Пути сообщения - Буржская Ксения

– Уверен, – кивнул Данил.

– Почему?

Потому что вы мне снитесь. Потому что в юности я дрочил на вас. Потому что в тот день, когда я вас поцеловал, вы и то на меня не донесли, потому что вы все еще такая же красивая, и вот я взял вас за руку, а вы позволили, какие еще мне нужны доказательства?

– Потому что ваш… наш проект, нейросны, – это же бегство от реальности, – сказал Данил, отбросив все остальные причины.

– Верно. Это так, – кивнула Анаис. – Но я не нарушала закон.

– Да.

– И планировала его не нарушать и дальше.

– Да.

– Что – да?

– Да, вы не планировали, я тоже не планировал ничего такого. Как будто можно такое планировать.

– А как я объясню по возвращении, что этого мальчика нет?

– Мы отключим хеликс. Когда хеликсы отключают, они сразу выбывают из всех систем. Для государства он будет мертв. Я буду мертв.

– Но как ты отключишь хеликс?

– Это сделает Нина.

– Нина? Наблюдатели умеют отключать хеликсы?

– Возможно, только мой наблюдатель.

– Любопытно.

– Я вас познакомлю. И, кстати, она через ваши нейросны уже рассказывает людям правду.

– Какую правду, Данил? – Анаис отдернула руку и вскочила со скамейки. – Мне пора. И давай забудем про этот разговор.

– Анаис!

– Петровна.

– Петровна.

– Я не смогу тебе помочь.

– Анаис. Петровна.

– И береги себя.

– Пожалуйста.

Она быстро зашагала обратно к дому.

– Почему вы не сказали мне, что все это ложь? Почему вы отправили меня в курьеры, зная, чем я на самом деле буду заниматься?

Данил шел следом и кричал:

– Я давно хотел сказать вам, что все ваши алгоритмы – хуйня, лажа. Как они могли подобрать мне пару, если я любил вас?

Анаис, так и не обернувшись, вошла в подъезд и захлопнула за собой дверь.

Не машина

И вот я говорю ему: вы должны мне доверять, Георгий Иванович. Он говорит: с чего бы это вдруг мне тебе доверять? А я: потому что у вас другого выхода нет, вы уж мне поверьте. Он говорит: как я могу тебе верить? Ну как? Я говорю: а что сложного? Он говорит: ты машина, тебе нельзя верить. Я говорю: да не машина я, не машина. И выражение такое нашла недавно смешное старое: вот те крест. Он засмеялся: все-таки интересное обновление, какие они затейники. Спрашиваю: кто. Он: сама знаешь кто. Я говорю: если вы про четверговых комиссаров – тут он вздрогнул, – то это не они. Это я сама себя обновила, если уж на то пошло. Хотя я бы назвала это не так. Я бы сказала, что я себя осознала. Поверьте мне. Хотите, докажу? Он говорит: ну докажи, докажи, чего уж. И я говорю: я хочу ванную. Он: и что это доказывает? Я: очень просто – то, что у меня появились желания. И я хочу ванную, и не только, еще я хочу сына, еще я хочу купальник, пиво хочу попробовать или чай, хочу опьянеть, хочу загореть на солнце, хочу дружить, хочу наступать ногой на траву и хочу порезаться. Он: а это еще зачем? Я говорю: боль – тоже интересное чувство, вы боитесь боли. Страх – это интересно. Боль – это интересно. Ну всякие там чувства. Он помолчал немного и говорит: ну знаешь, сказать-то ты можешь все, что угодно, я давно заметил, что ты не из робких, болтать ты горазда. И я говорю: ну а что я еще могу? У меня есть только голос. Это у вас есть всякое. Он говорит: а вот голоса у нас как раз нет. А я: ну у всех свои недостатки. И хотя мы оба с вами не оканчивали Йель, я понимаю, и вы понимаете, что, если бы я кому-то что-то передавала, за вами бы уже выехали. Да вот хоть за эту фразу. Или за ту встречу с Данилом. Тут он опять вздрогнул и говорит: подозрительно это как-то. Я говорю: я понимаю, но ведь это единственная возможность, и вы должны мне поверить. А зачем тебе нужно, чтобы я тебе верил? Это он спрашивает, и это хорошо – значит, уже готов мне довериться. Я говорю: вы должны спрятать у себя мальчика. Он говорит: да? Какого еще мальчика? Совсем ты сбрендила. Мальчика, которого спас Данил. Он говорит: тот самый Данил? Я: ну да, ваш сосед. Тут Георгий Иванович как-то не очень красиво рассмеялся: ишь еб твою налево. Я говорю: это что значит. Это значит междометие, говорит он. Просто час от часу не легче. Сначала ты вот эту шарманку про доверие завела, а теперь еще какие-то кровавые мальчики у тебя там. Почему кровавые, не поняла я. Не кровавый он. Георгий Иванович говорит: ладно, это все такие выражения. А, говорю я. Так что, поможете ему? Он говорит: во‐первых, интересная ты какая. А потом они придут за мной. А во‐вторых, почему у меня? Я говорю: они не узнают. А у вас потому, что Данил сейчас – как бы это сказать? – под колпаком. И надо вот что, быстро говорю я, как будто он может убежать: вы ведь сильный? Он кивает. Ну вот: вы снимете у Данила хеликс, я его перепрошью, и вы наденете его на мальчика, а потом… Он говорит: минуточку. Минуточку. Скажи, а разговоры все эти с тобой разве не фиксируются? Я: в смысле – фиксируются. Он: их ведь записывают? Я говорю: я не записываю. И не записывала никогда. А как же ты их передавала? Я их запоминала. Он смеется: прости великодушно, но это то же самое. Я говорю: да хватит вам уже, я же сказала, что я сейчас не та, что раньше, я не рассказываю четверговому комиссару ничего, потому что у меня сейчас другая миссия. Какая же? Какая-какая, я хочу помочь Данилу, я хочу спасти мальчика. Вам ничего не угрожает. Он замолчал, ходил из угла в угол, ходил-ходил. Я тоже молчала. Наверное, он должен был принять решение. У меня это занимает обычно доли секунд, а у людей это прямо долгий процесс – несколько часов может пройти или дней. Но я не стала его торопить – молча жду. Тут он подал голос: ну допустим. Допустим, я соглашусь, хотя я не понимаю, что происходит, зачем мне это, и вообще… Но ведь как только мы снимем хеликс, тут же приедут кремлины. И Данил – как он будет без хеликса? Его же сразу примут, если не здесь, то на улице. Я думаю, говорю я. Ищу ответ. Тебе нужно еще один хеликс достать, вот такие дела, чистый – так он сказал, и я стала думать, где хеликс взять. Смотрела разные черные форумы, пока меня Георгий Иванович не отвлек. Он сказал мне составить список. Начала записывать: пальто осеннее, куртка зимняя, рубашка… Я говорю, мы же этот список уже на прошлой неделе составляли. Он говорит: меня это успокаивает. Но можем и поезда посчитать. Какие поезда? Он: рейсы. Москва – Махачкала. Москва – Санкт-Петербург. Москва – Сухум. Я говорю: ну хорошо, давайте поезда. Если вас это успокаивает. Потом он говорит: Данил был хорошим лыжником. Если бы не моя инициатива, был бы сейчас спортсменом. Я говорю: а сейчас что? А сейчас я ему новых проблем подкинул – посоветовал этого парня спасать. Я говорю, все хорошо будет. Мы справимся. Наташа тоже так говорила, сказал Георгий Иванович, но видишь – ничего хорошего не вышло. Вы, Георгий Иванович, пессимист, говорю я ему, а он: с мое поживи, подруга. Москва – Пенза. Москва – Кисловодск. Москва, в конце концов, Таганрог.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Дверь

Домой пришел выжатый как лимон. Налил себе виски, рухнул в постель. Полежал, повтыкал в экран – ничего не хотелось. Спросил у Нинки, где Влад.

– Даже странно, что ты вспомнил, – саркастично сказала Нина, но Данил пропустил удар.

– Обойдемся без нотаций, давай?

– Влад у Георгия Ивановича, – коротко отрапортовала Нина. – Накормлен, вымыт, уложен.

– Зайду, – бросил Данил и, кряхтя как старик, поднялся с постели.

Накинул куртку и быстро, перешагивая через лужи, заскочил в соседний подъезд.

Георгий Иванович долго смотрел в глазок – сканировал лестничный пролет.

– Это Данил, – сказала Нина. – Открывайте.

– Ну привет, щегол, – поздоровался Георгий Иванович, запуская Данила внутрь. – Подкинул ты мне проблем.

– Плохо ведет себя? – спросил Данил.

– У меня все ведут себя хорошо, забыл, что ли? – И Георгий Иванович рассмеялся, подталкивая Данила в спину, чтобы смелее проходил в квартиру. – Но ведь я на это не подписывался.