Книга царств - Евгений Люфанов

На карте показывал Италию, изображенную в фигуре сапога и делимую на три части: верхняя – где отвороты, средняя – голенище, и нижняя – ступня. Было то наглядно и убедительно. А Франция с Испанией – разве не похоже, что французский бык пьет воду из испанского ведра? О народах, населяющих Европу, говорил: французы – зело храбры, но не верны и в обетах своих не крепки и пьют много; жители королевства агленского – будто купеческие и богатые немцы, воинских людей у них мало, а сами мудры и доктурованы, и пьют тоже много; люди королевства польского – величавы и обманчивы, пьют зело много, платье носят весьма цветно и всяким слабостям покорны, а вольность имеют великую, паче всех земель.

Снабжал Андрей Иванович своего ученика книгами, из коих были: «Геометрия сиречь землемерие»; «География генеральная или повсюдная», и была «Книга мироздания».

В Москве в 1719 году вышла книга «Земноводного круга краткое описание из старые и новые географии по вопросам и ответам через Ягана Гибнера собранное и на немецком диалекте в Лейпцике напечатано, а ныне повелением великого Государя, Царя и Великого Князя Петра Первого, всероссийского Императора, при наследственном благороднейшем Государе Царевиче Петре Петровиче – на российском напечатано в Москве».

– Благороднейший и наследственный царевич в том же году младую свою душу богу отдал, – пояснил Остерман, – а сия книга от него.

Книга была на прекрасной плотной бумаге, напечатана красивым четким шрифтом, с пятью гравюрами на меди. Первая изображает Атланта, держащего на раменах своих мир, по борту ее надпись: «Несу всех носяща, стар сый толь тяжкое бремя, ее зрящ, всяк учися, не трать всуе время». Вторая, с надписью «Европы описание», изображает женщину в царском одеянии. По борту написано: «Сия трех частей и мудрости царица, в храбрости, в силе как в звездах денница». Гравюра «Описание Азии» изображает торговцев в восточном одеянии, окружена надписью: «Сия сияла в силе своей славна, но днесь при лучших не столь стала явна»; «Африки описание» – с изображением негров, слонов, львов – сопровождается надписью: «Аще и под солнцем, но черна есть телом, паче же грубым и гнустым своим делом». Наконец, последняя гравюра, с фигурой царя инков, бобрами, черепахами и змеями, предшествуя описанию Америки, повествует: «Что пользует сим множество богатства, егда не имут мудрости изрядства».

В книге 426 страниц, и она разделена на «предуготовление на географию» и на части, называемые – ландкарта европейская, азиатская, африканская, американская и о незнаемых землях. Каждая ландкарта содержит описание всех стран, входящих в оную часть света. В конце книги помещена глава «О глобусе», содержащая главные основания математической географии. По вопросу о вращении земли сия последняя глава высказывается зело осторожно: «Солнце причиняет день, а понеже на свете день и нощь меняются, то ради без сомнения из того следует, что либо солнце с фирмаментом, т. е. с твердию небесною, или земля движутся. Ежели по человеческому уму рассуждать, то, кажется, имовернее, что солнце стоит, а земля движется. И сие защищал Николай Коперник, духовный человек в Фраснбурхе в Прусах, что и ныне многие приемлют и оному последуют. Между тем понеже именно в священной библии написано, что солнце течет в круг, а земля недвижима стоит, того ради святому писанию больше в том верить надлежит, нежели человеческому мнению. Сие же особливо славный дацкий математик Тихо Браге хранил, чему и данные все согласуются, кои святому писанию неохотно прекословят. Мы, – глаголет автор книги сия, – согласуемся мнению Тихонскому и верим, что земля недвижимо стоит, а против того весь фирмамент непрестанно около земли обращается».

Возведенный в ранг вице-канцлера и доказавший в том звании свои выдающиеся способности, вестфалец Остерман, дипломатический талант которого признавал Петр I, проявил себя и хорошим педагогом. Недолгие и искусно проводимые уроки, дружеские разговоры учителя с учеником, – все это Петру II очень нравилось, и он, проснувшись, охотно бежал к своему учителю.

С одобрения Остермана, Петр составил расписание своих занятий: «В понедельник пополудни от 2 до 3-го часа учиться, а потом солдат учить; пополудни вторник и четверг – с собаки на поле; пополудни в среду солдат обучать; пополудни в пятницу с птицами ездить; пополудни в субботу – музыкою и танцованием; пополудни в воскресенье – в летний дом и тамошние огороды».

Остерман подсказал, и Петр велел издать указ: «Которые столбы в С.-Петербурге внутри города на площадях каменные сделаны и на них также и на кольях винных людей тела и головы потыканы, те все столбы разобрать до основания, а тела и воткнутые головы снять и похоронить».

Меншиков хвалил учителя и ученика. С Остерманом светлейшего князя сближала их общая ненависть к высланному Толстому. Во все время царствования Екатерины Остерман постоянно держался стороны Меншикова, зная, что за ним вся сила, а Толстой был давний заклятый враг Андрея Ивановича, не терпя его расположения к великому князю Петру и к австрийскому цесарю, находившемуся с ним в родстве. Ведь мать Петра кронпринцесса Шарлотта была родной сестрой жены австрийского цесаря.

Зная о неприязни к себе многих вельможных домов, Меншиков также знал, что вельможи не любят и Остермана, как иноземца, и полагал, что эта общая неприязнь, падавшая на них, теснее свяжет его союзом дружбы с Остерманом, и тот будет всегда держаться его стороны. Но мнимый друг тяготился унизительным для него покровительством Меншикова, не довольствовался второстепенной ролью и скрытно шел к цели своего первенства в Верховном тайном совете. Старался расположить к себе всех членов царского дома – великую княжну Наталью, цесаревну Елисавету; по его внушениям действовала герцогиня мекленбургская Екатерина Ивановна, давно уже не жившая со своим мужем; с Остерманом тайно переписывались курляндская герцогиня Анна и ее любимец Бирон; с ним состояли в близких, хотя и не искренних, отношениях князья Долгорукие. Приверженцами Остермана были графы Апраксин и Головкин. Все эти лица имели свои причины зложелательства светлейшему князю и усиленно стремились к его низложению.

Но Меншиков тоже старался привлечь к себе лиц знатной фамилии, тех же князей Долгоруких, назначив князя Алексея Григорьевича гофмейстером при великой княжне Наталье Алексеевне. А место и звание гофмейстера было важное хотя бы по тому влиянию, какое имела великая княжна на своего брата императора. В больших приятельских, почти дружеских, отношениях с молодым императором вскоре стал разбитной, готовый на всякие выдумки восемнадцатилетний Иван Долгорукий, сын князя Алексея.

VII

Роптал, злился, богу докучал своими просьбами епископ Любский, хлопоча об ускорении бракосочетания с кронпринцессой Елисаветой, а бог, похоже, посмотрел-посмотрел да все по-своему переиначил: нечего томиться долгими ожиданиями титулярному духовному чину, пресечь надо все его помыслы, да и напустил на епископа скорую и неодолимую болезнь. А еще можно и так рассудить, что призвал его к себе в райские кущи, где нет печали и воздыхания. Ну, а грешной петербургской земле, этому парадизу, в отместку за свадебное промедление Любский епископ наделал большого переполоха.

– Ужель правда?..

– Истинно так.

– Свят, свят, свят… Спаси и помилуй… Дом-то какой занимал, изжечь надобно, чтобы тлетворный дух опалить.

– Обходи его, не то, не ровен час, заразишься.

– Ой, страсти господни… Ой, страсти… Занесла его сюда к нам нелегкая, еретика окаянного… Ужель самая воспа?

– Она. Однодневной болезнь была. С утра занемог, а к вечеру преставился.

– Вон как в жизни случается. Ни сном ни духом господин иноземный поп не ведал, а вьяви произошло.

Что было делать самому герцогу голштинскому, как держать себя? Хотя епископ и брат, но ведь – оспа!

А то и делать, что самого герцога и супругу его – в карантин, поскольку накануне с епископом разговаривали. Вчера жив был, а нынче мертвяк. Может, и их такое ожидает?.. В карантине, беспрекословно, в карантине держать.

Вот и оказалась высокочтимая чета, ровно в тюрьме, в этом самом карантине. И что там, на воле, происходит? Как другие голштинцы своего земляка оплакивали, хоронили?..

А может, такое и к лучшему, что находятся здесь, хотя и натерпелись страху едва-едва оборимого, но ведь вживе тут. И скорей бы отбыть в свой родной город Киль.

– А похоронить бы голштинского епископа как карлика Фому, чтобы тоже потешно было, – предложил молодой император светлейшему князю, вызвав его усмешку, перешедшую в озлобление.

– Изгнать всех до одного, чтобы духу голштинского не было.

Зная о неприязненном отношении герцога к нему, светлейшему князю, и об участии голштинца воспрепятствовать возможности будущего бракосочетания «Петяшки с Маняшкой», как насмешливо отзывался герцог о женихе и невесте, – Меншиков обратил удары своей злобы и власти на продерзостного чужеземца.