Книга царств - Евгений Люфанов

Да, светлейший князь достиг наибольшего, о чем только можно мечтать человеку с самой неудержимой фантазией. Враждебные и просто неприятные люди удалены. Толстой и Девьер в ссылке, Ягужинский где-то в Польше, а потом на Украине будет, Шафиров в Архангельск услан следить за китобойным промыслом, и Меншиков чувствовал себя обладателем власти, у которой больше нет препятствий и пределов. Впору бы даже примерить на свою голову Мономахову шапку, но не стоит задерживаться на такой шутейной мысли. Важным делом остается сохранить добытую власть, и первейшим средством к тому – держать молодого императора возле себя в каждодневном за ним присмотре, а не оставлять во дворце на другом берегу Невы. И причина для того самая явная: не находиться же царственному отроку под одной крышей с покойницей и слушать там плачи да панихидные службы. Во дворце на Васильевском острову он будет вверен меншиковскому семейству и приставленным к нему другим надежным людям. Вся жизнь отрока будет у них на глазах.

Для ради приятного развлечения Меншиков с молодым императором прокатились в коляске по возведенному через Неву наплавному мосту, что было весьма любопытно. Опорами мосту служили барки, укрепленные якорями. Покойный государь Петр Первый, желая приучить петербургских градожителей к плаванью по Неве, не задавался мыслью сооружать для них мосты, но теперь времена изменились. Возил его в Адмиралтейство, где постройка новых линейных кораблей была прекращена и строились только галеры. Лишь на единственном линейном корабле, построенном при Екатерине, иноземный матрос занимался оснасткой установленных мачт да велись резные и живописные работы по украшению судна на высоко выпирающем над водой корабельном носу. А ближе к корме поблескивали слюдяными оконцами корабельные каюты. Делалось все с большим старанием на прощание с кораблестроением. На складе оставались заготовленные корабельные припасы, начиная от пушек, мушкетов и кончая слюдяными фонарями, медными котлами, в коих матросам кашу варить, и тут же, словно наизготове, были покрытые залетевшей пылью деревянные миски с грудой кленовых ложек. Флот явно приходил в упадок. Стоявшие на якорях суда старели, загнивали и на перевооружение их не было денег.

– Когда нужда потребует употребить корабли, то я пойду в море, но вовсе не намерен гулять по нему, как дедушка, – говорил второй император.

Он не был способен играть в солдаты или интересоваться кораблями, это шло вразрез с его наклонностями.

А вот другое потешное событие подоспело, и его следовало посмотреть. У генерал-адмирала графа Апраксина умер карлик Фома, и граф продумно наметил, как состояться похоронному церемониалу во время шествия на кладбище. И весьма забавно то было. Впереди процессии попарно шли певчие, все они – маленькие мальчики с писклявыми голосами. За ними – в полном облачении – весьма маленького роста поп; за ним шестерик лошадок-пони в черных вязаных попонах, ведомые детьми-пажами, вез игрушечную колымажку, на которой в маленьком гробике лежал карлик Фома. Похоронный церемониймейстер – карлик с приклеенной длинной седой бородой и с маршальским жезлом, возглавлял множество других детей и карликов в траурных одеждах. А по бокам траурной процессии вышагивали громадного роста гренадеры в лосинах и в коротких, как бы детских, рубашонках, с горящими факелами в руках.

Глядя на такие похороны, царственный Петяша от смеха едва живот не надорвал, и его потом весь день икота одолевала. А когда вернулись с кладбища, у графа Апраксина были распотешные поминки, на коих все карлики и карлицы перепились.

Шутить так шутить, и сам Петр II оказался на то горазд. Пришел к Меншикову в его Ореховую комнату, когда там находились почти все члены Верховного тайного совета, и громогласно объявил:

– Я пришел уничтожить фельдмаршала.

На всех лицах – общее недоумение, и сам Меншиков растерялся, а Петр, довольный, что сумел всех поразить, вручил светлейшему князю заготовленный указ о пожаловании ему высочайшего воинского звания – генералиссимуса, чего тот давно добивался.

Возникшее недоумение сменилось возгласами восхищенного одобрения. Меншикова поздравляли, и он благодарил молодого императора за оказанную ему, бывшему фельдмаршалу, столь высокую воинскую почесть.

А в то же время еще не изжито было мальчишество со всеми его озорными выходками. Проходил вчерашний мальчуган Петяша, а нынешний царь-государь-император Петр II мимо своего сверстника Сашки Меншикова, сына светлейшего князя, и как не угостить его «смазью» или кулачной зуботычиной? Сашка от неожиданности завопит, а это только и нужно озорнику Петяше-императору, чтобы впредь видеть в Сашке своего врага. Теперь каждая встреча с ним или тайное подкарауливание его сопровождались неизменной колотушкой, которую Сашка должен был безропотно переносить. Отец и тетка Варвара строго-настрого приказали ему, чтобы не вздумал когда-нибудь кулаками же ответить своему обидчику.

– Смотри, чадушко, а то беды не изживешь.

– Царь он, царь. Понимаешь это?..

И Сашка понимал, терпел. Только иной раз озлобленно шептал:

– Царенок… У-у, царишка…

А у Петра II был чуткий слух, и он улавливал столь непочтительное отношение к себе, значит, следует за это добавить колотушек, а Сашке – только бежать сломя голову, чтобы спасаться от неминуемого мщения.

– Ты чего, Петяша, за ним бежишь? – ласково-преласково спросит тетка Варвара – живое олицетворение для Петяши сказочной бабы-яги: горбатая, кривобокая, с затаенной злостью в глазах.

Чтобы не вызывать у Петра неприязни к себе, Меншиков приказал освободить из шлиссельбургского заточения его бабку, бывшую царицу Евдокию, хотя и опасался, что явится она в Петербург, да и начнет сводить счеты со своими обидчиками, в числе которых одним из первых был он, Меншиков. Но Евдокия не захотела видеть заочно ненавидимый Петербург, созданный царем Петром I, виновником всех ее страданий, и «проклятых повредителей», как называла своих недругов. Прямо из Шлиссельбурга отправилась она в Москву, где по распоряжению царственного внука предоставлено ей было жительство в Кремле, наименован был гофмейстером ее двора генерал-майор Измайлов, и определено по шестьдесят тысяч рублей ежегодного содержания.

Но и в Кремле не задержалась бывшая опальная царица, а пожелала обосноваться в Новодевичьем монастыре. Было ей о ту пору 58 лет.

Бывшая инокиня Елена стала называться прежним светским именем, что подтверждала письменная справка: «По имянному словесному ее величества государыни царицы и великие княгини Евдокии Федоровны указу, который сказан в комнате ее величества сотскому действительному советнику г. князю Одоевскому и по определению в мастерской и в Оружейной палате, сей рукомой раковый, ценою в 92 рубля с полтиною, из оной палаты за печатью кн. Одоевского в Новодевичий монастырь секретарь Никифор Кормилицын отвез и в комнате ей, государыне самой, объявя печать, вручил». Воля Евдокии удалиться в Москву успокаивала Меншикова, и он велел вызволить из ссылки ее родственников Лопухиных, чему все равно противиться не мог бы.

Светлейший князь понимал, что Петяше надобно учиться, дабы стать достойным вторым императором. Самым подходящим воспитателем мог быть Андрей Иванович Остерман, знавший многие разные науки и умевший научить других. Он уже определен обергофмейстером Петра II с обязанностью руководить его воспитанием, и оправдывал такие надежды. Первый же урок заинтересовал ученика и привязал его к многознающему учителю.

– Хочешь, расскажу тебе, что есть царь? – спрашивал Андрей Иванович и живо пробуждал у Петра любопытство узнать, что же это такое? Ну, вот он сам царь – и что же?.. И Андрей Иванович говорил:

– Лет полста тому назад майор русской службы Павел Менезиус, приезжавший в Рим, был спрошен там по поручению папы Климента X – что есть царь? И тот ответствовал, что есть именуется папа и цесарь римский, и султан турецкий, и шах персидский, и хан крымский, и могол индийский, и претиан или негус ефиопский, и калиф арабский, и калман булгарский, и деспот пелопонейский, и зареф арабский, и калифа вавилонский, и король французский, и иные, тако же именуется по славянскому наречию и царь российский.

На карте показывал Италию, изображенную в фигуре сапога и делимую на три части: верхняя – где отвороты, средняя – голенище, и нижняя – ступня. Было то наглядно и убедительно. А Франция с Испанией – разве не похоже, что французский бык пьет воду из испанского ведра? О народах, населяющих Европу, говорил: французы – зело храбры, но не верны и в обетах своих не крепки и пьют много; жители королевства агленского – будто купеческие и богатые немцы, воинских людей у них мало, а сами мудры и доктурованы, и пьют тоже много; люди королевства польского – величавы и обманчивы, пьют зело много, платье носят весьма цветно и всяким слабостям покорны, а вольность имеют великую, паче всех земель.