необходимо, чтобы оправдать свое назначение» и что ему воспрещается на посту; что делать, услышав продолжительный свисток, и в каких случаях можно бесплатно взять извозчика? Порядок зажигания фонарей и езды по улицам, ремонта домов и вывоза нечистот, «забора нищих» и перевозки мяса, правила наблюдения за порядком на улице, за газетчиками и разносчиками, за питейными заведениями и публичными домами – это и еще многое другое городовой был обязан держать в голове. Его учили, как действовать на пожаре и при наводнении, «если заметит человека, выходящего из какого-нибудь дома с узлом в ночное время», «если в квартире кто-либо повесится», «если на посту его появится бешеная собака и кому-нибудь причинит покусы».

В 1900 году инструкция городовым насчитывала 96 параграфов. Она начиналась с того, что обязывала городового «вести себя всегда прилично своему званию» и строго запрещала ему «входить в форме без служебной надобности в питейные и трактирные заведения», а также «принимать от обывателей какие бы то ни было подарки деньгами или вещами». Завершался руководящий документ предписанием «не допускать постилки соломы у домов, где есть больные, без разрешения и наблюдать за смачиванием ее».