Я – доброволец СС. «Берсерк» Гитлера - Эрик Валлен

В ночь 30 апреля выстрелы стихли, и мы поняли, что русские могут оказаться здесь в любой момент. Утром они ворвались в госпиталь, как ураган, грязные, плохо пахнущие, размахивали заряженными автоматами, как обычно делают солдаты Красной Армии. Они рыскали повсюду, с превосходством поглядывая на раненых и насмехаясь над ними, но в остальном они вели себя достойно. «Берлин капут!» была их любимая фраза.

Потом они начали проверять каждого человека. Они ходили от кровати к кровати, приставляли автомат к груди раненого и спрашивали: «Ты эсэсовец?» Здесь действительно находилось несколько сотен напуганных эсэсовцев, но все они уничтожили свои отличительные знаки и все упорно отрицали. В конце концов, каждому хотелось остаться в живых. Маленький, кривоногий, косоглазый монгол с плоским носом приблизился и ко мне.

– Ты эсэсовец? – прошипел он и приставил ствол оружия к моему животу. Я замотал головой и сказал, что являюсь обычным солдатом вермахта. – Да, да, ты точно из СС, – повторил он, и в панике я понял, что все смотрели только на меня. Тогда я выдавил что-то напоминающее улыбку и снова покачал головой. Тогда он отстал. Меня прошиб холодный пот, но дышать стало гораздо легче.

Большевики сразу начали очищать верхние этажи. Кирпичи и минометы оттуда убрали, и нас перенесли наверх, после чего нам наконец дали воды и кофе. А потом приехали российские доктора и занялись самыми тяжело раненными. Они начали ампутировать, но без анестезии, и приблизительно 90 % раненых после ампутации истекли кровью. Мне наложили новую повязку. И это было очень кстати, потому что старая стала совсем жесткой от засохшей крови и гноя и ужасно воняла.

Ближе к вечеру 1 мая приехали солдаты Красной Армии и со смехом сообщили нам, что Гитлер мертв. «Гитлер капут! Гитлер капут! Бяр-рлин капут! Германия капут!» – кричали они. Хейнау тихонько плакал.

Глава 12 К свободе!

Как только звуки сражения утихли в руинах разрушенного города, поступил приказ от советского коменданта. Все раненые, которые проживали в Берлине, могли вернуться домой, ко всем остальным позволялось пускать посетителей. Мы больше не были заключенными! Однако на каждое разрешение всегда найдется свое запрещение. Никому не разрешалось выходить из госпиталя! Некоторые жители Берлина сбежали, несмотря на этот приказ, и в результате здание было окружено охраной. А позже прибыл российский офицер и на ломаном немецком языке объяснил, что если кто-то попытается сбежать, получит «выстрел в шею».

Мое положение казалось безвыходным. Как я мог выбраться отсюда? Я написал письмо в шведскую дипмиссию и договорился с одной немецкой медсестрой тайно отправить его, но ответ так и не пришел. Я начал нервничать. Я поднимался на ноги и мог относительно спокойно ходить. Кровати были предназначены для самых тяжело раненных, мне же приходилось помогать выносить из здания мертвых. Но перед этим нужно было сначала снять с них больничную одежду, которая выдавалась им в госпитале, и переодеть обратно в мундиры. Каждый день умирало от 50 до 75 человек, поэтому работы у меня было более чем достаточно.

То, что я прошел через все это и не свихнулся, сегодня кажется просто невероятным. Мы выносили мертвых на улицу, где солдаты Красной Армии забирали их. Они небрежно швыряли трупы в свои грузовики и увозили в соседнюю братскую могилу в парке. По ночам меня мучили жуткие кошмары. Однажды ночью, когда я был в умывальне, один из таких же носильщиков трупов зашел и подозвал меня.

– К тебе пришли, – сказал он.

У моей кровати сидела медсестра Красного Креста и о чем-то разговаривала с Хейнау. По-видимому, сама она была шведкой, но вышла замуж за немца. Она слышала, что в госпитале находился швед. Мы обсудили то, что со мной произошло, и она пообещала сходить в дипломатическую миссию, чтобы попытаться получить для меня временный паспорт. Кроме того, мы договорились пронести сюда кое-какие лакомства накануне приближающегося праздника Троицы. Шведская медсестра заверила нас, что смогла бы достать для нас бутылку вина и что-нибудь поесть, получше, чем наши скудные порции.

Старший российский доктор очень заинтересовался мной, причем настолько явно, что я заподозрил неладное. У него всегда находилось время побеседовать со мной, и он спрашивал меня абсолютно обо всем. Поэтому мне приходилось придумывать подробности из моей абсолютно новой жизни, потому что я, конечно же, все еще настаивал, что был обычным немецким солдатом вермахта. Было важно контролировать свои рассказы, и несколько раз я чуть не проболтался. Но благодаря его интересу ко мне о моей ране хорошо заботились и я выздоравливал достаточно быстро. Это был приятный человек европейского склада, и я не раз задавался вопросом, как он мог так вписаться в эту большевистскую среду. Это место едва ли можно было назвать подходящим для человека столь гуманного и культурного, как он.

Наступил день святой Троицы, но он стал совсем не таким, каким я его ожидал. В тот день нас разбудили раньше шести утра. Приехали солдаты Красной Армии, ворвались в залы и начали громко кричать и толкать нас. Все, кто были на ногах, должны были быстро подняться с постели и сменить больничную одежду на мундиры. Госпиталь предстояло эвакуировать. Нам сообщили, что всех раненых перевозят на восток в лагерь военнопленных.

А ведь я был без паспорта, без денег, абсолютно без одежды, не считая мундира. Я был в отчаянии. В голову начали лезть разные дурные мысли, пока я застилал свою постель и собирался. Планы спасения один за другим рождались в моем мозгу и тут же умирали. Все было безнадежно. Как же мне смыться отсюда? Все выходы, даже залы, охранялись вооруженными солдатами Красной Армии. Это был конец. Если я не попадусь сейчас, в новом лагере это произойдет наверняка, когда большевики повнимательней проверят мой мундир. Они точно заметят на моем воротничке и рукаве знаки отличия СС и тут же меня прикончат.

Охранники поторапливали нас, и времени оставалось мало. Мы начали на носилках спускать самых тяжело раненных вниз, где стояла длинная колонна российских грузовиков, они должны были увезти нас на восток. Когда я спускался с носилками во второй раз, я встретил нашу медсестру, которая почти бежала навстречу мне с большим свертком в руке.

– Вы сию же минуту должны пройти со мной в зал, – сказала она серьезно и торопливо.

Мой товарищ перехватил у меня носилки; прихрамывая, я начал подниматься по лестнице следом за ней так быстро, как только мог. Пока мы шли, она мне все разъяснила и рассказала, что я теперь должен был делать.

– Возьмите это, – сказала она мне и протянула большой пакет. – Здесь костюм и пара ботинок.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});