Опасное поручение - Виталий Кулак

Теперь её больше не существует. К тому же кто-то украл картину у губернатора Пасынкова, из-за которой ваш брат приехал в Кострому. Потом кто-то дважды пытался убить меня, видимо, чтобы я не смог продолжить расследование.

Во время этой моей маленькой речи я пристально наблюдал за лицом своего собеседника. Ошеломление, растерянность, недоверие, потрясение — вот какие чувства один за другим отображались на его лице.

«Нет, он не играет, не притворяется, — подумал я. — Так притворяться невозможно. Но если он все-таки играет, то в нем умер гениальный актер».

Старосельский поднялся с кресла, подошел к буфету, отпер его дверцу при помощи торчащего в ней ключа, и вынул оттуда бутылку вина и два продолговатых бокала. Он налил вино в бокалы.

— Давайте выпьем, сударь. Признаюсь, ваши слова потрясли меня.

Вино оказалось хорошим портвейном. Как известно, вино обладает способностью развязывать языки, чем часто пользуются преступники. Или люди, которым, как и мне, нужно узнать правду.

Григорий Николаевич выпил портвейн и тут же налил себе ещё. Мне он тоже предложил, но я отказался. Судя по всему, мое первоначальное впечатление о том, что он злоупотребляет вином, оказалось совершенно справедливым.

— Скажите, сударь, вам известно лицо или лица, которые желали бы смерти.

— Нет, таких людей, как мне кажется, нет, — медленно ответил он.

— Может быть, у вашего брата были враги?

— И врагов вроде бы у него не было.

— А какие у Вас были взаимоотношения с братом? Вы не ссорились?

Рука дяди фрейлины Великой княгини с зажатым в ней бокалом замерла возле рта. Лицо его исказила какая-то странная гримаса.

— Хорошие у меня были отношения с братом, хорошие, — сообщил он мне и тут же одним большим глотком опустошил бокал.

Григорий Николаевич оказался очень нервным человеком. Сначала он пытался держаться подальше от вина, но как только я начал задавать ему неудобные вопросы, он тут же забыл о приличиях, и стал выпивать один бокал портвейна за другим. Можно было подумать, что он таким образом хочет заглушить страх или, возможно, успокоить свою совесть. Неужели он виноват в смерти своего брата? Дело в наследстве? Но тогда при чем здесь картина Бернарди? Связи между этими событиями я не видел.

— Вы что, не верите мне? — с вызовом спросил он, заметив, наверное, мой скептический взгляд.

Признаюсь, я не доверял ему. Он не производил впечатление человека, которому можно верить.

Я проигнорировал его вопрос и решил больше с ним не церемониться. Сколько можно! Мне порядком надоели Старосельские и их знакомые. Почти каждый из них врал или что-то не договаривал. Это начинало действовать даже на мои крепкие, привычные к тяготам армейской службы, нервы.

— Скажите, Григорий Николаевич, каково было ваше финансовое состояние перед смертью вашего брата? Вы получили от него в наследство двести тысяч рублей?

— Значит, Елена вам всё рассказала? — неприветливо посмотрел он на меня.

— Да. А почему она должна держать это в тайне?

Григорий Николаевич взял в руки табакерку и понюхал большую щепотку табака. Потом он поудобней уселся в кресле.

— Ну что же, я в принципе и не скрываю, что брат мне кое-что оставил в наследство. Просто не хочется распространения всяких глупых сплетен. Вы же знаете, как в обществе любят посплетничать. Некоторые мои соседи любят распускать слухи. Говорят, что я плохо веду хозяйство, что не умею экономить деньги. А зачем, собственно, мне их экономить? Детей у меня нет. Из родственников осталась только Елена. Есть ещё, кажется, где-то очень дальние родственники, но они, как говорится, «седьмая вода на киселе».

— Значит, ваши финансовые дела в последнее время были расстроены? Правильно я Вас понял?

— Что-то вроде того, — мой собеседник горько усмехнулся. — Крестьяне, понимаете ли, совсем отбились от рук. Не хотят работать. О вольности мечтают, как во Франции. Что бы они понимали! Поэтому нечего удивляться, что крестьяне совсем работать не хотят. Их нужно держать в крепких руках, а у меня плохо это получается в силу мягкого склада характера.

— И двести тысяч вам очень пригодились?

— Да! Представьте себе, пригодились. Я вижу куда Вы клоните, вижу. Мол, Григорий Николаевич нуждался в деньгах и поэтому из-за наследства убил своего брата. Чепуха! Ещё раз повторяю, что это чепуха!

Дядя фрейлины встал с кресла и взволнованно заходил по библиотеке.

— Кто-то действительно может подумать, что у Вас была причина желать смерти своему брату.

— Так может подумать только тот, кто не знал меня и Павла! Мы любили друг друга. Он сам не раз одалживал мне деньги, если уж на то пошло. Причем я его не просил об этом. Он мне помогал как старший брат. Павел всегда заботился обо мне, совсем как в детстве. Глупо даже предположить, что я мог желать ему смерти! Подумаешь, деньги. Куда мне их тратить? Куда? Были бы дети, а так ведь их у меня нет.

Он внезапно успокоился и опять сел в кресло. Я уже привык к порывистому темпераменту Григория Николаевича. Но может быть, он как раз во время внезапного порыва и убил брата? Нет, вряд ли. Преступление тщательно готовили.

— Если честно, я не очень верю в то, что Павла убили. Любите вы, молодежь, создавать проблемы, а потом преодолевать их. Начитаетесь книжек, вот вам в голову и приходят всякие странные идеи.

— И все же, смерть вашего брата очень загадочна. Ведь у него не было причин совершать самоубийство. Он был в хорошем настроении, имел неплохое для своего возраста здоровье, готовился к свадьбе дочери, финансовые дела его находились в отличном состоянии, у него была достаточно высокая должность в министерстве. Так с чего бы ему вешаться?

— Полиция сказала, что он выпил в тот вечер много. Даже водку, кажется, заказывал, — неуверенно проговорил Григорий Николаевич.

— Это не так. Служанка постоялого двора, в котором ваш брат остановился в Костроме, сказала мне, что вечером перед смертью он выпил только кружку пива. И всё. Больше ваш брат в тот вечер ничего не пил. Служанка говорила, что ваш брат мог вечером после ужина выпить половину бутылки вина, не больше. Он равнодушно относился к таким напиткам. Это подтверждает его дочь. Да и вы сами это прекрасно знаете. Разве нет?

— Вообще-то да, Вы правы. Павел не увлекался вином. Он не раз укорял меня, за мою слабость.

— Вот видите. Убийца или убийцы