Пути сообщения - Буржская Ксения

– Ладно.

– Я попытаюсь удаленно отключить хеликс, но вы все равно не должны доставать его из железной коробки. В этой коробке вы должны привезти его обратно. Иначе Данил так и останется никем. Важно вернуть ему хеликс обратно, понимаете?

– Конечно, – Анаис ласково посмотрела на Данила и положила руку на его плечо. – Конечно, я понимаю. Все сделаю в лучшем виде.

Данил потянулся и обнял ее. Анаис не отстранилась.

– Спасибо, – сказал он. – Спасибо, что вы согласились взять его.

Георгий Иванович, нарочито шаркая, отправился в уборную.

– Ты сумасшедший, – сказала Анаис, похлопывая Данила по спине, как будто это стоп-слово. – Это мне всегда в тебе и нравилось.

Данил отстранился.

– Я рад, что вам что-то нравится во мне.

– Я помню тебя ребенком, – как будто извинилась она. – Проводи меня.

Они вышли в прихожую, и Данил подал ей кровавое пальто.

– До свидания, дорогой Георгий Иванович! – крикнула Анаис. – Суп был совершенно уникальный, и я бы еще как-нибудь зашла к вам пообедать.

– Непременно, непременно заходите! – сказал Георгий Иванович, появляясь из-за угла.

– До свидания, Нина. С вами тоже надеюсь еще пообщаться.

– Конечно, буду рада увидеть вас снова, – произнесла Нина самым доброжелательным из своих голосов.

– Пока, Данил, – сказала Анаис и пожала ему руку.

Приятная мягкость перчатки. Он потом многое забыл. Но это помнил.

Ночевать остался у Георгия Ивановича: боялся идти домой, чтобы не наткнуться там на кого-нибудь – решили, что так безопаснее.

Гейт

В воскресенье проснулись от грохота: Нина врубила рок.

– Нинок, ты сбрендила? – раздался стон Георгия Ивановича.

– Вставайте да пошевеливайтесь! Нас ждет миссия! – предельно радостно закричала Нина, и Влад, спавший на диване в гостиной, накрыл голову подушкой.

Данил заскрипел раскладушкой.

– Дорогой Георгий Иванович! – громкость Нининого голоса была, похоже, максимальной. – Как насчет зарядки? А мальчики присоединятся.

– Это не мальчики, а лентяи, – громко сказал Георгий Иванович, проходя мимо ребят в ванную.

– Вставайте, и правда опоздаете в аэропорт, – добавил он, выглядывая из ванной с зубной щеткой во рту, совсем как герой любого американского фильма, которых он успел посмотреть в молодости немало.

Данил резко принял позу солдатика:

– Черт, точно. – И толкнул с головой завернутого в одеяло Влада: – Вставай, шаурма.

– Я не поеду, – промычало одеяло.

– Я те не поеду, – сказал Данил и пошел на балкон курить. – Слышь, дядь Гер, он не едет, бля!

– Слышу, слышу. Давай-ка, Влад, вот что: сыграем с тобой в игру.

– Какую еще игру? – спросило одеяло.

– Когда я был тренером и видел, что спортсмену некоторые мои решения кажутся неправильными, мы играли с ним в такую игру. Правда, в спортзале, но здесь тоже сойдет.

Из-под одеяла возникла рыжая голова:

– И что это за игра?

– А ты давай вылезай и умойся. А потом я тебе расскажу.

Влад нехотя вылез из одеяла, сохраняя понурое и глубоко обиженное выражение лица – для Данила, но шустро оделся и даже почистил зубы. Ему нравился дядя Гера. Своего деда у него никогда не было, впрочем, не было и отца, а тут мужские секреты – золото. И, кстати, это была одна из причин, почему он не хотел ехать. Анаис ему не понравилась. Так он Данилу и сказал.

– Странно, чувак. Когда я ее впервые увидел, я залип на ее задницу.

– Чего?

– Ну красивая она телка, понимаешь.

– Дурак ты, – серьезно сказал Влад.

– Ему девять лет, – сказал Георгий Иванович. – Окстись.

– Точно. Не подумал.

– Пойдем, – Гера подтолкнул Влада за затылок к двери. – А ты пока собери ему бутерброды с собой.

– Слушаюсь, тренер, – кивнул Данил.

Георгий Иванович взял Наташин шарф и завязал Владу глаза.

– Теперь так, – сказал Георгий Иванович. – Я даю тебе разные предметы. А ты изучаешь их руками, не подсматривая, и рассказываешь, что у тебя в руках. Понял?

– Наверное.

– Держи.

– Это что-то круглое. Типа мяч.

– А это?

– Теплое что-то. Одежда, может.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– А это?

– Пластиковое, тяжелое. Планшет?

– Не знаю. Давай дальше.

– Железное. Легкое. Будто с надписями.

– Это?

– Острое. Вилка, что ли?

– Потом разберемся. На.

– Фу, это что-то мягкое и холодное.

– Ха-ха. А это?

– Это приятное. Может, шапка или плед.

– Это?

– Это как фигурка вроде. Из стекла.

– Это.

– Книжка. Или блокнот. Бумажное.

– Это.

– Круглое. Холодное. Медаль?

Георгий Иванович метался по комнате и все передавал и передавал Владу разные безделушки. В конце концов решил, что достаточно, и велел Владу повязку снять. Перед ним на журнальном столике лежала груда всяких вещей – от носков до груши, и Влад рассмеялся, когда понял, чем было то, что он не распознал.

– А теперь, – сказал Георгий Иванович, – ты можешь взять себе любой предмет, какой понравится. И всегда будешь знать: то, что кажется тебе непонятным сейчас, в итоге окажется чем-то совершенно очевидным, когда ты как следует раскроешь глаза.

– Да вы философ! – улыбнулся Данил, выходя с кухни с тарелкой, полной бутербродов. – Давайте поедим на дорожку.

Влад копался в вещах на журнальном столике, выбирал между фонариком и медалью, а потом вдруг выудил из кучи вещей маленький жестяной сундучок. Стенки его от старости изрядно помялись, краска кое-где слезла, но все равно это был настоящий маленький сундучок с ручкой и ярко-оранжевым быком на боковине.

– А, это, – улыбнулся Георгий Иванович. – Губа не дура. Вещь старинная. Предыдущий хозяин квартиры сказал, что его здесь нашли много лет назад. Мы с Наташей когда въезжали, он спросил, оставить хлам всякий или убрать, и мы сохранили. Ему лет сто, если не больше. Не потеряй. И, кстати, следующий год, который вот-вот наступит, как раз год Быка. Может, и принесет тебе удачу.

Влад подошел и обнял Георгия Ивановича.

– Спасибо, – сказал он. – Я не потеряю.

В аэропорт ехали молча. Уже подъезжая, Данил заметил, что у Влада мокрые щеки.

– Это что за ерунда? – спросил он.

– Чего? – огрызнулся Влад.

– Ты плачешь чего?

– А что мне делать? Радоваться?

– Ну, если бы мне сейчас предложили свалить из этой страны и посмотреть мир, я был бы счастлив.

Влад промолчал.

– Я понимаю, что ты боишься, – сказал Данил. – Но страх – не повод не делать[2].

– Я видел такой плакат у тебя на стене. Старый.

– Винтажный. Потому что я в это верю.

Влад закусил губу и молчал.

– Послушай, чувак…

– Я к маме хочу, – отрезал Влад.

Данил не знал, что сказать на это. Снова катком на него наезжала уже знакомая тоска. Чувство вины защипало в горле.

– Я должен тебе кое-что сказать, – начал Данил и тут же пожалел об этом. Но что было делать? Мальчишка должен узнать правду. Иначе он рисковал никогда ее не узнать и напрасно надеяться. Данил, полжизни убивший на вранье и иллюзии, не желал Владу той же судьбы.

Влад смотрел на него, как будто понимая уже, что он скажет.

– Может, не лучший момент, знаешь, но другого не будет.

– Говори, – тихо попросил Влад.

– В общем, твоя мама не уехала, но и тут ее нет. – Данил не знал, как произнести это слово, после которого нет ничего.

– А где она? – спросил Влад, и глаза его налились слезами.

– Да, в общем, теперь нигде. Или, может быть, там, – и Данил показал пальцем наверх. – Некоторые верят. Например, мои родители. То есть теперь твои.

Данил хотел пошутить, но время было неподходящее. Влад продолжал смотреть на него, не желая понять.

– Ты просто скажи мне, я увижу ее там, куда я еду?

– Нет, друг. Ты ее больше не увидишь.

Влад зарыдал, хотя давно уже был готов; но Данил все равно вздрогнул от того, насколько тот безутешен. А потом Влад бросился на Данила с кулаками: