Кай из рода красных драконов (СИ) - Бэд Кристиан

Барсы, правда, не отпустили Шасти. Но и отдавать её в руки Ыйгену не собирались. Я видел: они колеблются и не понимают пока, чью сторону им принять.

Ичин вёл себя слишком нерешительно для этих горячих парней, и они бы пошли сейчас за Ыйгеном. Но призрак барса видели все воины. И были наслышаны от Истэчи и про дух хозяина этих гор, что уже приходил мне на помощь.

А помощь духов в то время, когда завоеватели разбили армию истинного правителя и разогнали остатки его людей по горам…

Воины переглядывались. Старшие хмурились, молодые тянулись за оружием.

Болтливость моего приятеля пошла мне на пользу. Я уже оброс легендами и байками, хоть и был чужаком и младше всех по возрасту.

Ыйген всегда стоял в этом роду за традиции. Потому молодые сразу были примерно со мной. Любые перемены — это шанс продвинуться, найти для себя лучшее место, добиться более высокого положения.

А вот старшие воины колебались. Им было что терять, ведь вместе со старыми временами уходят и старые привилегии.

— Барс приходил, все видели! — начал Истэчи громко, потому что старшие молчали, и этого он вынести просто не мог. — Духи на стороне… — приятель споткнулся. Назвать меня Гэсаром при девушке он не мог. — На стороне Кая!

И тут я увидел, как кисть руки Ыйгена дёрнулась, словно сама собой! И он тоже это увидел — уставился на свою руку, как на чужую!

Чёрная кожаная тряпка, словно в неё заворачивали жирный чёрный…

— Камень! — сказал я, тыча пальцем в дёргающуюся руку Ыйгена. — Он взял чёрный камень, что был на груди у Мергена! Камень не бросили в пропасть! Он здесь!

И вот тут мне поверили.

Дети всегда верят в сказки. Скажи я, что Ыйген видит слабость Ичина и пытается на этом сыграть — захватить власть и стать вожаком — я не добился бы ничего.

Но колдовской камень был страшен тем, что он уже сделал с Мергеном.

Барсы видели призрака и получили от него очень реальные раны. Не будь там меня и меча Камая, призрак убил бы всех.

Воины разом ощетинились мечами, а Ичин, внимательно наблюдавший за мной и Ыйгеном, подошёл к Шасти и взмахом руки велел её отпустить.

— Ты — дочь чёрного колдуна, что видит нас своим «глазом»? — спросил он строго.

Девушка покосилась на меня, не понимая, отвечать или нет. Я кивнул и улыбнулся ей ободряюще.

— Не знаю, жив ли отец, — сказала Шасти. — Но — да, это его камень.

— Если колдун пытается управлять воином, значит, он жив, — сказал Ичин утвердительно. — Но управляет он воином плохо. Видно, тяжёлые раны терзают его.

Я посмотрел на Ыйгена — он боролся со своею рукой.

— Колдун где-то рядом, — сказал шаман, оглядываясь. — Он видит нас. И пытается заставить Ыйгена убить свою дочь. Чем ты провинилась перед отцом? — спросил он Шасти.

— Я пошла против его воли, не захотела выходить замуж, — растерянно произнесла девушка. — Убежала от него.

Шасти вдруг посмотрела на меня потрясённо и глаза её расширились. Она сообразила, что бежала от замужества да на него же и напоролась.

— Ты хорошо подумал, взяв в жёны женщину из чужого племени, дочь колдуна и врага нашего народа? — спросил меня Ичин. — Она бежала от судьбы и не любит тебя.

— Стерпится — слюбится, — отшутился я. — Духи сказали мне, что Шасти — моя жена. Кто я, чтобы спорить?

И улыбнулся — пусть теперь за меня отдуваются дух барса и дух медведя!

Ыйген, которого я выпустил на пару минут из поля зрения, всё-таки выхватил меч. Колдовство — штука коварная, особенно если оно помножено на жажду власти.

Воин кинулся ко мне, размахивая мечом, но я не успел ничего сделать. Пока примеривался, как обезоружить, связать, на него навалились всем скопом — и старые воины, и молодые.

Барсы видели уже, что бывает с рабами чёрных камней. Ыйгена изрубили в капусту в считанные минуты. Остановить их я бы не смог.

Это мне казалось, что можно отобрать камень у Ыйгена и постараться как-то снять с него «порчу». Барсы мыслили просто — прибить соратника, пока не оборотился в демона.

Наверное, лицо у меня исказилось от внутренней боли: из-за одного поганого камня мы потеряли двоих. А у нас воинов-то всего — не биться, а сесть и заплакать.

Ичин понял мои мысли. Он кивнул мне: пойдём? И мы вместе подошли к тому, что осталось от Ыйгена.

И Шасти засеменила следом. Несмотря на рост — шаг у неё был мелкий.

На груди у воина камня не оказалось, но шаман легко нашёл его в мешочке на поясе.

— Можно ли уничтожить «глаз колдуна», сбросив его со скалы в расщелину? — спросил я Шасти, испуганно прижавшуюся к моей руке — так страшно изрублен был окровавленный труп.

— Только если он замолчит, — прошептала девушка.

Я пошарил в сумочке, что забрал у неё, и вытащил лоскут кожи, испачканный чёрным.

— Так? — спросил я.

Шасти кивнула.

Я завернул камень в кожу и завязал в узел.

— Теперь твой отец не видит его?

Шасти снова кивнула.

Я понимал — колдун где-то рядом. Он смотрит сейчас на дочь. И она снова идёт против его воли.

Странные нравы: папаше, значит, можно пытаться убить дочку, а она робеет ему даже перечить.

Но послать нам ответку колдун не сумел. Как я ни оглядывался — кругом было тихо. Ни призрачных воинов, ни ещё какой-нибудь дряни.

Видно, папашу сильно помяло вчера, иначе мы бы уже огребли.

Я взял Шасти за руку и, держа камень-глаз на ладони, позвал всех желающих идти вместе со мной.

— Мы бросим камень в пропасть, — сказал я. — И никто больше не сможет взять его незаметно.

— Ей нельзя идти охотничьей тропой, — возмутился было один из воинов.

— Но она пойдёт, — отрезал я. — Мир изменился, барсы. Если мы хотим выжить — нам нужно забыть себя и бежать из этих мест. Но если хотим победить — пора научиться менять правила. Шасти — моя жена, а жена должна идти вместе с мужем.

Глава 27

Первый бой в небе

Барсы увязались за мной практически все — и молодёжь, и те, что постарше. Кроме часовых и Ичина с Ойгоном — никто не остался в лагере. Я счёл это хорошим знаком.

Тропа была хоженая-перехоженная, но воины привычно двинулись цепью. А впереди пошёл Темир, задавая порядок условными знаками: рука вверх, влево, вправо, остановка…

Я уже надрессировался ходить по-барсовски и на автомате реагировал на жесты брата: «пригнись», «повернись», «обойди препятствие слева», хоть и не понимал, чего он взялся командовать.

Только через десяток шагов вспомнил: у нас же тут доморощенное минное поле! Мы же ловушек понаставили на тропе! Мы ж тут колдуна хотели поймать!

Но вспомнил-то я, а не Шасти. И она потом всю дорогу искренне недоумевала. Мне пришлось крепко взять девушку за руку, чтобы повторяла положенные манёвры.

Это ужасно раздражало мою жену. Она раз пять пыталась спросить: «А зачем надо идти именно так?» Но я молча крутил головой и делал «страшные глаза»: разговоры на тропе не приветствовались.

Шасти хмурилась, дёргала руку. Однако не истерила, и не впала в апатию, чего я, в общем-то, опасался.

У моей колдуньи оказалась удивительно крепкая нервная система. Цивилизованная девушка давно бы уже слетела с резьбы. Её же вчера чуть не изнасиловали, сегодня чуть не приговорили к смерти, потом дали полюбоваться на мужика, порубленного в фарш, а теперь вот тащат куда-то самым подозрительным образом.

Но Шасти довольно спокойно шагала рядом со мной, выражая недовольство только по поводу странных команд Темира. С лица колдуньи не сходило мемное выражение: «Дебилы, тлять».

Тропа была узкой, но два подростка вполне могли идти по ней рядом. И притиснутая ко мне девушка то и дело бросала жадные взгляды на сумочку на моём поясе.

Здесь ей ничего не светило. И дело было не в каком-то моём особенном недоверии к Шасти. Даже если колдунья смирилась с судьбой, она оставалась безголовым вздорным подростком и сама не знала, что может выкинуть в ближайшие полчаса.